PR-проект «Пророк» - Павел Минайлов

— И что думает об этом Шустер?

— Думаю, что Шустер колеблется, он не знает вашей позиции.

— Что ж, есть над чем подумать. Честно говоря, мне никогда не нравились сложившиеся отношения с РПЦ, но постоянная занятость… Хорошо, что мы нашли время обсудить эту серьезную тему. — Президент сделал пометку в объемном блокноте на своем столе. — У вас есть еще что-нибудь?

— Собственно, все.

— Хорошо. Вы свободны.

Маковский и Фимин вышли.

— И что теперь? — спросил Анатолий Маковского уже на широкой изгибающейся лестнице, ведущей вниз. Маковский пожал плечами:

— Скупой платит дважды. Тупой платит трижды. Лох платит постоянно.

Фимин так и не понял, что имел в виду Маковский.

На следующий день Антонович встретился с президентом. Это происходило в его загородной резиденции.

— Наше общество, как вы сами говорили, нуждается в ускоренном развитии экономики, — говорил Лев Семенович. — И, как вы прекрасно знаете, решение этой задачи зависит в первую очередь от менталитета граждан — реальных субъектов экономики. Мы меняем мировоззрение, и нам нужны рычаги на уровне веры. Ни одна из существующих конфессий не удовлетворяет нашим потребностям. И в первую очередь речь идет о РПЦ. В ней существует известная свобода мнений чуть ли не по всем вопросам общественной жизни. В РПЦ нет нужной жесткости структуры, ее руководство не пользуется тотальным авторитетом в самой Церкви, а ведь только безусловный авторитет мог бы гарантировать жесткость структуры. Христианство по своей сути противоречит идеологии наших реформ и потребностям, выдвигаемым самой жизнью. Поэтому нам нужен свой Пророк.

Президент внимательно слушал.

— Речь идет об огромном, тотальном пиар-проекте, — продолжал Антонович. — Мы могли бы создать такого Пророка. Он возглавил бы новую Церковь в России. Самую мощную, которую только можно вообразить себе в нынешних условиях. При этом мы ничем не рискуем.

— А если ваш проект провалится?

— Он не может провалиться. Потому что если Пророк провалится, мы сами ничем не рискуем. Мы потеряем несколько миллионов долларов — первоначальные вложения в пиар-кампанию. Но выигрыш может быть несоизмеримо больше. Простая математика подсказывает: в худшем случае — шансы пятьдесят на пятьдесят. Потерять можно миллионы, а выиграть все. Я даже не решаюсь оценить это в деньгах.

— И где вы планируете взять эти миллионы?

— Исключительно из бюджета Комитета. Это можно формально провести как частные пожертвования. Ни к государству, ни к министерству, в частности, это не будет иметь никакого отношения. Мы больше рискуем, тратя те же деньги на оборону или на образование.

— И что вы хотите от меня?

— Вашу санкцию.

— Все это, как вы сами сказали, в компетенции Комитета по идеологии.

На этом разговор о делах закончился.

Через неделю Антонович и Фимин стояли на площади, где проходила церемония открытия нового концептуального творения выдающегося русского скульптора, президента Академии художеств Вахтанга Цетерели.

У многометрового монумента, покрытого огромным белым покрывалом, стояла толпа человек в сто — официальные лица и их охрана. Еще человек пятьсот гостей, приглашенных и просто зевак, заполняли площадь. На временном помосте, установленном рядом с монументом, стояли президент, московский мэр, патриарх, сам мэтр и несколько менее известных людей.

Первым выступил президент. Он недолго говорил о новых веяниях в искусстве, о традициях российской скульптуры, о новом творении Цетерели, которое будет символизировать связь времен и единство противоположностей современного сложного мира и российского общества. В конце своей речи он взял ножницы, поданные ему на красной бархатной подушечке, и перерезал ленту. Полотно должно было упасть, увлекаемое натянутыми с другой стороны веревками. Оно медленно поползло и остановилось, так как эти веревки были натянуты не слишком сильно, с тем, чтобы они не лопнули и не ударили президента во время перерезания ленты. Поэтому специально на этот случай поставленные с другой стороны памятника рабочие потянули за материю. Она опять поползла и, надуваясь пузырями, медленно опустилась у подножия памятника.

Перед зрителями обнажилась бронзовая десятиметровая арка. Это были две колонны, сходящиеся у самой земли и соединенные вверху. Не нужно было обладать особым воображением, чтобы увидеть в них игольное ушко колоссальных размеров.

К собравшимся обратился патриарх. Фимин, стоявший у помоста, прислушался.

— Сие творение человеческих рук и человеческого гения, вдохновленного Творцом, — разносились слова над площадью, — являет собой впечатляющий символ божественного замысла, объединяющего мироздание в его неразрешимых, казалось бы, противоречиях. Всем известна притча Христа о верблюде и игольном ушке. Создатель говорил, что богатый не может попасть в рай, как верблюд не может пройти сквозь игольное ушко. Но Создатель наш говорил и то, что ни для кого не закрыт путь в Царствие Небесное. Каждый, раскаявшийся в своих грехах, обретет Царствие Небесное. Неверующий увидит здесь противоречие. Но вот она — перед вами — демонстрация замысла Господня. Сей монумент отождествляет покаяние. В этих столпах — пример цельности высшего замысла. Каждый может пройти сквозь это игольное ушко. Каждый покаявшийся обретет Царствие Небесное. Отныне сия скульптура будет находиться под покровительством Церкви.

Затем патриарх благословил скульптуру.

Следующим выступил мэр. Он выразил надежду, что площадь, в центре которой будет стоять монумент, станет излюбленным местом отдыха москвичей.

— Сильный ход, — шепнул Фимин стоявшему рядом с ним Антоновичу.

Тот усмехнулся и так же шепотом ответил:

— Он будет совсем молодец, если установит здесь пост и будет брать плату за вход в Царствие Небесное.

— А торгующего билетами будут звать Петр, — развивал мысль Фимин.

Антонович улыбнулся:

— Похоже, «министр по делам православия» знает свое дело. Теперь он из последних сил бьется за влияние на президента.

— Думаешь, он знает?

— Может, и знает. Но он — уже битая фигура. Я слышал, что он вынашивает планы создания Синода в качестве запасного варианта, а главой Синода должен стать президент. Ты же помнишь, что со времен Петра Первого до семнадцатого года не было патриарха, а был Святейший синод.

— Видно, чувствует, что дела совсем плохи, раз готов к этому.

— Ты знаешь, — сказал Антонович, вдруг вспомнив разговор недельной давности, — говорят, президент — есть машина для принятия решений. Так вот: это не так. Президент есть машина для несения ответственности. Решения готовят другие. Читай Гербарта, был такой философ.

Через полчаса помост уже разбирали, толпа исчезла. Ее сменили группки прохожих, рассматривающих монумент.

XVII. Второй визит психотерапевта (декабрь)

Второй клиент жил неподалеку. На сложенной вчетверо маленькой бумажке, которая лежала у Алексея в нагрудном кармане, он значился под именем Борис Анатольевич.

— Борис Анатольевич? — уточнил Алексей у сопровождающего очередного пациента.

Сопровождающий ответил утвердительно.

Судя по тому, что машина уверенно остановилась у следующей проходной через десять минут, водитель знал, куда ехать, и, похоже, бывал здесь раньше. Какой-то человек подошел к водительской дверце, водитель показал ему документы, тот вернулся на проходную и ворота открылись. Эта дача являла собой претензию на старинный особняк. Но, судя по всему, особняк не был старинным. Слишком высокие и широкие окна, слишком правильные линии здания, а также его сходство с американскими загородными домами — такими, как их показывают в телесериалах, выдавали юный возраст строения. Как и на предыдущем участке, здесь росли сосны, но только дорожки были расчищены. У налоговика Алексей этого не заметил или, может, просто не обратил внимания.

Борис Анатольевич был высоким худощавым человеком лет сорока. Алексей как-то не связывал имя-отчество, записанное на бумажке, с этим лицом, хорошо известным ему по телеэкрану.

— Психотерапевт? Здравствуйте, — были первые слова хозяина дачи. — Интересно посмотреть на российского психотерапевта. Вам где удобнее было бы провести сеанс?

— А где можно?

— Кабинет подойдет?

— Давайте посмотрим.

— Давайте.

Настрой нового пациента никак нельзя было назвать дружеским.

Кабинет находился на втором этаже и был похож на офис — белые стены, темная мебель. Приглядевшись, Алексей отметил, что мебель все же была деревянной — из темного дерева с почти незаметной фактурой, а стены представляли собой светлые, почти белые деревянные панели. Единственное окно выходило в лес, рядом виднелись сосны.