Казначей общака - Евгений Сухов

Дальше виднелся гроб из красного дерева, огромный, неимоверно тяжелый. И он полностью соответствовал человеку, который покоился в нем, надежно укрывшись от мирской суеты. Домовина была встроена в каменную нишу, выдолбленную еще в прошлом столетии трудолюбивыми слугами бога, и, как говорил настоятель, предназначена была для архиерея. Однако чего-то не сложилось, и владыка был погребен на небольшом деревенском погосте, у маленькой церквушки, где когда-то начинал свою службу.

Каменное ложе пустовало почти сто лет, пока на него не поместили гроб с останками Князя. Впрочем, его тело и мог выдержать только базальт, материал, будто созданный природой именно для подобных печальных постаментов. Князь был легендой. Даже самые знаменитые законные в сравнении с ним выглядели бледными тенями. И вообще, как можно сравнивать матерого волкодава с глуповатыми щенками, способными разве что на тоненькое попискивание.

Он был одним из немногих, кто сумел дожить до преклонного возраста и умереть не в мягком кресле «Мерседеса», пришитый к его спинке убойной автоматной очередью, а в чистой палате ЦКБ, на руках верной подруги, скрасившей ему своим существованием последние десять лет жизни.

Дальше шли сразу пять гробов.

Эти из новых, из скороспелых. Двое из них даже ни разу не перешагивали порог СИЗО и получили корону не за заслуги перед воровским миром, сполна выстрадав ее на нарах, а благодаря тугой мошне и некоторым связям среди законных.

Как это ни странно, но такие люди тоже долго не живут, и каждый из них умер незавидной смертью, даже не перешагнув тридцатилетний рубеж.

Святой знал почти всех. И помнил не только их внешность, прекрасно представлял и манеру держаться.

Последние пятеро были захоронены в пещере вопреки общему мнению. Но родственники погибших, внеся в общак немалые деньги, сумели пристроить их прах рядом с остальными законными.

Святой помнил, что по этому делу собирался даже региональный сход – стоит ли скороспелым лежать с именитыми ворами. Но, несмотря на жестокие споры, решили, что перед смертью все равны, и почивших парней не осквернили повторным погребением.

Подальше стоит домовина Трояна. Его хоронили в закрытом гробу – автоматная очередь разнесла ему половину черепа. В то время Святой уже находился в монастыре.

Ему было известно, что позже собирался сходняк; и во время поминок тихо, без суеты и лишних споров, законные выбрали преемника Трояну.

Гроб был большой и широкий, его едва протискивали по переходам пещеры, требовалась смекалка, чтобы преодолеть очередной угловатый поворот. Святой внимательно присмотрелся к домовине. Так и есть, края поцарапаны, но несильно – законные готовы были поободрать собственные ладони, чем последнее пристанище собрата. А вот это новость!.. Крышка гроба слегка сдвинута. Интересно, кто из монахов страдал любопытством и решил посмотреть на почившего вора. А может, причина здесь в ином – Троян, уподобившись вурдалаку, каждую ночь выходит из своего гроба, чтобы попить кровушку у смиренных монахов.

Ритуал погребения был таков, что у законного сохранялся перстень, пожалованный сходом. Герасиму захотелось взглянуть на него, а не померещился ли он ему в тот вечер в казино.

Герасим взял лампадку, отругал себя за грех и слегка отодвинул крышку. С минуту Святой стоял в замешательстве, он рассчитывал увидеть мумию в дорогом бостоновом костюме, с толстой золотой цепью на шее, с которой Троян не расставался даже в бане… Но гроб был пуст.

Так же осторожно он установил крышку на место. Что же это такое?

Глупо обвинять в кощунстве монахов, хотя нечистоплотность встречается и в их среде. Но вряд ли они шарят по гробам, стоящим в святом месте.

А вот еще один гроб, самый главный, из красного дерева. О его тайне знало всего лишь несколько человек. Здесь под высохшим скелетом хранилась наличность. Четыре таких же домовины были установлены в самом углу пещеры. Склеп не самое плохое место для хранения денег. Святой внимательно осмотрел домовину и заметил несколько довольно глубоких царапин.

Гроб вскрывали!

Такие же едва различимые царапины он обнаружил и на других гробах.

За спиной послышалось размеренное бормотание. В зал вернулся чернец, видно, посчитавший, что время для объяснения с покойниками закончилось. Некоторое время Святой постоял в дальнем углу и, не спросив ни о чем монаха, согнувшегося над «Молитвословом», покинул зал.

Больше в монастыре делать было нечего. Надо действовать, а для начала потолковать с законными. Герасим взял свою сумку и тихо, не привлекая внимания, пошел к монастырским воротам.

Святой не мог избавиться от ощущения, что за ним наблюдают. Выйдя из ворот, он обернулся и понял, что не ошибся. В створе ворот показалась долговязая фигура. Герасим не мог различить лица, но чувствовал, что мысли чернеца далеки от добра и благочестия. Некоторое время они пристально вглядывались друг в друга, а потом чернец неторопливо шагнул в тень, спрятав лицо.

Герасим понял, что здесь с него не спускали глаз.

На станции он увидел все ту же краснощекую девицу. Похоже, что она дожидалась именно его. Когда Святой приблизился, она восторженно замахала ему руками, будто он подарил ей лучшую ночь в ее жизни. Она что-то сказала стоявшим рядом с ней двум мужчинам, и те с пониманием отошли в сторонку.

– Разлюбезный, – двинулась она навстречу Герасиму, – ну что же ты от меня шарахаешься. Я хоть особа и не духовного звания, но в участии ой как нуждаюсь! А может быть, ты меня исповедуешь, – блеснула она золотыми зубами. – Я в этом очень даже нуждаюсь. А для этого я и местечко найду подходящее. Поверь, батюшка, нам с тобой никто не помешает.

Герасим хотел пройти мимо назойливой бабы, как вдруг услышал ее яростный шепот:

– А ты, батюшка, не так свят, как хочешь показаться. Что же это ты чужаков за собой привел. Глаза у них нехорошие, не понравились они мне. Я баба тертая, с малолетства зону топтала, так что хочу предупредить тебя, бойся их! – и отпрянула в сторону, как от чумного. – Эх, какой красавчик пропадает… Уж я сумела бы его порадовать. – И, обернувшись, с надеждой поинтересовалась: – А может, все-таки надумаешь, я ведь женщина открытая и свободная, найду способ, чтобы монаха расшевелить.

– Ступай с богом, дочь моя, – мгновенно вошел в образ Святой и, благословив женщину, зашагал к перрону.

Поезд уже стоял у перрона. У вагонов в ожидании пассажиров переминались скучающие проводники, обозревая унылые вокзальные постройки.

Святой молча протянул билет. Стойко выдержал изучающий взгляд. Глаза у хозяйки вагона были жалостливыми, так смотреть может только мать на сына-инвалида, не способного к плотскому греху.

– У вас второе купе, – сухо сказала женщина.

В соседний вагон вошли двое мужчин. Один из них показался Герасиму знакомым. Натолкнувшись на взгляд Герасима, тот блудливо отвел глаза в сторону и лихо заскочил в тамбур.

Герасим, как и подобает духовному лицу, вежливо поблагодарил проводницу и, подобрав полы рясы левой рукой, стал чинно подниматься в вагон.

О том, чтобы в купе он ехал один, Герасим позаботился заранее, выкупив билеты. В дороге лучше всего можно привести в порядок мысли, тем более если едешь в одиночестве.

Герасим сел к окну и начал всматриваться в провожающих. Ему показалось, что среди них он заметил монаха, читавшего молитвы в усыпальнице. Скорее всего почудилось – просто слишком напряжены нервы, вот и мерещится.

Локомотив, тяжело пыхнув, тронулся с места, звонко лязгнув буферами.

Состав уверенно набирал скорость, когда в купе постучали. Очень сдержанно, ненавязчиво. Наверное, проводница решила угодить духовному лицу и побаловать его крепким чаем. Душечка, если бы она знала, что ему сейчас бы в самый раз кружечку чифиря да хлебать его махонькими глотками до тех самых пор, пока веселье не наполнит грудь, а сердчишко, в порыве радости, не начнет трепыхаться, как птаха, угодившая в силки.

Святой щелкнул замком и распахнул дверь. Сильный удар в подбородок опрокинул его на полку. Падая, он зацепил скатерть, и на него полетели вещи, бутылка с минеральной водой. Оборвавшаяся с окна занавеска залепила глаза.

– Ну, здравствуй… святой отец, – услышал Герасим знакомый голос. – Похоже, не ожидал, иначе по-другому бы встретил. – Громко захлопнулась дверь в купе, зловеще проскрежетал замок. – Видно, в своем монастыре ты всю реакцию подрастерял. – Кто-то грубо сдернул с его лица занавеску, и Святой увидел Кадета и направленный в голову «вальтер».

На противоположной полке, с глумливой ухмылкой, сидел второй – с крупной головой и рябым лицом. Похоже, что беспомощность монаха его безмерно забавляла, он едва сдерживался, чтобы не расхохотаться.

– Здорово ты его уделал, – посмеиваясь, произнес рябой, – вон как копыта подбросил.

– Занавесочку мы эту на место повесим, – со значением произнес Кадет, аккуратно загораживая окно. – Потому что разговор у нас будет серьезный, и свидетели нам не нужны. Ну и, надеюсь, не очень долгий. Поднимайся, – Кадет, похоже, чувствовал себя хозяином положения, – а то как-то неудобно получается, – теперь его голос звучал чуть ли не смущенно, – с духовным лицом этакое приключилось… Пусть сперва наш монах как следует оправится, примет надлежащий вид, а уж потом можно и перетереть. – И, повернувшись к рябому, зло проговорил: – А ты, Игнат, зря расслабился. Достань пушку и не своди с него глаз. Ты не смотри, что на нем ряса, если приглядеться, то можно увидеть, как из-под нее копыта торчат… козлиные! Ха-ха-ха! – развеселился Кадет.