Последний год - Михаил Зуев-Ордынец

— У меня нет ни одной жены, Айвика, — печально ответил Андрей.

Глаза девушки широко раскрылись в молчаливом удивлении. Они были не черными, как показалось Андрею сначала, а темно-золотистыми. Черными их делали длинные жесткие ресницы. И Андрей прочел в этих глазах то, что мужчина читает в глазах женщины. Он смутился. Он начал бояться самого себя, его волновала близость Айвики, терпкая женственность ее цветущего юного тела.

Девушка, обхватив руками круглые колени, обтянутые тонкой, как полотно, рыбьей камлейкой, заговорила, не спуская глаз с лица русского.

— Твое белое лицо — холодный свет луны. Твои синие глаза — зимние звезды. Луна и звезды не греют. Мне холодно смотреть на них.

В голосе ее были печаль и жалоба, Андрей смутился еще более. Это было похоже на «души доверчивой признанье».

Айвика вдруг тревожно выпрямилась и посмотрела пристально в глубину леса. Там кто-то шел. Вглядевшись, Андрей увидел индейца. Он решил, что это снова Громовая Стрела, но из зарослей орешника вышел незнакомый ему пожилой и очень толстый индеец. Такого франта Андрей видел впервые. Короткая замшевая кухлянка его была обшита по рукавам и подолу бисером, пластинками меди и маленькими колокольчиками. При каждом его движении слышались звон и бряцание, как на упряжке праздничной тройки. Запястья индейца украшали тяжелые браслеты красной меди, а на груди, от горла до пояса, висели пронизки цветного бисера и стекляруса, сверкавшие на солнце, как щит. На голове его была зеленая чиновничья фуражка, а на ногах смазные сапоги.

— Какой щеголь и богач! — засмеялся Андрей. Он знал меновые цены редутов и одиночек, и определил, что на индейце навешено целое состояние. — Смотри, Айвика, он навесил на себя сто бобров! Какой хороший охотник!

— Это не охотник. Это торгован, Такаякса! — презрительно прищурила Айвика глаза. — Он утром сказал мне: «Приходи в лес, когда солнце уйдет в подземный мир. Я дам тебе стекло касяков, в котором ты увидишь свое лицо».

— А что ты ему ответила? — Андрей неожиданно почувствовал, что ему было бы неприятно, если бы Айвика вышла на ночное rande-vous с этим франтом.

— Я ничего ему не ответила. Я показала ему, как остра моя пеколка, — тронула она свой «женский нож», висевший на груди в ножнах.

Такаяксинец заметил Айвику и остановился. Желтые лисьи глаза его блудливо забегали. Он, казалось, ощупывал ими девушку. Айвика закусила губу и, схватив свой топорик, замахнулась. Толстяк испуганно пригнулся и побежал, виляя, с неожиданной быстротой и ловкостью. Он был похож на лису, ищущую укрытия.

Айвика засмеялась, и внезапно мрачное и презрительное ее лицо стало по-детски любопытным.

— Правду сказал Толстый Журавль? Есть у касяков такие стекла, в которых можно увидеть свое лицо?

— Такаякса сказал правду, — Андрей посмотрел на бежавшего толстяка и засмеялся. — Ты научила Толстого Журавля бегать по-оленьи. Он будет бежать до стойбища!

— Он будет жаловаться на меня сахему. Он пришел к Красному Облаку.

— Зачем?

— Спроси у сахема.

Она поднялась с земли.

— Уходи, Добрая Гагара. Я пошла в лес за хворостом, а что я делаю? Болтаю, как сорока, — указала она на сорок, трещавших на соседнем дереве. — Смотри, собрались сплетничать, совсем как наши женщины. — Она звонко засмеялась, но тотчас стала серьезной. — Иди в стойбище, человек с синими глазами. Скоро начнется великая еда. Красное Облако будет искать тебя. Сахем любит синеглазого. Скоро ты пойдешь с ним на реку Дураков.

Андрей удивленно взглянул на девушку, но она уже повернулась и пошла, неспокойная, чем-то растревоженная, обрывая на ходу листья с деревьев. Андрей смотрел ей вслед, думая в счастливом и неясном беспокойстве, что он не хотел бы расставаться с Айвикой. Потеряет тогда он в жизни что-то нежное и ласковое, как теплый луч скупого аляскинского солнца. А когда он хотел уйти, увидел на земле пышную ветку цветущей черемухи. Забыла ее Айвика или оставила нарочно?

Он поднял черемуху и, прижав к лицу прохладную ароматную гроздь, жадно вдохнул. И вот он снова в своем старом саду. Ранним утром он спускается с крыльца в седой от росы сад, и какая-то пронзительная радость и свежесть души, неизъяснимое ликование жизни наполняют его до желания петь, кричать без слов. Радостно и свежо было и сейчас в его душе.

Так, с веткой черемухи в руках, он пошел в стойбище, на великую еду ттынехов.

НА РЕКЕ ДУРАКОВ

Тобогганы в поход не взяли, хотя долго шли юконскими равнинами, встречая на каждом шагу куропаток, зайцев и мелких рыжеватых равнинных волков. Путь по равнине был нелегким и для пешехода. Она была покрыта высокими, в половину человеческого роста, кочками, с длинной косматой травой на макушке. Русские называли такие кочки «непричесанными бабами». Ноги путались в этих космах и срывались в промежуточные впадины, в сырые ямы, где снова путались в клубках корней.

На реку Дураков, кроме Красного Облака и Андрея, шел только Громовая Стрела. Шли налегке с заплечными мешками и оружием.

За равниной начались Чугацкие Альпы — лабиринт ущелий, долин, озер, небольших рек и ручьев. Островерхие горные хребты вгрызались в небо, как пилы. Ночами над горами трепетало зарево вулканов.

На пятый день пути вдали на западе что-то блеснуло алмазной искрой, а к концу дня эта искра превратилась в огромную гору с ледяной вершиной. Андрей узнал в ней по конусообразной вершине гору на парусиновой карте. Он искал глазами вторую гору карты с дымящейся вершиной, но не находил. Значит, не близок еще конец их пути.

Дымящаяся гора показалась под вечер следующего дня. Но не дым, а густые облака пара стояли над ее вершиной.

— Гора Духов, — благоговейным шепотом сказал Красное Облако и первый упал на землю. Его примеру последовал Громовая Стрела. Лежа ничком, они шептали заклинания. И духи горы откликнулись на их молитвы. Из недр ее послышался глухой гул. Индейцы поднялись с радостными, посветлевшими лицами: духи приняли их молитвы.

Гору Духов огибала быстрая порожистая река. Она с грохотом неслась по каменным порогам, прыгала вниз невысокими водопадами и снова металась, прыгала, ревела, обдавая ледяными брызгами прибрежные скалы.

— Река Дураков, — подумал Андрей и не ошибся. Когда они дошли до места, где берег обрывался в реку отвесной скалой, такой пронзительно белой, что слепило глаза, Красное Облако сказал:

— Река Дураков. Здесь нувуков прибило к берегу. Здесь мы их нашли.

За белой кварцевой скалой река Дураков разделилась на четыре рукава. Красное Облако свернул на второй, считая от белой скалы. Рукав этот сразу вошел в узкое ущелье, вернее, в каменную щель, угрюмую и полутемную, как комната с закрытыми ставнями. А по верху этой щели стояли освещенные солнцем стройные хвойные леса. Сделав крутой изгиб, каменная щель внезапно расширилась и превратилась в долинку, заросшую густым и пестрым подлеском.