Призрак Ивана Грозного - Елена Усачева

– Все, что хотите! – с готовностью произнес он.

– Все не надо, – бледно улыбнулся Борис. – Расскажи, как предал своих друзей!

– Почему сразу предал? – В голосе Эдика слышалась обида. – Может быть, наоборот, спас? – Теперь Зайцев хитро смотрел на Мишкина. – Вы хотели, чтобы я принес в школу журнал – я его принес. Вот он. – Откуда-то из-под стола появилась ярко-оранжевая обложка. – Вы хотели, чтобы я для вас что-нибудь узнал – я узнал. И даже предупредил, что опасность грозит вам от некоей темной личности.

Веселкин хмыкнул и несколько раз стукнул ногой по столу.

– А Сонька? – не унимался Мишкин, не обращая внимания на Борькины знаки.

– Что Сонька? – пожал плечами скелет. – Милая девушка, хозяйственная. Но чересчур сообразительная! – Эдик склонился в сторону Кольки. – У нее слишком хороший ум, и она слишком быстро думает, – произнес он, упирая на слово «слишком». – Это вредно для здоровья девочки ее возраста. И заметь – ее не убили! Ее просто на время устранили. Впрочем, как и твоего друга.

От этих слов у Кольки похолодело в душе. Он с трудом повернул голову налево. Борька все так же сидел на столе, беззаботно раскачивая ногой и улыбаясь.

– Что ты сказал? – Мишкин подтянул к себе поближе рюкзак, незаметно просунув под клапан руку.

– Болтун же ты, – хихикнул Веселкин. – Не зря тебя родственники не любили.

– Вот люди пошли! – От волнения Эдик закурил новую сигарету. – Им говоришь правду, они не верят. Врешь, с удовольствием слушают. Безобразие.

Колька перегнулся через стол, выдергивая изо рта скелета окурок.

– Курить вредно, – повторил он слова Морковкиной. – Особенно когда в комнате находятся дети.

– Ой, дети! – качнул длинными пальцами покойный Зайцев. – Где вы тут видите детей? Хулиганы! Бандиты! Я все сказал. Мне осталось только дождаться утра и со спокойной душой отправиться восвояси. Мой гробик меня уже заждался. А вдруг мамочка на могилку веночек принесла? Ах, я пропустил такое событие! Кстати, вы обещали мне новую надгробную эпитафию.

– Останешься без эпитафии! – выкрикнул Мишкин, выливая на Эдика содержимое второго пузырька.

Пока скелет разглагольствовал, Коля нащупал пузырек в рюкзаке, отвинтил крышку и спрятал за спину.

На секунду Эдик замер. Вода мелкими капельками сбегала с его гладкого черепа, сверкая на выбеленных костях. Скелет пошамкал пустой челюстью.

– Мням, мням, – задумчиво произнес он. – Вода, чистая, дистиллированная, с примесями серебра. Ну да! Ее еще называют освященной! Или в просторечье – святой. Помню, помню, меня такой уже поливали. Но, знаешь ли, на покойников она не действует. Вот на ведьм или оборотней – это да. А на нас, умерших, как-то не так…

Неожиданно Эдик почернел и вскочил из-за стола.

– Отдай свое сердце, душу, правое легкое и селезенку! – завопил он, протягивая вперед обуглившиеся пальцы.

Колька отпрянул назад. Веселкина на столе уже не было. Там, где он сидел, остался темный след.

– Борька! – позвал Мишкин, волчком вертясь вокруг себя… Стол, ковер, шторы, кресла, шкаф, черный Эдик, теснящий его к выходу.

– Борька! – крикнул он, бросаясь к двери.

Но тут дорогу ему преградил Иван Васильевич. Он шел вперед, тяжело опираясь на палку с медным набалдашником, с трудом переставляя искореженные ноги.

– Что, сладенький? – кричал он, потрясая сморщенным кулачком. – Что, любезный мой? Обижают? У, ироды! Ну, потерпи, потерпи! Немного осталось. Вот сейчас все соберутся, и мы разберемся, кто тут главный буян.

Бежать было некуда. Сзади наступал скелет, спереди ковылял директор. Про окна страшно было подумать – там бушевала буря.

– Отстаньте от меня! – в ужасе завизжал Колька, прижимая к себе рюкзак. Он снова запустил в него руку, пытаясь выловить среди сотни вещей последний пузырек. Но маленькая бутылочка не находилась. Тогда он выхватил первое попавшееся – в директора полетели учебники.

Удар по голове книгой по алгебре заставил Ивана Васильевича остановиться, пухлый учебник по истории сбил его с ног, химия вырвала из рук палку.

– Тень! Не мешай, когда люди идут! – в ярости закричал он.

Сзади заклацала челюсть.

– А на тебя сейчас просто времени нет! – развернулся в сторону Эдика Мишкин. – Все сделаю, с тобой поговорю!

В покойного Зайцева полетел оставшийся учебник по географии. Он заставил его остановиться, стряхнув со скелета темный налет. Эдик с любопытством повертел в руках книгу.

– Ученье – свет! – бросил ему Колька, выбегая из кабинета.

Здесь он замешкался. В школе снова стояла тишина.

– Борька! – негромко позвал он. – Веселкин!

В другом конце холла кто-то пробежал.

– Борька! – Мишкин оказался в коридоре. Ему показалось, что в сторону подвала свернула темная фигура. Он помчался туда.

Из-за поворота на него глянул десяток глаз. От неожиданности Колька шарахнулся, и только потом сообразил, что кто-то снова расставил вдоль стен портреты учителей. Он быстро собрал их, вновь запихнув в пыльный угол.

Из темноты подвала раздалось шебуршание.

– Эй! – тихо позвал Колька. – Кто тут?

По стеночке, стараясь не попадать в полосу лунного света, он пробрался к раздевалке. Решетка была закрыта на замок. Он дернул ее. Дужка замка привычно откинулась. С противным скрипом подвал открылся.

– Есть кто? – позвал Мишкин.

Он на всякий случай оглянулся, прежде чем ступить на лестницу, ведущую вниз.

– Борька, – снова негромко крикнул он. В подвале зашевелились. – Эй, Юлий, – прошептал он, ожидая увидеть темную тень черного ученика. – Ты здесь?

Одной рукой держась за стену, он спустился вниз, нащупал выключатель.

– Я врубаю свет, – предупредил он. – Прячься!

Мишкин щелкнул выключатель. В ту же секунду мимо него прошмыгнула невысокая фигура, взлетела по ступенькам. Грохнула решетка двери. Но краем глаза Колька заметил, что в подвале находится еще кто-то. Он быстро повернулся и заорал от ужаса.

В углу головой вниз висел Борис. Он был обмотан серой веревкой. От неудобной позы лицо у него налилось кровью. Остекленевшие глаза смотрели невидящим взглядом на Мишкина.

– Борька! – завопил Коля, бросаясь вперед. Он стал дергать приятеля вниз, но веревка оказалась прочной. Тогда он подлез под этот страшный кокон, пытаясь поднять голову Веселкина повыше. Боря был слишком тяжелым, и Мишкин не смог держать его в таком положении слишком долго.

Он скинул на пол Сонькин рюкзак, быстро вытряхнул содержимое, вывернул все кармашки. В одном из них нашел перочинный нож.

– Морковкина, я тебя люблю! – завопил Мишкин, вынимая острое лезвие.

Ему пришлось несколько раз подпрыгнуть, прежде чем веревка поддалась, и Веселкин по стенке сполз на пол.

– Борян, – затеребил его Коля. – Проснись!

Просыпаться Веселкин не собирался. Он лежал, все так же бессмысленно глядя куда-то в потолок. Главное, что он был жив. Руки оказались теплыми, сердце еле-еле стучало.

– Борька, – снова затряс его Мишкин.

– Он не проснется, – раздался голос у него за спиной. – По крайней мере до утра.

Коля отпрянул в сторону, выставляя вперед перочинный нож. Около распотрошенного рюкзака на корточках сидел… Веселкин. В руках он держал последний пузырек со святой водой.

– Как странно – держать свою смерть, – пробормотал Борис, на свет разглядывая жидкость. – Наверное, то же самое чувствовал Кощей Бессмертный, когда брал в руки яйцо, в котором лежала игла.

Мишкин прыгнул вперед, но Борис оказался проворнее. Он взбежал по ступенькам, выскочил за решетку. Пока он бежал, фигура его потемнела. За решетку уже шагнул черный силуэт.

– Черный ученик! – воскликнул Коля. – Это все ты?

Черный силуэт сложил пальцы на руке пистолетом и сделал вид, как будто стреляет. Лампочка в подвале лопнула.

– Не люблю яркий свет, – произнес он, садясь на пол около запертой решетки. – На свету слишком много видно. А это не всегда хорошо.

– Как ты вошел в подвал? – Коля вдруг с ужасом понял, что все это время по коридору за ним ходил не настоящий Веселкин, а его двойник. – Там же было светло! А ты боишься света!

В ответ ему раздалось противное хихиканье.

– Глупенький, – вредным голоском проблеял ученик. – В шестом классе учишься, а такой наивный. Разве можно верить всему, что говорят?

– Тогда кто же ты? – Колька подергал решетку. Но на этот раз замок открываться не стал. – Я видел тебя, ты есть на фотографии класса и там тебя зовут Юлий Чернов.

– С чего ты взял, что это я? – расхохоталась темнота, и по кафелю простучали шаги. – Юлий… Что за мерзкое имя!

И тут Мишкина пронзила страшная догадка. Черный ученик не мог позировать для той фотографии! Фотография – это вспышка, это свет, а по его словам, от света у него появляются страшные ожоги. Да и учиться он не мог – класс всегда хорошо освещен, луна через окно ярко светит. Значит, либо это не он, либо он наврал и света совершенно не боится.