Юлиан Семенов - Ольга Семенова

Отцовский герой Костенко, списанный им с гордости московского угрозыска, выпускника МГУ, полковника Вячеслава Кривенко, — умен, неравнодушен, добр и постоянно борется за справедливость, набивая себе шишки… Его друзья — ученые, журналисты, писатели, бывшие бандиты и воры в законе. Он помогает молодым уголовникам, пошедшим на разбой от нищеты и безысходности. Костенко не ходульный служака, а думающий, анализирующий, чувствующий и сочувствующий человек, жизненную позицию которого можно охарактеризовать одним словом — «милосердие». Костенко появится в следующей повести из милицейской серии «Огарева, 6», и в «Репортере», и в «Тайне Кутузовского проспекта», дающей версию гибели актрисы Зои Федоровой, и в «Противостоянии». Когда на «Ленфильме» по этой повести будут снимать фильм, где Костенко прекрасно сыграет Басилашвили, папа повесит в кабинете съемочной группы фотографии пятнадцати предателей родины, проживавших в Нью-Йорке. Американская администрация этих военных преступников Москве отдавать отказалась за давностью срока, но он считал, что у памяти срока давности быть не может.

Рано пришедшая известность отца ничуть не испортила. Он остался добрым весельчаком, любившим, в коротких перерывах между работой, посидеть с друзьями, ласково называвших его «Бородой». Во время застолий цитировал Пастернака, перефразировав его четверостишие: «Быть знаменитым некрасиво, не это поднимает ввысь. Не надо заводить архива, над рукописями трястись, но надо ни единой долькой не отступаться от лица. И быть самим собою, только. Самим собою, до конца».

Вспоминает режиссер Никита Михалков.

Юлиан был планетой. Попадая в любую компанию, в любую атмосферу, он мгновенно становился магнитом для всех. Он фонтанировал рассказами, острым, веселым и едким диалогом. Будучи самим собой, он совершенно обезоруживал.

Быть самим собою для отца означало быть искренним, отстаивать свою позицию и не стараться во что бы то ни стало выглядеть «как все». Своеобычный, искрометный, живой, — не влезал он в навязываемые рамки. В нем не было даже намека на «совковость» — держался раскованно, носил старые джинсы, кожанку и упорно — бороду. Сейчас это кажется дикостью, но в те времена бородатым делали замечания на улице, прорабатывали на собраниях, но папа ее не сбривал. Во-первых, его абсолютно не интересовало сакраментальное «что люди скажут?», во-вторых, не любил бриться, в-третьих, в странствиях по Сибири, Северному полюсу и Дальнему Востоку бриться ему было недосуг. Ни в бороде, ни в манере одеваться не таился вызов окружающим, — поглощенный литературой, о внешности он не думал, в зеркало на себя не смотрел. «Хипповый» стиль был удобен для работы и путешествий — остальное папу не волновало. Хотя много позднее проницательная Алла Пугачева предположила, что на редкость добрый отец носил бороду, чтобы казаться чуточку жестоким…

Из дневника отца, 1963 год.

Кстати о бороде. Мороки она мне доставляла в жизни много. Недавно вообще был забавный случай. Мы с Катей возвращались из Тарусы. В вагон электрички вошел пьяный лейтенант. Он был красив гусарской усталой красотой, с голубыми, навыкате, бараньими глазами, с точеной строчечкой усов. Он с трудом влез в вагон со своими удочками. На реплику одного из сидевших рядом ночных пассажиров о том, что, слава богу, вагон свободный, иначе бы не влезли, лейтенант сказал хрипловатым голосом, блудливо улыбаясь:

— Свобода — это осознанная необходимость.

Я засмеялся. Он посмотрел на меня внимательно и сказал:

— У, гадюка, тоже под Юлиана Семенова работаешь!

Тут засмеялась Катя. Лейтенант оскорбился и спросил:

— Что, не слыхали про такого, что ли?

Катя ответила:

— Нет, не слыхали.

И лейтенант долго объяснял нам, что сделал Юлиан Семенов в литературе и как он к нему относится. В конце он все-таки посоветовал мне бороду побрить…

И вовсе не обидно, когда какой чужойПоддаст под ребра локтем,Забудет имя вовсеИ кликнет «бородой».

И даже не обидно,Когда к нему с душой:Есть истины, и видно —Чужой — всегда чужой.

Но Боже, как обидно,Когда товарищ мойЗабудет имя вовсе,Грозится: «Ну, постой!»

Свои! Забудьте букву!Свои, сначала смысл!Не страшно улюлюканье,Когда убита мысль…

Мы рождены понятием:«Отдай себя — другим!»Из братства — это братское,На этом мы стоим!

И если скудоумный — по полочкам — субъект,Про нашу Третьяковочку — как про большой объект,Про нашего поэта — листает том анкет,Про наше бабье лето — «такого вовсе нет!»

То это оскорбленье!К барьеру! Пистолет!И к черту наставленья,Инструкции, сомненья,Ответ изволь, ответ!

ВЫБОР

ЭЛЕГИЯ В ЧЕСТЬ Г. М. МАЛЕНКОВА

Мы — короли в отставке,Мы бывшие вожди,Торгуем нынче в лавкеИ в солнце и в дожди…(Надо же чем-то занять время. Мы не можем без труда. Мы привыкли чувствовать себя нужными обществу.)Торгуем барахлишкомЗалежанных идей,Морковкой, репкой, книжкой,Портретами блядей…О будущем не думаем.О прошлом лишь скорбим,Мы тлеем, не горим…Нам нет нужды обманывать себя!Нам ложь, как правда,Мы не виноваты…Мы подданные бывшего царя,Солдаты мы, солдаты, да — солдаты!Боленепроницаемость!Ура!Как проявленье высшего порядкаМы ценим верность,Свежий лук из грядки иМирный разговор вокруг костра…На горло своей песне наступив,Нахмурив грозно губы или брови,Нам чужды страхи болести и крови,В нас — лейтмотив, не нужен нам мотив!Мы — бывшие, мы — бывшие,Нам нет пути назад,Заткнитесь вы, решившие,Что кто-то виноватИ в тупости,И в глупости,И в трусости,И в лжи!Иди сюда, не бойся!На циркуль! Докажи!Ага, не можешь, парень!Молчишь, как блудный пес!Лети ж назад, наш бывший. Могучий паровоз!Но только — без оглядки!Но только не спеши!Мы ценим лук из грядки,Мы ценим игры в прятки,Мы, бывшие вожди!

Эти стихи папа написал после отставки Хрущева, когда стало ясно, что реабилитация Сталина — вопрос времени. Коба лично вносил имя Леонида Ильича в список кандидатов Политбюро и секретарей ЦК, одобрил решение о его избрании первым секретарем Запорожского и Днепропетровского обкомов — Брежневу тогда и сорока не исполнилось. Сталин знал, что такие, как Брежнев, не подведут. Без интеллигентских затей, исполнитель, достойная смена. Он не ошибся — Леонид Ильич встал во главе заговора против Хрущева, при котором вылетел и из Президиума ЦК КПСС, и из секретарей ЦК, прозябал на «низовке» — заместителем начальника политуправления флота, — о Сталине скорбел, Хрущева ненавидел…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});