Атташе - Евгений Адгурович Капба

— Постыдился бы людей! — шикнула госпожа Монроз.

Люди — то есть я, Коллинз и Доусон, не знали — плакать или смеяться. Это было комично, конечно, но два года на крохотном острове в компании только друг друга, без всякой связи с внешним миром — это кого угодно может свести с ума.

— Завтра вы поможете нам набрать топлива для катера, мистер Пьер, и потом, когда мы будем причаливать к другим островам — тоже, — сказал практичный Доусон. — И мы возьмем с собой свежих фруктов и мидий, и кокосов — это и будет ваша плата за проезд. Удобства не обещаем, наше судно небольшое… Но мы сами в некотором роде потерпели кораблекрушение…

Коллинз кивнул:

— Само Провидение прислало нас к вам, ей-Богу. Если бы чертовы анархисты дали нам достаточно топлива, или если бы Доусон не предложил топить котел дровами… Мы бы проплыли мимо!

— Как и всякий корабль до вас… — госпожа Монроз откинула голову, глядя на луну. — Каждый корабль в последние два года! Но, кажется, вы люди не бесчестные, и мы можем рассчитывать на спасение… Мы расплатимся с вами сполна, как только доберемся до цивилизованных мест.

Этого я и боялся — расплаты. Моя уверенность в том, кого мы повстречали таким удивительным образом, всё крепла, и я проговорил:

— У меня есть бритвенный станок, помазок и мыло, а на катере имеется зеркало… Кажется, вы изъявляли желание…

— Это было бы просто счастье! — Пьер чуть ли не подпрыгнул.

Женщина встала на ноги и отряхнула песок:

— Я, пожалуй, пойду. Нужно собрать вещи, книги… Их немного, но они всё же важны для меня. Вы ведь не уплывете, правда?

— Не уплывем, будьте уверены, мисс… Миссис… — попытался быть вежливым Коллинз.

— Мисс! — бросила гневный взгляд на Пьера красавица и царственной походкой удалилась прочь, в темноту.

Она двигалась как профессиональная танцовщица или балерина. Прекрасная женщина. Прекрасная — и опасная.

Коллинз и Доусон остались у костра — у них был самогон от Бойла. А мы с Пьером поднялись на борт катера. Я видел хищные взгляды, которые Пьер бросал по сторонам, оглядывая внутренности миноноски. А потому, как только мы оказались в рубке, скрытые от посторонних глаз, тут же ухватил его за горло, прижал к стенке, а в живот направил револьвер, прорычав:

— Даже и думать не смейте! Я знаю, кто вы есть такой, Петр Петрович Пьянков-Питкевич! — надеюсь, это прозвучало решительно.

На секунду в его зрачках мелькнул страх, который снова сменился всепоглощающим любопытством:

— Вот как! Приятно, что меня помнят… А вы из тех или из этих? Не говорите, не говорите… Вижу же, что из этих. Эти ваши обычно люди конкретные, слово свое держат, не то, что те… Значит, мы сможем договориться. Значит, я всё же могу побриться, верно?

Каков мерзавец, а? Чистый восторг!

— Брейтесь, Петр Петрович, но знайте — вы для меня приятное дополнение. Обойдусь и без вас. Всё, что мне нужно, я уже добыл у Шельги на Золотом острове. Так что пущу вам пулю в лоб и выкину в лагуну…

— Бросьте, вы не убийца… — он вгляделся мне в глаза, — Но смерти повидали достаточно, это да. Отпустите уже наконец мое горло и дайте мне чертову бритву!

XI БЕРЕГА СИПАНГИ

Катер рассекал океанические просторы. До Сипанги оставалась какая-то полусотня верст, и топлива нам хватало — даже с запасом. Мы все расслабились, только Коллинз бдил в рубке за штурвалом. Я пытался разговорить Пьянкова-Питкевича с помощью алкоголя. Получалось хорошо, даже слишком.

—..ладно, а Сальватор? Знакомы с ним? — забросил новую удочку я.

— Вивисектор. Как и Моро — оба мясники, каких свет не видывал! Подумать только — они не используют эфир или другую анестезию, режут по живому… Принципы у них! Вы видали результаты их экспериментов? Тьфу, пакость! — Петр Петрович сплюнул за борт, а потом с наслаждением затянулся папиросой, — Вот Керн — другое дело. Это хирург от Бога! Доуэль его научил как следует, жаль— скоропостижно скончался. Я видал у него в лаборатории собачку — представьте себе! — с головой другой собачки. Волшебник этот Керн! Нет, не только он… И у нас кудесников полно — те же Преображенский с Борменталем… Хотите, я вам страшную и странную вещь скажу?

— Ну, говорите… — я откинулся спиной на пальмовые поленья, которые мы закрепили в гнездах для пусковых аппаратов, и смотрел на этот ставший совсем узнаваемым острый птичий профиль с эспаньолкой.

Он чем-то напоминал Новодворского. Только Новодворский был идеалистом, а Пьянков-Питкевич, он же Пьер Гарри, являлся отменным эгоцентриком, гедонистом и нарциссом. Всё, что он делал, всё, что пытался создать, всё это делалось и создавалось только для удовлетворения его личных амбиций. Вот и теперь этот гениальный авантюрист явно получал удовольствие от табака, от беседы, от возможности поведать некие тайны мне — случайному человеку. Главное для него было — произвести впечатление на окружающих и на себя любимого.

— Я долго думал — как так получилось, что мы за пятьдесят лет прошли путь от курной избы до радио, тепловых лучей и аэропланов… Знаете, что такое курная изба? Я бывал в такой. Земляной пол, на полу — очаг, дым выходит в отверстие в соломенной крыше. Всё внутреннее пространство заполнено дымом! И селяне зимовали в таких жилищах — еще каких-то полвека назад. Тысячелетиями.

— Но, позвольте, большая белая печь с лежанкой — это наш национальный символ, можно сказать! «По щучьему велению…» и прочее, — я пощелкал пальцами, вспоминая.

— И у скольких процентов селян была эта самая печь? — ехидно прищурился мой собеседник и снова затянулся папиросой.

Мне пришлось развести руками:

— Я вырос на юге, в горах. У нас дома строят каменные, и камины вместо печей.

— Тогда я сам скажу вам. До реформ середины прошлого века такие печи были у едва ли одной пятой сельских жителей. Остальное — мрак и кошмар, страшная нищета, тьма кромешная и скрежет зубов. И вот, представьте — родился наш Ванька в курной избе на глиняном полу, бегал босиком в рубахе и портах без исподнего и жевал хлеб с лебедой. А прожил пятьдесят лет, и теперь он, Иван Иванович, сидит на крыльце дома с настоящими стеклами и с жестяной крышей, в валенках и резиновых галошах, слушает музыку из патефона, пьет чай из самовара и по телеграфу заказывает себе из Мангазеи бисквиты с изюмом, чтоб ему их посылкой по железной дороге доставили… Осознаете масштабность изменений?

Под таким