Чужое оружие (Справедливость - мое ремесло - 4) - Владимир Кашин

Шмыгнула через сад и крадучись начала приближаться к хате.

Слух не изменил Кульбачке. В хате в самом деле разговаривали Петро и... Мария. Ганна успокоилась. Но разговор был далеко не благочестивый, не о душе и боге, не та беседа, ради которой соседка с недавних пор стала приходить к Петру...

Кульбачка и без того приметила - что-то неладное творится с Марией. Понятно, что с детства была не такая, как другие девки; людей избегала и все о чем-то мечтала, ходила как лунатик. А потом вышла за примака - за старого Ивана. Детей, правда, нет. Богу стала молиться, кроткая, к Петру за божьим утешением бегает. Еще одна, приобщенная к Христу. А теперь вишь какое "приобщение" получается!

Ганна стояла под открытым окном и слышала все, что происходило в доме. Дрожала от ненависти.

Когда они вышли во двор и Петро, провожая Марию, не стесняясь говорил ласковые слова, которые должны были принадлежать только ей, Кульбачке, она почувствовала, как горечь подступила к горлу.

Мелькнула мысль о деньгах и ценностях, столь неправедно и трудно скопленных для их с Петром вымечтанной красивой жизни. Но сейчас и это было не так важно, были разрушены иллюзии, растоптаны лучшие женские чувства.

Ганна подошла к любовникам. Уже не пряталась. Увидев ее, Петро и Мария замерли. Трудно сейчас дознаться, в кого первого она выстрелила. Да и не в этом дело. Бросив пистолет, который жег ей руки, Кульбачка, не помня себя, метнулась через сад и лес назад домой.

Когда прибежал Чепиков, Кульбачки во дворе уже не было. Он бросился к жене, а потом, заметив свой парабеллум, испугался и, подчиняясь инстинкту самосохранения, кинул его в речку...

Не потому ли Микола Гоглюватый, хотя и пьяный был, отметил, что Ганка прибежала взволнованная? Время между выстрелами и появлением Кульбачки он не запомнил, но на ее необычное поведение внимание обратил, что еще раз подтверждает правильность догадки...

Версия выстраивалась будто бы логично, и хотя капитан Бреус многое домысливал в ней, она все-таки основывалась на ряде точных фактов и на таких ситуациях, какие хотя и не совсем доказаны, но вполне могут быть достоверными.

Словно утверждая свою мысль, капитан удовлетворенно хлопнул ладонью по столу и рывком поднялся. Пусть теперь майор, даже сам Коваль попробуют возразить ему! Единственное, что неприятно точило, - это мысль о чьих-то неустановленных следах на дороге за усадьбой Лагуты... И хотя сейчас это было не столь важно, он, для очистки совести, дал себе слово разгадать и эту загадку...

V

После обеда Коваль пошел в небольшой парк; собственно, даже не парк, ибо разбивать его в зеленом городке на берегу Роси нужды не было, скорее, это был глухой уголок, к которому сходились две-три улочки. Здесь под тихими ивами и липами стояли несколько почерневших от дождя и солнца простых скамеек, закопанных на столбиках в землю. На одной из них и устроился подполковник Коваль.

Прелесть этого уголка была не только в его зелени, а прежде всего в тишине, которая теперь не всегда сохраняется даже на сельских улицах, с их автомобилями, мотоциклами, оглушительным воем транзисторов и магнитофонов.

У Коваля в работе наступил такой момент, когда ему не то что хотелось запереться в служебном кабинете или гостиничной комнатке, а просто требовалось побыть в одиночестве в таком месте - лучше всего на природе, где его внимание не отвлекали бы обычные предметы и где он мог словно бы раствориться в окружающей тишине, предоставляя мозгу свободно находить решение.

Он чувствовал этот момент, который обычно возникал в конце розыска и дознания, когда начинала срабатывать интуиция.

Так было в нашумевшем деле Петрова-Семенова, которое он разгадал, блуждая по дорожкам своего сада на окраине Киева и принимаясь то и дело чертить палочкой на земле разные линии, крестики, кружочки, треугольники... Так было и в Закарпатье, когда он, сидя в стоявшей у берега лодке на Латорице и наблюдая за стремительным течением пограничной речки, вдруг понял, кто убил Каталин Иллеш и где прячется убийца.

Так было и сейчас. Дмитрий Иванович поднял сухую веточку и принялся задумчиво чертить на песке какие-то странные знаки. Постепенно они образовали простенький детский рисунок: хату с трубой, из которой поднимался дым. Потом он нарисовал над хатой похожее на подсолнух солнце... И вдруг надвинулась туча...

Откуда она взялась, подполковник не сразу понял. На какую-то секунду он словно бы растерялся, но тут же догадался, что вовсе это не туча, а чья-то тень...

Он медленно поднял голову. Перед ним стояла молодая женщина в легком светлом цветастом платье.

- Добрый день, - сказала она, - извините...

Он посмотрел на ее руки, по-мужски широкие, загрубевшие, глянул в лицо. Миловидное, с вздернутым носиком, оно показалось ему знакомым.

- Вы товарищ Коваль, - то ли спросила, то ли утвердила женщина.

Чтобы не привлекать к себе внимания, подполковник нередко надевал свой любимый, не очень новый серый гражданский костюм.

- Да, я Коваль, - ответил он и, еще не отрешившись от своих мыслей и плохо понимая, что нужно от него этой женщине, повторил: - Да, я Коваль.

- А я - Галушко, - произнесла женщина тоном, который свидетельствовал об уверенности, что Коваль не может ее не знать, и смело опустилась на край скамейки. - Вера.

- Вера Галушко? - переспросил подполковник, стараясь вспомнить, откуда он знает эту женщину.

- Вы меня видели, - подсказала она, - три дня назад на жатве. - И, сделав короткую паузу, продолжила: - Мне нужно с вами поговорить. Приехала в район, звонила в милицию. Сказали, что вас нет. И вот случайно нашла, довольная, закончила она.

- Гм, - не очень-то радуясь тому, что его нашли, произнес Дмитрий Иванович. Но, имея привычку выслушивать людей в любых обстоятельствах, спросил: - Что же там у вас стряслось?

Он снова внимательно оглядел женщину и вдруг понял, что, несмотря на вздернутый носик, излишнюю круглолицость, она красива потому, что неправильные черты ее лица хорошо гармонируют.

- Я из Вербивки, - считая, что этот ответ все объясняет, сказала Галушко.

- Ну и что? - переспросил Коваль, вспомнив, что и в самом деле видел эту женщину возле комбайна.

- Как что? - удивилась она. - У нас там теперь все вверх тормашками. Ганку посадили, ларек закрыли, а потребсоюзовский фургон приезжает когда вздумает. А то и совсем не объявляется.

Ковалю вспомнились слова Кульбачки. Она ведь предупреждала, что такое может произойти. Случайно это или?..

- Так вы что, выручать пришли Кульбачку? - прищурив глаз, спросил подполковник.

- Пусть ее черт выручает! - вспыхнула Галушко. - Что же это выходит? Частная лавочка была у нее, а не государственный ларек? Хозяйку посадили и точку закрыли.

- Открывать ларьки - дело торговых организаций, - сказал Коваль. Нужно, чтобы ваши люди обратились в райпотребсоюз.

- Я как раз оттуда. Ходила к председателю, так он и разговаривать не хочет. "Благодарите, - говорит, - что фургон посылаю". Я ему: "Фургон - не магазин. Там нет холодильника - масла, молока детям не привозят. Нужен ларек, и не в Ганкиной хате..." А он мне: "Помещения другого нет. И строить не собираемся, экономически невыгодно. Переселять будут вас. Неперспективна ваша Вербивка". Тогда я ему говорю: "Ах, вам строить невыгодно? Вербивка наша неперспективная? Значит, мы тоже неперспективные? Тоже невыгодные? Получается, что нам выгодно в район за двадцать километров за коробкой спичек бегать? Что же до переселения - то пока солнце взойдет, роса глаза выест. Вы хотя бы палатку поставили, а то получается, что Ганка у вас незаменимой была". И знаете, что он мне сказал: "Шумели, чтобы Ганку снять, вот и добились!" Не вытерпела я и говорю: "Так вы что, с ней заодно?" После этих слов он меня и турнул из кабинета. Я ведь и раньше к нему ходила, и не одна, с вербивчанками. Правда, другим бабам трудно было с Ганкой сладить. У меня-то муж непьющий. Ганка на него влиять не могла. А с некоторыми как бывало? Придет к ларьку мужик, бутылку в долг просит. Ганка не дает. "Твоя, - говорит, - старуха ругается". Вот он и вертается домой лютый как зверь. Представляете, что эта бедная жена тогда выносит? Поэтому женщины чаще всего ее между собой кляли. Я, конечно, в глаза все говорила. Но ей-то что? "Можешь жаловаться, если делать больше нечего. Надоест - бросишь". И все. Я и председателю потребсоюза тогда говорила, а он знай свое: "План Кульбачка выполняет, недостачи нет, побольше бы таких продавцов. А то, что в долг отпускает, так сама и ответит. За недостачу с нее проверка спросит. Пока оснований увольнять не вижу". Вот и сегодня, ушла я от этого председателя, чтобы вас найти, а сама думаю: "Что же это такое, всюду Ганкин верх? Не будь убийства да не посадили бы ее, так она бы и до скончания века хозяйничала в Вербивке?"

- Почему вы думаете, что ее арестовали в связи с убийством? - спросил Коваль, уже заинтересованно слушая Веру Галушко.