Мемориал августа 1991 - Прокоп А. А.

– Ну что Эдичка – Карина Карловна полезла к Эдуарду прямо с порога. То ли рассказы Дарьи об ушедшем в небытие Пермского холода, последнем любовнике, то ли что-то новое, пробужденное с помощью волшебно отросшего прибора Эди, изменили Карину Карловну, и она не могла насытиться сношениями с Эдуардом Арсеньевичем.

– Нормально все Карина – промолвил Эдичка, улыбнувшись. Отвечая взаимностью, он обхватил свою жену за талию, подтаскивая для поцелуя.

– У нас гости Эдя, не забывай – строго сказала Карина Карловна, перед тем, как они оказались в большой комнате.

Дарья сидела за столом, раскладывая бабьи пасьянсы на картах. Эдуард поздоровался с ней, но спросил другое.

– Рыжая борода, где?

– Спит вон, без задних ног, Дарья его и ожидает, если честно – ответила Карина Карловна.

– Чего ждать-то – изумился Эдуард. – Нужно прямо в койку к нему, нечего времени терять. Мужичок намаялся, примет такой подарок, как божественный дар.

– Отмыть бы его – скорчилась Карина Карловна.

– Это потом – произнесла Дарья, смело двинувшись к проему в меньшую комнату.

Ее от чего-то совсем не смущал запах от Рыжей бороды, напротив этот запах притягивал ее непреодолимой силой естества, о которой она безутешно думала почти целых два года, не решаясь даже подумать об осуществлении столь безумной попытки.

Рыжая борода очнулся, не понимая, от чего и, когда рядом с ним оказалась незнакомая женщина, которая прижавшись к нему, гладила его заросшие рыжим волосом щеки: —‘’Вот повезло, так повезло ‘’ – подумал он.

Незнакомка не стала долго оттягивать знакомство, и очень быстро ее рука очутилась в его штанах.

– Давай дорогая, не знаю, как тебя зовут, но это, мы потом – радостно урчал Рыжая борода, стаскивая одежду с одуревшей от пьяного счастья Дарьи.

Эдуард Арсеньевич, уже в который раз не терял времени напрасно, пользуясь изменившимся сознанием Карины Карловны и временно увеличившимся прибором. То, что он скукожиться до двух вершков, когда он окажется в благословенном времени, у него не было ни малейших сомнений, к его огромному сожалению. Лишь иногда проскальзывала мысль, что может все-таки чудо случиться и оплатят ему за все его мучения неведомые силы добрым делом. Занесли они его сюда. Дали вместе с жутким страхом, чудовищное наслаждение, может, оставят они это чудо – в виде компенсации.

В соседней комнате сильно скрипела кровать, смачно фыркал Рыжая борода, еще громче стонала Дарья.

– Извините Эдуард Арсеньевич– произнес Рыжая борода, выскочив в неглиже из комнаты.

– Ой – сказал он, пытаясь прикрыть рукой свое неостывшее возбуждение. Оставив эту попытку неудачной, скорее от того, что сама Карина Карловна была голой, он жадно пил холодную воду из под крана. Эдя куря папиросу, видел обнаженную Дарью с распущенными волосами и раскатанной по телу солидной грудью с огромными, коричневыми сосками, она одной рукой гладила свой еще довольно упругий живот, а другой двигала эти самые груди, немного уже потерявшие упругость.

– Идиллия – подумал Эдуард.

– Хорошо – откровенно сказала Карина Карловна, подошедшая к Эде, по-прежнему голая, с грудью похожей на достоинство Дарьи.

Рыжая борода улыбнулся, подмигнув Карине Карловне, пустился бегом к Дарье. На столе стоял самогон и настойка от бабки Феофанихи, то, что в квартире было прохладно, их несколько не смущало.

Рыжая борода оставался в квартире Эдуарда Арсеньевича. Возвращаться по своему адресу в деревню Балалайкино он не собирался. Собственно, от добра – добра не ищут, здесь истина простая. Тепло под боком неожиданно появившаяся подруга, охочая до пикантного времяпрепровождения, да и, к тому же пока что рекой льётся ядрёная самогонка, настоянная на кедровых орешках и мало чем отличающаяся от коньяка дешевого розлива. Квартира Дарьи в двух шагах, они постоянно шастают из одной в другую. Карина Карловна все время пьяна, то ли стресс, то ли еще какой бес, но ей от выпитого жарко, поэтому она вальяжна, слегка чуть прикрыта халатиком.

Только Эдичке приходиться ходить на службу, сдерживая себе в употреблении по утрам. Зато, какой стимул бежать со службы домой. С трудом дожидаясь окончания отведенного времени и упаси бог никаких сверхурочных. Пусть этим занимается товарищ Незаметов, у Эдуарда на случай вопросов по этой теме, нехорошо, от чего-то с печенью, мучает постоянная горечь во рту и не помогает травка, которую он пьет по рецепту Антонины Парамоновны

…Тридцать первое декабря – день в световом исполнении короткий. Вечер длинный, ночь еще длиннее. Калакакин получил что-то вроде праздничного пайка, но праздника не чувствовал. Слишком обыденно все выглядело, непривычно. Душа изнывала в отсутствии знакомых форм иллюминации. Здесь ничего этого не было совсем. Все так же как и вчера, да что там вчера, наверное, что и месяц назад или больше. Хотя одно отличие все же Эдуард Арсеньевич заметил. Заключалось оно в количестве пьяных на улице. Нет, они его не поздравляли, не лезли целоваться, они просто были пьяны. Даже от жуткого патруля в непонятном облачении, и то веяло сивухой. Еще, кажется, в опустившейся темноте светилось больше окошек, чем обычно. Видимо все же граждане уже Советской России готовились напиться в эту ночь, чем бог послал. Каждый из них обязательно загадает что-то свое, такое маленькое, чтобы никто не знал об этом. А вместе с тем большинство подымит свое спиртное за скорую победу над остатками белобандитов и их хозяев интервентов, еще, наверное, за мировую революцию. Где-то в незаметных углах или может в мрачных полуподвалах, обязательно выпьют за противоположное. С гулким биением сердец будут оглядываться на замершие окошки, ловить каждый звук, за запертой на три засова дверью. Всякое ведь, может быть, что в этом такого. Лысый чекист никуда не делся, вероятнее всего, что очень долго никуда и не денется.

Господи! Как тяжело, охота вздохнуть и немного прослезиться. Но за что на самом деле такое испытание, откуда взялась вся эта несправедливость, которую они именуют справедливостью мирового масштаба. Нет лучше уж спрятаться в свои уголки и полуподвалы подальше. Подумать про себя и произнести самую лучшую добавку к пожеланиям: ‘’с новым годом‘’, ‘’дай бог не последним ‘’. Это будет по делу абсолютно логично и, без всякого сомнения, в ногу со временем.

Доктор Смышляев надел огромные валенки, невзрачный, как у всех тулупчик. Шаги скрипели, голова побаливала. Идти недалеко, но одному страшновато. Владик Абрамович отказался составить компанию, спрятался в своей конуре, не желая послушать доктора о том, что ему для утверждения основ нервной системы, как раз нужно общение, а не затворничество в пустынной, как Иорданская пустошь, комнате.

Время было одиннадцатый час вечера, может уже и одиннадцать. Темно и пусто, только один перепившийся дворник передвигался, держась руками за стены дома, видимо, для того, чтобы не потерять дорогу. Доктор шел не торопясь,