Одноклассник - Владимир Анин

— Вам кого? — донёсся сзади грубый мужской голос.

Вера и Сашка вздрогнули и одновременно обернулись. Прямо у них за спиной, возле крыльца, стоял небольшого роста широкоплечий дед с окладистой седой бородой, в клетчатой байковой рубахе красного цвета и чёрных штанах, заправленных в кирзовые сапоги.

— Папа! — прошептала Вера.

Отец несколько секунд пристально смотрел на неё.

— А, приехала? — наконец сказал он и, не здороваясь, вошёл в дом.

Но через несколько секунд выглянул:

— Ну, что встали? Заходите.

В доме царил такой же строгий армейский порядок, что и на дворе. Кухня, в которую попадаешь сразу из сеней, служила также столовой. Вдоль стены стоял старый простенький гарнитур, разделённый на две части газовой плитой, а у окна — покрытый синей клеёнкой обеденный стол в окружении трёх табуреток.

Все внутренние двери днём, как обычно, были нараспашку — чтобы проветривалось. Дверь, ведущая из кухни в основную часть дома, открывала взору уютную гостиную с древним сервантом, круглым столом, покрытым бледно-розовой скатертью, и двумя креслами, стоявшими напротив допотопного телевизора на длинных ножках. Почётное место в комнате занимал книжный шкаф с ровными рядами сочинений Симонова, Васильева, Быкова и других писателей-фронтовиков. И главное богатство — большой ковёр на полу, подарок родителям на свадьбу. Помнится, мама рассказывала, она хотела повесить ковёр на стену — чтобы как у всех, но отец воспротивился и настоял, чтобы ковёр лежал на полу. «Буду по нему босиком ходить», — сказал он.

Из гостиной две двери вели в маленькие спальни, родительскую и Верину. Бывшую, подумала она и с трудом удержалась, чтобы не всхлипнуть. На всех окнах — одинаковые простенькие занавески. В общем, всё точно так же, как двенадцать с половиной лет назад, когда Вера была здесь в последний раз.

— Располагайтесь, — сказал отец и, наполнив водой пузатый эмалированный чайник, поставил его на плиту.

Сашка, стоя босиком (обувь они, как и положено, оставили в сенях), с любопытством озирался по сторонам.

— Можно мы в мою комнату? — неуверенно спросила Вера и, не дождавшись ответа, перешагнула через высокий порог в гостиную.

Сашка поспешил за ней.

В её комнате тоже всё было по-старому: узкая кроватка накрыта тёмно-синим клетчатым покрывалом; возле окна — письменный стол и стул; в углу небольшой платяной шкаф. Больше в комнате ничего не помещалось.

— А я думал, тут печка, — сказал Сашка, потрогав крашенную в цвет слоновой кости чугунную батарею под окном.

— Нет, у нас с самого начала был газ, — ответила Вера. — Папе… ну, то есть дедушке твоему сразу провели. С деньгами тогда, в девяностых, туго было. Хорошо хоть, с газом помогли. Он ведь всё-таки заслуженным был.

— А что он заслужил?

— Орден и почётную военную пенсию.

— Так, значит, он военным был? — воодушевился Сашка.

— Ну да. Даже большим командиром.

— Ух ты! Десантником?

— Нет, не десантником. В железнодорожных войсках.

— А-а, — немного разочарованно протянул Сашка.

— Пока он служил, он редко дома бывал. Его часть в Рязани стояла, там у него была служебная квартирка, но он не хотел, чтобы мы жили в городе. И мы с мамой тут жили, в доме его родителей — их тогда уже не было, а дом остался — деревянный, старый. А потом папа, то есть твой дедушка, вышел в отставку и построил этот, новый, дом.

— Сам?

— Сам. Я даже помню, как он строил, мне тогда три года было, — задумчиво произнесла Вера и слабо улыбнулась.

— А ему?

— А ему сорок восемь.

— Выходит, когда ты родилась, ему уже сорок пять было?

— Да.

— А бабушке? Ну, то есть твоей маме?

— Тридцать — как мне сейчас. Она была на пятнадцать лет моложе его.

— А дед-то, видать, ничего был! — восхищённо воскликнул Сашка.

— А то! — отозвалась Вера.

— А как его зовут?

— Василий Дмитриевич.

— А как мне его называть: Василий Дмитриевич или дедушка Вася?

— Можно просто — дед, — раздался внезапно голос Василия Дмитриевича.

Вера с Сашкой опять вздрогнули — что-то было в его голосе резкое, внезапное. Он стоял на пороге комнаты и пристально глядел на Сашку.

— Чай готов, — сказал он и, повернувшись, пошёл на кухню.

Вера с Сашкой, оставив в комнате вещи, последовали за ним.

Стол уже был накрыт: три чашки на блюдцах с оранжевой каёмочкой и такой же расцветки сахарница с торчавшими из неё кусочками рафинада. Посредине, рядом с фаянсовым заварочным чайником, возвышалась большая стеклянная ваза на высокой ножке, наполненная всевозможными сладостями: пряниками, печеньем, вафлями и несколькими сортами шоколадных конфет в ярких обёртках.

— Пап, не надо было, мы не голодные, — сказала Вера.

— А я голодный, — возразил Сашка и собрался уже сесть за стол.

— Отставить! — гаркнул Василий Дмитриевич, и Сашка подпрыгнул на месте. — Руки.

Вера без лишних слов подошла к умывальнику с небольшим потёртым зеркальцем наверху и, открыв кран, принялась мыть руки. Удивительно, она до сих пор помнила все правила, царившие в родительском доме, и машинально следовала им. Рядом с умывальником на крючке висело вафельное полотенце, и Вера знала, что это полотенце именно для рук.

Сашка, который после Веры стал мыть руки, ойкнул и в недоумении покосился на мать:

— Вода холодная!

— Какая есть, — отозвалась Вера.

— Что, горячей совсем нет?

— Горячая — в чайнике, — сказал уже усевшийся за стол Василий Дмитриевич.

— Как тут люди живут? — проворчал Сашка, наспех смывая с рук мыльную пену.

Наконец все устроились за столом, и хозяин дома принялся разливать чай по чашкам.

— Стало быть, это твой сын? — то ли поинтересовался, то ли констатировал он, краем глаза косясь на Сашку.

— Да, это Саша, — сказала Вера.

— Понятно. Ну, держи, Саша.

Василий Дмитриевич поставил перед ним чашку с дымящимся чаем.

— А это, — продолжала Вера, обращаясь уже к сыну, — твой дедушка, Василий Дмитриевич.

— Да ты уже говорила, — буркнул Сашка, взглядом выбиравший, что бы такого взять из вазы со сладостями.

— Саша! — одёрнула его Вера. — Теперь познакомься.

Сашка нехотя отвлёкся от вазы и протянул деду руку:

— Будем знакомы!

Дед сделал вид, что не заметил этого, и как ни в чём не бывало попивал чай. Сашка несколько секунд подержал свою руку на весу, а потом резво схватил пряник из вазы. Вера, конечно, заметила такую реакцию отца, и в груди неприятно кольнуло.

— Ему двенадцать, — попробовала она завязать разговор, — в шестой класс пошёл.

Отец молча пил чай и глядел в угол.

— Пап, ты меня слушаешь?

— Слушаю, — отозвался он.

— А чего молчишь?

— А что я должен говорить? — Он пристально посмотрел на дочь и снова принялся за чай.

— Ну, я думала, ты спросишь…

— Когда надо будет,