Изюм из булки - Виктор Шендерович

Иногда, впрочем, на тов. Свиридова нападали гуманитарные настроения.

— Заведу собаку, — сообщил он как-то, зайдя в отдел. — Пса. Настоящий друг. Придешь домой — он тебе рад, хвостом виляет… Настоящий друг!

— А если укусит? — уточнил подчиненный.

— Убью на хуй… — без секунды раздумья ответил крупный литератор.

Когда на «планерке», при обсуждении одного стихотворения, я упомянул ассонансную рифму, тов. Свиридов прямо попросил меня не умничать.

Но не одним МВД жива была советская литература — юного Мишу Ляшенко на редакторскую тропу отрядил комсомол. Пользы от этого была прорва. Например, однажды Миша взялся отредактировать мой афоризм.

Первоначально нехитрое изделие это выглядело так: «Окурок — это сигарета с богатым жизненным опытом». Миша пообещал фразу «довести» и слово свое сдержал. «Доведенная» за полчаса литературного труда, фраза приобрела следующий вид: «Окурок — это сигарета, видавшая виды». Объяснять комсомольцу, чем парадокс отличается от описи, я не стал и попросту сбежал из редакции, пока это не опубликовали под моей фамилией…

Тут следует заметить, что дело происходило не в «Сельской молодежи» (бог ей судья, этой молодежи), а в «Литературной газете», в знаменитом некогда «Клубе 12 стульев».

Сик транзит глория мунди.

Блестящий дебют

Впрочем, вышеописанный комсомольско-милицейский фон был все-таки именно фоном, на котором еще очевиднее выделялись профессионалы. Несколько добрых людей из толстых журналов всячески поддерживали мою веру в то, что я имею некоторое право марать бумагу.

Меня «давали читать наверх», амортизировали отказы, говорили слова ободрения, предлагали приносить еще тексты. Я приносил, приносил и доприносился: один добрый человек пристроил в журнал «Искатель» мой довольно крупноформатный рассказ.

И вот, представьте себе, через какое-то время я обнаруживаю, что «Искателя» с моим рассказом в киосках нет! Предыдущие номера есть, последующие — есть, а тот, где дебютировал я, как корова языком слизала! И киоскерши говорят: что вы, его уж давно нет, все спрашивают именно этот номер…

Я задыхался от сердцебиения: первая публикация — и сразу такой успех!

Есть такое понятие: проснуться знаменитым. Я несколько дней подряд знаменитым засыпал. А через неделю, совершенно случайно, узнал: именно в этом номере «Искателя», впервые в Советском Союзе, был напечатан роман классика английского детектива Хедли Чейза…

Из-за чего и случился ажиотаж.

Можно так поступать с человеком, я вас спрашиваю?

«Все только начинается…»

Существо всеядное, я чего только не писал; даже, наглец, переводил Шекспира (штук десять сонетов, как с куста!); наконец, по примеру Александра Иванова, очень популярного в те годы, втравился в стихотворный фельетон.

Именно такого рода мой текст впервые и напечатали в «Литературке».

Дело было в феврале 1984 года. Я открыл газету — и увидел свою фамилию, набранную типографским шрифтом. Я закрыл газету, переждал сердцебиение и открыл ее снова. Фамилия была на месте! Этот фокус в тот день я проделал еще несколько раз: никак не мог нарадоваться.

Потом я ехал в метро — и ежели видел у кого в руках «Литературку» (в те годы ее еще читали), то старался понять, не ту ли самую полосу изучает пассажир. Если да — начинал ревниво всматриваться в лицо… И горе было этому человеку, если он не смеялся!

Первый успех страшно меня ободрил, и вскоре я затоварил «Клуб 12 стульев» своими текстами по настольные лампы, продолжая наращивать объемы. Из счастливого стахановского состояния меня вывел заведующий «шестнадцатой полосой» Павел Хмара: однажды он тактично обратил мое внимание на то, что мои «пародии» по силе комизма не выдерживают конкуренции с оригиналом.

Возразить было нечего: обитатели родимых парнасов от чистого сердца писали иногда такое, что переплюнуть это было невозможно.

И тогда я принес Хмаре уже не пародию, а практически заявление в суд.

История этого сюжета такова. Роясь, по выражению поэта, «в окаменевшем говне» советских литературных журналов, я обнаружил в одном из них опус Сергея Михалкова. Опус назывался «Советы начинающему поэту». Я прочел эти советы и испытал чувство, пережитое Оста-пом Бендером наутро после того, как вслед за Пушкиным он написал «Я помню чудное мгновенье». Я понял, что где-то уже читал что-то очень похожее по содержанию — правда, гораздо более изящное по форме.

И вспомнил где. И достал с полки томик Библиотеки Всемирной Литературы. И принес в «ЛГ» «Два документа и элегию».

«Документ №1.

Раймон Кено, перевод Мих.Кудинова

Возьмите слово за основуИ на огонь поставьте слово,Возьмите мудрости щепоть,Наивности большой ломоть,Немного звезд, немножко перца,Кусок трепещущего сердцаИ на конфорке мастерстваПрокипятите раз, и два,И много, много раз все это.Теперь — пишите!Но сперваРодитесь все-таки поэтом.

Документ №2

Сергей Михалков

Как мне помочь своим советомТому, кто хочет стать поэтом?Чтоб написать стихотворенье,Помножь желанье на терпенье…

В целях экономии места опускаю несколько строф пыльных банальностей, следовавших в столбик вслед за первой. Заканчивалось стихотворение так:

Вот мой совет. Но и при этомСперва, мой друг, родись Поэтом!

Элегия (уже моего производства) звучала так:

Лысеют бывшие ребята,Бурьяном зарастает сквер,А дядя Степа — плагиатор,Хоть в прошлом — милиционер…

Хмара прочитал это и сказал: — Замечательно.

И вернул мне листок. Я спросил: как насчет того, чтобы это напечатать? Павел Феликсович посмотрел на меня, как на тяжелобольного, и сказал:

— Виктор! Это Михалков. Я сказал: ну и что?

Хмара посмотрел на меня так, как будто я только что, на его глазах, с рожками на плоской голове, вышел из летающей тарелки.

— Вы молодой человек, — сказал наконец Павел Феликсович, — у вас всё только начинается…

Сказавши это, Хмара замолчал, но я почему-то понял его так, что, если произведение будет напечатано, у меня всё может тут же и закончиться. Скорее всего, он был прав.

Впрочем, с высоты нынешнего знания о советской литературе, замечу, что обвинение в плагиате было некорректным: гимнописец, скорее всего, не читал ни Раймона Кено, ни собственный текст в «Авроре». Сварганил все это по-тихому какой-нибудь литературный негр с михалковских плантаций, — так что, как говорится у юристов, обвинение нуждается в переквалификации.