Двое на одном велосипеде - Анатолий Мошковский

— Саньки Горохова работа, — сказал Вася, — он и не то умеет делать… А как он плавает, как ныряет! А какой он храбрый! Его все любят! Помнишь, я тебе говорил о нём на юге? Завтра познакомлю…

Утром они завтракали на терраске, пили чай с собственным клубничным вареньем и тортом. В самом разгаре чаепития Андрюшка вдруг сказал:

— А когда же мы сходим к Саньке Горохову?

Вася покраснел. Бабушки переглянулись. Бабушка Надежда, как более сознательная и выдержанная, промолчала, а бабка Федосья не смогла удержаться:

— А зачем он вам сдался, этот шут гороховый?

Вася уставился в чашку с чаем, и мама тут же пришла ему на помощь:

— Не надо так говорить о Сане, не зная его хорошенько.

— Ну да! — не сдавалась бабка Федосья. — Кто и знает-то его лучше нас? Сорванец, ни с кем не ладит, кроме нашего добрячка. Ему это ещё когда-нибудь отольётся слезами…

— Не надо сейчас об этом, — попросила бабушка Надежда, и все сразу же перешли на другие темы; но Васе казалось, что ещё долго висела в воздухе какая-то неловкость от этого разговора.

Утро было чистое, солнечное, звонкое, со стуком топора Алексея Григорьевича, с деловитым чириканьем воробьёв, скрипящими криками скворцов и сверкающими облачками над лесом, который с трёх сторон обступил их посёлок.

Была суббота, на участки понаехала уйма народа — вокруг звенели вёдра, плескалась вода, работали транзисторные приёмники, слышался смех и говор. Вася с Андрюшкой бегали по участку в одних трусах, и лишь Крылышкин, появившийся у них с утра, был в пёстренькой тенниске и соломенном картузике: его мама боялась, что он обгорит или получит солнечный удар.

Вася позвал ребят на Мутный пруд искупаться: там сейчас, по его предположениям, должен быть Санька, а если он и не там, можно будет зайти к нему на участок. Андрюшка вдруг заупрямился: надо подождать, пока нагреется в пруду вода, а до тех пор можно что-нибудь поделать на участке.

Этим он разрушил все Васины планы. И чего ему захотелось ковыряться в земле? Не потому ли, что бабка Федосья сразу же после завтрака принялась упорно и без отдыха взрыхлять землю под яблоньками, полоть гряды и обирать с кустов смородины вредителей? Её худая сутулая фигурка в длинной сборчатой юбке, склонившаяся над грядами, была как немой укор, как призыв всем неработающим немедленно приняться за дела.

Часа два Вася с Андрюшкой и Крылышкиным резали на полянке дёрн и возили на скрипучей, связанной проволокой тележке, чтобы выложить им дорожку к сараю — на ней после дождя всегда задерживалась вода и было грязно.

Усталые, разогревшиеся, с лоснящимися от пота телами, побежали ребята на Мутный пруд. Андрюшка был худее, легче и ловчее Васи, он первый подлетел к пруду и с ходу вскочил на Санькин мосток. Вася не успел сказать ему, что лучше бы влезать на мосток Сомовых, потому что даже сам Санька старался не забираться на дедов мосток.

На пруду ритмично постукивали моторы, гоня воду на гряды и под яблоньки — кстати, мотор Санькиного деда уже отремонтировали (кто только не жил в их посёлке: и учителя, и артисты, и бухгалтеры, и механики, и краснодеревщики, и врачи, и очень часто они помогали друг другу, ведь недаром их кооператив зовётся садоводческим товариществом). Участки Васи, Крылышкина и Эдьки были далеко от Мутного пруда, и поэтому у них не было своих мостков.

На пруду плавал резиновый корабль и бултыхалось несколько ребят. Среди них Вася заметил Саньку и взмахом руки подозвал к берегу.

Санька подплыл не сразу. Он ещё минут десять резвился в воде: нырял, вскидывал вверх ноги, делая стойку и упираясь руками в дно, загорал на камере. Скоро на сомовском мостке появились сестрёнки в коротеньких платьях и с бантами в волосах. Санька тотчас соскользнул с камеры, исчез, точно и не было его на пруду. Как ни шарил Вася глазами по мутной поверхности, нигде не мог его обнаружить.

Сёстры завизжали и бросились с мостка, из-под которого высунулась Санькина голова и, как из водомёта, стремительно полетели брызги.

— Видал? — Вася восторженно посмотрел на Андрюшку. — Сейчас я тебя познакомлю с ним! — и опять помахал Саньке рукой.

На этот раз тот шумно, как бегемот, фыркая и шлёпая ладонями по воде, подплыл к ним.

— Сань, это Андрюша, познакомься.

Санька протянул Андрюшке руку:

— Саня Горохов… — И, крепко пожав своей взрослой пятернёй узкую Андрюшкину ладонь, спросил: — Плавать умеешь?

Андрюшка засмеялся: что, мол, за нелепый вопрос! И тогда Санька, ещё не выпустивший из своей мощной пятерни его руку, медленно потащил Андрюшку в воду. Вася на миг испугался: как бы его гость не обиделся за это на Саньку.

Однако Андрюшка не сопротивлялся, не упирался пятками в берег. Он буквально ринулся на Саньку, точно хотел протаранить его. Тот едва увернулся и поспешно нырнул.

Андрюшка нырнул следом и, кажется, схватил Саньку за пятку, потому что он странно загоготал и закрутился в воде.

Андрюшка вынырнул, прошёлся по пруду отменным кролем, переключился на сажёнки, попробовал даже баттерфляем, загребая воду обеими руками и по пояс выскакивая из пруда. Вася смотрел на него и завидовал, как и на море.

Вдоволь накупавшись, Андрюшка подплыл к мостку, влез на него и стал болтать ногами. А Санька с Васей стояли в воде и разговаривали.

— Отдал сердца по назначению? — спросил Санька.

— Не взяли… Верну тебе сегодня.

— Переплавим на что-нибудь другое, — буркнул Санька. — Ты, Андрюха, что-нибудь отливал из свинца?

— Да нет: только хотел. Где взять свинец?

— Несчастный, жалкий человек! — засмеялся вдруг Вася и стал перечислять всё то, что они отливали и делали с Санькой. И спросил, умеет ли это делать Андрюшка. Многого он не умел. Вася продолжал хвастаться своими и его, Санькиными, делами, и Санька слушал его, посверкивая глазами и зажав широкими ладонями уши: неловко было слушать такие похвалы в свой адрес. И неловко, и приятно.

— Дадим тебе килограммчика два свинца, если утащишь, — пообещал он Андрюшке, — у нас тут неподалёку прокладывали кабель, и мы с ребятами поживились отходами.

А потом как будто грянул гром. Как будто обвалилось на них это ясное, безоблачное, беззаботное небо.

— Убирайся с мостка! — рявкнул с берега дед Демьян. — Шатаете, ломаете! Вы только и умеете это! Вон!..

Лицо Андрюшки побледнело. Он испуганно посмотрел на ребят и как-то жалко, как-то униженно и суетливо сполз на животе с мостка в воду и, ничего не понимая, ещё раз беспомощно посмотрел на ребят. И губы его при этом мелко-мелко задрожали.

— А-а что? М-мы н-ничего не ломали! — запинаясь, сказал он, стоя в воде в метре от мостка.

— «А что, а что»! — передразнил его дед, маленький, юркий, в аккуратном брезентовом фартуке. — А то, что не ты строил этот мосток и не ты будешь его подправлять, а я, старый и злой дед, на которого можно вешать всех собак… Я!

Санька весь передёрнулся, судорожно нагнулся, взял со дна горсть ила и стал остервенело растирать его в руках. Потом из него толчком вырвались гулкие, захлёбывающиеся слова:

— Уходи, дед! Уходи! Прошу, уходи!

— А тебе-то что? — не отставал дед Демьян. — Привёл свою банду и ещё гонишь меня? Меня, старого человека? Да я…

— Уходи! — хрипло крикнул Санька, и Вася увидел, как его лицо исказилось от боли и стыда.

Глава 18. Пощёчина

Дед не уходил. Тогда Санька ругнулся, подпрыгнул и нырнул в глубину пруда. Дед раздражённо махнул рукой и не менее раздражённо зашагал к калитке. Вася подошёл к Андрюшке и потормошил за плечи:

— Да не переживай ты так! Не знаешь ты его! Он чокнутый на этом своём мостке и участке… Он…

Андрюшка с силой провёл ладонью по мокрым волосам.

— Что я ему такого сделал? Что?

В это время у дальнего мостка показалась Санькина голова.

Андрюшка выбрался на травяной берег, и Вася спросил у него:

— Хочешь на камере поплавать? На ней хорошо кататься и загорать…

Андрюшка не ответил, и Вася вспомнил по югу, какой он бывает резкий, гордый и независимый.

К ним подошёл Санька с удручённым лицом.

— Ну чего вы, парни, уже драпаете? — смущённо шевельнул он добрыми толстыми губами. — Куда так торопитесь?

Васе стало неловко, и он кивнул на Андрюшку:

— Да я тоже говорю ему… На камере не катались ещё…

— Хочешь, я тебя научу прыгать в воду с наших качелей? — сказал Санька. — На пять метров летишь!

Андрюшка молчал. Худенькое, смуглое лицо его было замкнуто и непроницаемо, тонкие губы плотно сжаты. Совсем как у Петра Петровича, его отца, когда ему было не по себе.

Наконец Андрюшка разжал губы:

— Хватит. Накупались.

— Пошли тогда что-нибудь отольём из свинца? — тут же предложил Санька. — Что-нибудь новенькое, невиданное…

Андрюшка не ответил, и Санька спросил: