Восходящие потоки - Вионор Меретуков

В холле сидел усатый черноволосый мужчина, которого я прежде встречал за завтраком на открытой веранде, одет он был не как праздный турист или отдыхающий, а как государственный служащий. Мужчина посмотрел на меня сонными глазами, словно глядел сквозь меня, рассеянно похлопал пушистыми ресницами и вернулся к чтению газеты, которую держал, кажется, верх ногами.

Помимо мужчины в холле находилась женщина с серым, очень не красивым лицом, которая посмотрела на меня чрезвычайно внимательно.

Но, в общем, все было спокойно, и, как это ни странно, ничто не говорило о том, что несколько минут назад в отеле прогремел выстрел.

Тем не менее, это никак не повлияло на мое решение как можно быстрее покинуть отель.

Я заехал в прокатную контору и обменял музейный кабриолет на "Ягуар" с автоматической коробкой передач. Пока ехал в проклятом авто без верха, промок до нитки. Дождь лил как из ведра.

Если подхвачу простуду — Карлу не жить, решил я.

За клаксон, который я отвинтил и на день рождения подарил Карлу, с меня содрали двести евро.

Глава 16

Через несколько часов я въехал в Вену, подобравшись к ней с юго-западной стороны. Сверившись со своим местонахождением по карте, я спустя минут двадцать подкатил к Марияхильферштрассе, потом свернул налево и, покружив по переулкам, остановился у входа в отель "Князь Меттерних".

Отель был второразрядный, но с хорошей репутацией и знаменитым на всю Вену коктейль-баром. И главное — я это знал — там всегда были свободные номера.

Администратору я протянул паспорт на имя Пола Ковальски, канадца с польскими корнями.

Единственное окно маленького номера выходило в мрачный двор-колодец, в который не проникал ни один луч света.

Кондиционера не было. Да он и не был нужен. В номере было прохладно. Двуспальная кровать, телевизор, торшер и пара кресел. Мебель из приюта для престарелых. Убранство в монастырском стиле. Уют коммивояжера.

Я удовлетворенно крякнул. Мне здесь нравилось. Здесь я чувствовал себя в безопасности. Радостное чувство предвкушения чего-то нового, необычного охватило меня. Но я знал, что безоглядно поддаваться этому чувству не стоит. Очень часто оно не оправдывает надежд. И даже более того…

Я сидел в кресле и размышлял. Долгие годы были отданы унизительной работе ради куска хлеба. Эти годы остались позади. Теперь я был почти счастлив. И свободен. Но — свободен ли? И может ли вообще быть свободным человек, если он знает, что на него идет охота?

Что мне остается? Ждать, когда мои преследователи утомятся или от старости перемрут? А если они моложе меня? А если и старше, то где гарантии того, что бремя охоты на меня они по наследству не переложат на своих легконогих потомков?

После душа я некоторое время провел в глубоком, очень удобном кресле, глядя на телефонный аппарат.

Потом включил телевизор и внимательно просмотрел новостную программу.

Сан-Канциан комментатор не упомянул. И на том спасибо.

Вообще, кроме сводки о погоде и пробках на трассе Вена-Зальцбург, возникшей из-за столкновения двух фур, там не было ничего, что заслуживало бы внимания.

Тихая, спокойная страна, эта Австрия, подумал я, когда комментатор пошел по второму кругу и поведал душераздирающую историю о коте, зверски убитом безвестным злодеем в пригороде Клагенфурта.

…Из двора-колодца, откуда-то с верхних этажей, донесся громкий кашель некоего постояльца, страдавшего, по всей видимости, острым бронхитом или чахоткой.

Человек кашлял долго, надрывно, с напряженными перерывами, терзая себя и других постояльцев, которые принялись, стуча рамами, закрывать окна.

После этого человек на какое-то время утихомирился. Но его страдания на этом не прекратились. Теперь он хриплым голосом говорил с кем-то по телефону на не знакомом мне языке. Видимо, владел он им недостаточно свободно и в разговоре делал паузы, мучительно подбирая нужное слово. Иногда голос его срывался и, казалось, что он молит о пощаде. Лучше бы он кашлял, подумал я.

Посидев еще немного, я спустился в бар.

Бар был почти пуст. Я огляделся. Всегда, когда попадаю в незнакомое место, я нахожусь в наивном ожидании если не чуда, то приключения.

В дальнем углу, у стены с фотографиями и автографами знаменитостей, которые, якобы, в разное время посетили бар, разместились две пожилые дамы. Дамы с интересом следили за барменом, который колдовал, приготовляя для них коктейли. Шейкеры так и мелькали в воздухе.

У стойки, спиной ко мне сидел некий субъект в джинсах и остроносых туфлях с высокими скошенными каблуками. Субъект на американский манер пил пиво прямо из бутылки. Его мощный торс облегала красная майка с большими белыми буквами на спине. Я прочитал: "Love me".

Надпись заставила меня погрузиться в воспоминания. Первая женщина, которую я увидел полностью обнаженной, поразила мое воображение не своими прелестями, а тем, что она имела татуировку. Причем, на животе.

Сорокалетняя бикса, моя первая любовь, овладела мною на огромной куче щебня. Удушающий запах перегара, смешанного с острым запахом пота, и наколку с синими буквами "полюби меня" я запомнил на всю жизнь.

Впечатление от первого сексуального опыта было настолько шокирующим, что мне потребовался длительный перерыв. Перерыв действительно был достаточно долгим и растянулся на два изматывающих года.

К выбору следующей избранницы я постарался отнестись более ответственно, то есть более вдумчиво и взыскательно. Увы, это не помогло.

Моя очередная любовница отличалась от первой только возрастом: была моложе лет на десять.

Что же касается остального, то женщины были похожи, как родные сестры. Даже наколка была та же. И на том же месте. И буквы были того же синего, порохового цвета. Что наводит на мысль о том, что почтенные дамы были клиентками одного и того же специалиста, не отличавшегося мощным фантазийным мышлением.

Я сел за столик в глубине полутемного зала. Прикрыл глаза, чтобы привыкнуть к бледному освещению.

Из невидимых динамиков лилась тихая мелодия, похожая на ту, какую психоаналитики рекомендуют слушать при стрессах. Можно и уснуть.

Я бы, наверно, так и сделал, если бы мое внимание не привлекла молодая — если не сказать юная — женщина, которая сидела за столиком и курила. Лицо ее было повернуто в сторону входной двери. Сон сразу слетел с меня. Вот оно, приключение, подумал я с воодушевлением.

Женщина скользнула по мне коротким взглядом. Слишком коротким.

Меня это покоробило. Я обиженно надулся. Я ведь отлично знал, что похож на американского актера, известного своими любовными похождениями; да и ростом я, как говорится, вышел. И вообще, я нравлюсь женщинам. Даже проститутки говорили мне в минуты откровения, что я неотразим.

Я вспомнил, как Агата перед расставанием, поддавшись внезапному порыву, сказала то, что обычно проститутки не говорят клиентам. Девушка нежно взяла меня за руку и сказала: "Вы очень хороший. Вас легко полюбить…"

И я не удивился, я с радостью ей поверил, потому сам всегда считал себя добрым и хорошим человеком. Правда, надо признать, что сказала она мне это после того, как я подписал некую бумагу: что-то вроде отчета о проделанной ею работе. И, кроме того, вложил ей в руку подарок: коробочку с золотым браслетом.

Конечно, я знаю, что есть кое-что, помимо душевных качеств, что самым решительным образом влияет на неотразимость. Это деньги. Если ты "при деньгах", это всегда чувствуется. Особенно хорошо это улавливают швейцары, таксисты, официанты и… женщины.

Юная красавица, похоже, этого не уловила.

Я мог голову дать на отсечение, что обворожительная незнакомка моя соотечественница. Левой рукой она нервно теребила носовой платок.

Я украдкой стал ее рассматривать.

Изредка женщина подносила к красивым губам рюмку с коньяком и делала легкий нежный глоток, как бы даря рюмке ласковый поцелуй.

При этом она на миг закрывала глаза. Тогда на ее лице появлялось мечтательное выражение. Словно она уносилась в горние выси, где царят наслаждение и греховная любовь; создавалось впечатление, что она мысленно отдается тому, кому отказать уж никак нельзя: некоему соблазнителю, обладающему выдающимися физическими достоинствами и напористостью Минотавра.

Спокойно на это смотреть было нельзя. Я заерзал на стуле. Бросив взгляд в сторону стойки, я понял, что бармен думает о том же. Он прекратил свое жонглирование шейкерами и замер с открытым ртом.