Повелитель звуков - Фернандо де Без

Но эти невежды не могли знать о моем даре…

В ответ воцарилось полное молчание. Это был дерзкий поступок. Ни один певец, будь он хоть семи пядей во лбу, не смог бы спеть арию с первой попытки, не допустив ошибок. И одна-единственная ошибка означала бы крушение всех моих надежд. Другие испытуемые потратили на подготовку несколько недель.

Немного посовещавшись между собой, экзаменаторы согласились, но их взгляды выражали тревогу и недоверие.

Я выбрал Wie stark ist nicht dein Zauberton, арию Тамина из «Волшебной флейты» Моцарта, поднялся с места, взял в руки партитуру и подал знак преподавателю за роялем. Тот взял первые аккорды арии, и тут же вступил я.

Читая с листа, я вложил в свое пение все мастерство, всю гамму чувств, на которые только был способен.

Для меня нотная грамота все равно что для вас открытая книга. Что значили те двенадцать нотных значков для того, чей слух вмещал тысячи оттенков звука? Вам было бы сложно хранить в памяти двенадцать слов немецкого языка?

Мой голос то затихал, то обрушивался на слушателей с рокотом горного водопада. Звуки арии, пленительные, величавые, лишенные всякой фальши, наполнили зал. Я расцветил ее всеми форшлагами, трелями и украшениями, указанными в партитуре. Не поступился ни единым легато, следуя каждому значку на нотном стане.

Наконец, талант, который я столько времени скрывал, учась в Высшей школе певческого мастерства, проявился перед слушателями в полной мере. Наконец-то я мог петь во весь голос, как делал это сидя по ночам в кронах деревьев. Это был долгожданный день моего триумфа. Учителя музыки были поражены, святой отец. В одну-единственную арию я вместил более трехсот звуков, обитающих между небом и землей, звуков живых существ и предметов, звуков душ и тел.

Когда пение завершилось, в классе воцарилась гробовая тишина. Потрясенные экзаменаторы не могли вымолвить ни слова. Пианист убрал руки с клавиатуры и опустил голову, словно ему было стыдно взглянуть мне в глаза. Понадобилось несколько секунд для того, чтобы все пришли в себя. Председатель экзаменационной комиссии решился первым нарушить молчание:

— Это было… Это было… Не знаю, может быть, вы, коллеги, подберете соответствующее определение. Кроме того, вы сказали, что даже не готовились.

— Я слышал ее впервые в жизни. Мне повезло, — ответил я.

— Неслыханно, совершенно неслыханно! Впервые на моем веку! Вы были великолепны, неподражаемы, господин Шмидт фон Карлсбург. Где вы научились так петь? В Высшей школе певческого мастерства?

— Нет, не в школе. Мой голос, господа, вобрал в себя все звуки земли… — уверенно заявил я.

Мое утверждение вызвало неожиданный смех, и это несколько рассеяло нервозность, витавшую в воздухе. Потом меня попросили исполнить кое-какие трели, состоящие из полутонов, терций, квинт и арпеджио. Через пятнадцать минут мне дали понять, что испытание окончено, и попросили подождать за дверью: экзаменационной комиссии нужно было посовещаться.

Ожидая за дверью, я вновь заметил толстяка. Он шел следующим, но, похоже, это его нисколько не беспокоило. Он смотрел в мою сторону и подавал мне знаки, смысла которых я не понимал, что вызывало у него приступы гомерического хохота. Какого черта этому назойливому буршу от меня нужно? — раздраженно подумал я и решил не обращать на него внимания.

Через десять минут мне разрешили войти. Экзаменаторы приняли решение.

— Вы еще очень молоды, Людвиг, слишком молоды. Но ваш голос развит не по годам. Неслыханно, но он полностью сформировался. Его тембр великолепен. Несомненно, у вас дар. Таким образом, мы не будем делать исключения, напротив, это вы, Людвиг, окажете нам честь, выбрав нашу консерваторию для продолжения обучения. И я не ошибусь, если скажу, что репутация нашего заведения только выиграет, если у нас будет учиться столь юный тенор. В любом случае, мы отказываем вам в зачислении на третий курс… Мы зачисляем вас сразу на четвертый! Ваш уровень дозволяет нам сделать это: вы в совершенстве владеете украшениями, техникой, постановкой голоса, дыханием… Мы займемся вашим репертуаром. Вы познакомитесь с творениями величайших композиторов — Гиллера, Гофмана, Вебера, Лорцинга, таких непревзойденных гениев, как Гайдн, Моцарт, Бах или Бетховен. Уверен, двух лет для этого вполне достаточно. Вы станете первым студентом, который выйдет из стен консерватории в девятнадцать лет. Для нас великая честь видеть вас с нами. Добро пожаловать в консерваторию Мюнхена!

Сопровождаемый почтительным гулом, я вышел из класса. Меня переполнял восторг! Я победил, отец Стефан! Я победил! Всего одной арии оказалось достаточно! Меня зачислили сразу на четвертый год обучения! Результат превзошел всякие ожидания: через два года, получив диплом тенора, я смогу петь в любом театре, на любой сцене; я стану оперным певцом в девятнадцать лет!

Я оплатил первый триместр и заполнил все необходимые бумаги. Потом вышел из здания и решил немного пройтись, чтобы в одиночестве насладиться первой победой.

Я отошел от консерватории всего на несколько метров, когда услышал за спиной окрик:

— Подожди! Подожди!

Это был тот самый здоровяк. Размашистыми шагами он приблизился ко мне, и на его лице расплылась широкая улыбка. Он принадлежал к тому типу людей, в которых все кажется чрезмерным: рост, вес, сложение.

— Экзаменаторы только и говорили, что о тебе, парень… — сообщил здоровяк. — Думаю, меня они даже не слушали. Они как один твердили, что твой голос — лучшее, что им доводилось слышать за последние годы… Черт побери, тысяча поздравлений, парень! В твоем-то возрасте! Ха-ха-ха!

Он расхохотался и наградил меня шлепком по спине, таким сильным, что я едва удержался на ногах. Вслед за этим последовал новый взрыв хохота.

— А знаешь, мы будем учиться с тобой на одном курсе.

Юношу звали Дионисий Хольфельд. Он проучился три года в музыкальной школе в Регенсбурге, и теперь ему предстояло доучиваться еще два в Мюнхене.

Я все время задаюсь вопросом, какая причина побудила Дионисия Хольфельда, с которым я сдружился, как ни с кем в этой жизни, подойти ко мне в тот день. Вы, наверное, подумали, святой отец, что он проникся ко мне симпатией из-за моего юного возраста или в нем взыграли чувства старшего брата? Нет, ничего подобного. Дионисий жил ощущением момента и радовался каждому прожитому дню, как последнему. Он смеялся над собой, над другими, надо всем миром, но спроси его: «Почему ты смеешься?» — он непременно бы ответил: «Не знаю». Смех был частью его натуры. Он принимал решения не думая, по мимолетной прихоти, ему были чужды переживания других людей. Он был живым воплощением беспечности, вечной радости, отрицающей существование смерти. Нет, он не был бессердечным, но заботы внешнего мира его просто не интересовали. Таков был Дионисий, человек, который, казалось, вот-вот взорвется от переполняющего его хохота. Он обладал сильным проникновенным голосом, исполненным самого глубокого драматизма. За те два года, которые Дионисий провел со мной в консерватории, он почти не появлялся на занятиях. У него было все, что нужно певцу; его диапазон в два раза превосходил необходимый, но самое поразительное, что это его нисколько не заботило. Он пользовался благосклонностью судьбы, чтобы жить не думая о завтрашнем дне.

Дионисий проводил меня до дома:

— Эй, приятель, ты уже видел здешних сопрано и меццо? Ах, женщины! Признаюсь, во многом благодаря им я подался в певцы. У тебя может быть столько женщин, сколько пожелаешь. И жениться не нужно!!! Ха-ха-ха!!! — Его открытый рот напоминал рог изобилия, из которого сыпались слова вперемешку со смехом. — Женщины, женщины! Что за отвратительные создания! Ведьмы! Но без них нам не обойтись! Хуже всего, что они и сами знают об этом! Ха-ха-ха! Поэтому быть оперным певцом — это то что нужно! Ты можешь работать с женщинами, волочиться за ними, спать с ними, и они тебе только спасибо скажут! Я имею в виду прежде всего хористок! Они самые доступные, блудливые как кошки… Ха-ха-ха! Хористки мечтают о тенорах, баритонах и басах! Ладно, ты еще слишком юн, но я научу тебя волочиться за дамочками. Ты живешь здесь с родителями? Нет? Великолепно! Я тоже! Ха-ха-ха! Я снимаю комнату, так что у меня есть крыша над головой, и я свободен как ветер. Я тот, кто тебе нужен, парень! Я научу тебя, как соблазнять женщин не влюбляясь в них! Ох, смотри у меня! Ты же не собираешься влюбляться? Нет? Я очень рад! Ха-ха-ха! Многие восторженные мечтатели убеждены: для того чтобы заполучить тело женщины, нужно завоевать ее сердце. Ха-ха-ха! Чушь! Может быть, двести лет назад этот фокус и действовал, но сейчас — нет! Так что выкинь эти бредни из головы! Заруби себе на носу, Людвиг, любви не существует! Любовь — это ложь, выдуманная женщинами, чтобы подчинить себе мужчин, которые желают затащить их в постель! Ха-ха-ха! Нет, я неудачно выразился. Любовь — это налог на постель, который вынуждены платить мужчины за право переспать с женщиной… ха-ха-ха! Никогда не забывай об этом, парень! Женщина нужна на одну ночь, не больше! Это как пушка: выстрелил один раз и ушел! Прощай, дорогая! Если ты будешь ждать от них большего, потеряешь все! Даже не пытайся. Господь дал тебе мозги, так пользуйся ими, не будь простофилей… Ха-ха-ха! Ты ведь не собираешься влюбляться? Вот и славненько! Но не беспокойся, ведь с тобой я, король ловеласов, несравненный Дионисий. Я позабочусь о тебе! Я научу тебя всему! Ха-ха-ха!