Уходящее время - Владимир Алексеевич Колганов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Самое время разобраться в её предпочтениях, от этого многое зависит – тогда можно составить целостный портрет, а потом уж делать выводы. Тот ли это человек, которому можно довериться в трудной ситуации, или всё же пустышка, не лишённая таланта. Иными словами, лицедей, комедиант, который способен лишь плясать под чужую дудку. Анна словно бы читает мои мысли:
– Русский шансон не выношу! Видимо, не так воспитана. Классическую музыку воспринимаю в умеренных дозах, исключительно под настроение.
Я не могу не спросить о литературных увлечениях, и вот что слышу:
– Гарри Поттер, «Властелин колец», приключения Фандорина…
Если бы лежал на верхней полке в курьерском поезде Москва – Биробиджан, так бы и свалился на пол. И пусть потом меня лечат доктора, пусть я сойду с ума – всё лучше, чем разочарование… Да, это Анна, но не та. А жаль!
Уже стемнело, когда я попрощался с Анной. Заснул, словно бы провалился в преисподнюю… Но и там она! В общем, приснилось, что решил написать портрет.
Глава 13. Портрет
Я смотрю на холст и вижу перед собой её. Вижу такой, какой только я, я один, могу её видеть. Гордую, независимую, с чуть насмешливым, немного удивлённым взглядом и уж, конечно же, с загадочной улыбкой на губах. Можете не сомневаться – я в неё влюблён!
Пожалуй, можно начинать. Сначала требуется подобрать для портрета нужный фон. Затем набросаю силуэт, в котором что самое главное? Главное – это её руки. Длинные, изящные пальцы рук. Одной рукой она держит сигарету, другая прикрывает ту самую ложбинку между ног, а кисть словно бы ниспадает вдоль бедра. Всё целомудренно, всё строго. Иначе и нельзя, поскольку грациозность позы как бы задана её характером.
А вот теперь доходит очередь и до лица. Глаза! Прежде всего – её глаза! Удивительно, но они у меня сразу получились. Да, да! Любой портрет начинается именно с глаз. Если есть глаза, тогда и лицо словно оживает.
– Нет, всё не так. Ты не понимаешь. Ты не прав. Я вовсе не такая, – вдруг говорит мне Анна.
Я пытаюсь ей объяснить, но она повторяет снова:
– Не то! Не так! – при этом корчит уморительные рожи, презрительно выпячивает губы, морщит лоб, даже её нос становится длинным и унылым. Унылый нос! Нет, надо же так написать!
Ну что ж, попробую исправить. Пусть будет небольшой такой, нет, скорее, уж умеренных размеров нос, пусть даже с маленькой горбинкой – это подойдёт? Молчит, не возражает. И то ладно! Однако смотрит настороженно, словно бы ожидая, а что ещё я сделаю «не так».
Я чувствую, что чем дальше, тем всё заметнее становится некая скованность в моих руках. Как бы не испортить! Когда всё сразу удачно получается, требуются осторожность и терпение.
– И долго это будет продолжаться? Не надоело тебе издеваться надо мной? Вот это грязное, неумытое, покрытое пятнами лицо – где ещё ты такое видел?
О, Господи! Ну как ей угодить? Сколько ещё это может продолжаться? Словно бы сварливая, вечно чем-то недовольная жена – ей только бы повод найти, чтобы к чему-нибудь придраться. В который раз пытаюсь втолковать, что пишу её такой, какой я её вижу. Я один и никто другой! И мне безразлично, какой её могут представлять себе другие. И уж точно на её собственное мнение мне начхать!
Старый я уже, чтобы следовать чьим-то прихотям. Иногда просто терпение теряю, готов всё бросить. Да, я готов уйти! А ты сиди вот здесь и жди, когда ко мне вернётся вдохновение. Или, если сможешь, сама возьми кисть в руки и пиши, может, кто-то и похвалит твою мазню. А меня уволь! И тогда прости, дорогая, и прощай. Поищи себе другого – отзывчивого и угодливого, готового потакать и ублажать.
Иногда мне кажется, что на мои старания, на поиски образа, на выбор позы, наиболее точно выражающей характер – на всё на это ей просто наплевать. Что ей только и нужно, чтобы лелеяли, чтобы ухаживали, как за чайной розой где-нибудь в дендрарии. И что вся её жизнь – это ожидание поливки. Только это и больше ничего! Ни интересных мыслей, ни добрых чувств. И минимум желаний. Впрочем, что касается желаний, тут я, наверное, неправ. Если начнёшь перечислять их, придётся слушать до самого утра. Нет уж, давай обойдёмся без претензий.
– И долго ещё ждать? Я даже у парикмахера никогда столько не сидела.
Ну, уж это вовсе чёрт-те что, то есть за пределами разумного! Для неё, что я, что цирюльник – всё едино! Нет, больше не могу. Всё! Ухожу! Где это видано, чтобы художника так унижали?
И вот теперь ты с удивлением глядишь по сторонам – куда же он ушёл? Да как так можно? Если уж начал, надо довести дело до конца. Совести у него нет – это про меня. А про кого ж ещё? Эх, дура я, дура! В кои-то веки заарканила на вид приличного мужика, так и тот оказался рохлей – сбежал при первом случае. Знаю я таких! Вот и этот – вроде бы с три короба вначале обещал, ну а дальше… Нет, надо что-то делать!
Кстати, очень интересно, что же такое она сможет предпринять. Было бы любопытно посмотреть, не правда ли? Ну а я? Что в состоянии предложить ей я? Да с какой стати она вообще ко мне пристала?! Будто нет других занятий. Стоило лишь кисти в руки взять, так теперь от меня уж точно не отвяжется. Я ведь вроде бы не просил ни о чём таком. А вот ей, я вижу, очень хочется…
Опять она смотрит на меня. Снова эта её странная, загадочная улыбка. Эй, милая! Ну зачем так смотришь на меня? Что хочешь мне сказать вот этим взглядом? И зачем только я с тобой связался? Будто делать больше нечего…
И вот я решаю высказать ей всё, что думаю. Самое время, иначе будет поздно…
– Я хочу, чтобы ты изобразил меня такой, какой представляю я сама себя.
Ведь слова не даёт сказать, опять она со своим дурацким мнением.
– Ну что ты говоришь? Почему я должен делать так, как нравится тебе? В конце концов, кто из нас художник?
– Ты.
– Надо же! Хоть в этом ты со мной согласна.
– Это не значит, что я готова принять всё, что приходит
