Таинственная незнакомка - Маргарет Портер

«Через девять месяцев, – подумала Ориана уныло, – есть вероятность получить и другой подарок». Впрочем, в течение последней недели груди ее оставались мягкими, а настроение ухудшалось день ото дня, она даже несколько раз раздраженно оборвала мистера Эйкина, управляющего театром «Ройял». Судя по этим симптомам, беременность ей не угрожает.

Повернувшись спиной к пристани, Ориана пошла назад той же дорогой, что и пришла сюда. Дойдя до Касл-стрит, она услышала, как куранты на колокольне церкви Святого Георгия проиграли начальные такты государственного гимна, за ними последовали два продолжительных гулких удара, отмечающих время.

Ориана опоздала на репетицию.

Она ринулась чуть ли не бегом по оживленной улице в поисках наемной кареты. Как назло – ни одной, а она была еще далеко от Уильямсон-сквер. Если она будет идти слишком поспешно, у нее собьется дыхание и она не сможет петь. Прокладывая себе путь сквозь толпу клерков, слуг и женщин из процветающего торгового сословия, Ориана вела опостылевший спор с самой собой на тему о том, разумно ли написать письмо Дэру. Она не могла избавиться от чувства, что поступила с ним нехорошо. В последние дни ее жизни на острове он вел себя по отношению к ней как друг. В иное время и при иных обстоятельствах он мог бы стать для нее еще более близким. Его корабль в Ливерпуле. Она могла бы уговорить кого-то из матросов передать от нее письмо. Или следует подождать до тех пор, пока она не вернется в Лондон?

Раскрасневшаяся, со стертыми ногами, Ориана наконец добралась до театра и извинилась перед ожидавшими ее оркестрантами.

– Я утратила чувство времени, – виновато произнесла она. – Постараюсь петь как можно лучше, тогда вы уйдете домой пораньше и сможете отдохнуть перед вечерним концертом.

К ее облегчению, никто из музыкантов не выразил ни малейшей досады, они улыбались ей и понимающе кивали. Управляющий мог бы оштрафовать ее за опоздание, но не сделал этого. Как-никак она была Анна Сент-Олбанс.

Ориана заняла свое место на сцене у самого края, старательно избегая покоробленных и неровных половиц. «Этот театр, – подумалось ей, – наверное, самый захудалый и скверно управляемый во всей Англии». Непонятно, с чего это ее лучшая подруга выражала такой восторг по поводу ее выступления здесь. Пустые сейчас кресла в партере, ложах и на балконе были потертыми, выцветшими и грязными. Затхлый воздух, насыщенный неприятными запахами, подчеркивал общую атмосферу обветшания. Впрочем, карьера Харриот начиналась в провинциальных театриках, то есть в еще худших условиях, в то время как сама Ориана гастролировала в прекрасных оперных театрах Европы, где хрустальные люстры освещали позолоченные стены, бархатные портьеры и шелковую обивку кресел. На головах и платьях дам сверкали драгоценности, ливреи слуг, их сопровождающих, сияли до блеска начищенными пуговицами.

– Начнем? – спросил музыкант, садясь за клавесин. «Прелестней нимфы на лугу красотка наша Салли», – весело и оживленно запела Ориана.

То была одна из первых разученных ею песен – дань очарованию её матери. Отец Орианы никогда не уставал слушать эту нехитрую пастораль, она была любимой и у ее слушателей в Воксхолле.

Потом она пропела свой тщательно отобранный репертуар английских баллад, итальянских арий и французских песенок. Фрэнсису Эйкину было безразлично, что она поет и на каком языке, поскольку она обеспечивала ему полный зал на ближайшие два вечера. Его сейчас больше беспокоило отсутствие исполнителей из театра «Друри-Лейн», в том числе и Харриот Меллон. Новая пьеса Шеридана «Писарро» имела самый большой на памяти зрителей театральный успех, и он не мог заполучить нужных ему актеров до тех пор, пока идут эти беспрецедентные представления.

Исполняя грустные куплеты «Разочарованный влюбленный», Ориана размышляла о Дэре Корлетте.

– Весьма впечатляюще и трогательно, – заметил аккомпаниатор, когда она кончила. – Я абсолютно уверен, мадам Сент-Олбанс, что все леди в зале будут проливать слезы.

Ориана перешла к арии из оперы, полной трелей и фиоритур, – наиболее выразительный номер, какого могли ожидать ливерпульские слушатели от певицы из Лондона, чтобы убедиться, что потратили деньги на билеты не зря.

Теперь почти все. Музыкант проиграл коротенькую грустную прелюдию к последней вещи, которую хотела исполнить Ориана. Она запела на гэльском языке – то была песенка, которой научил ее Нед. Струнные инструменты негромко подключились к мелодии, в основном подчеркивая ее ритм, и продолжали играть, когда Ориана запела английскую версию.

Аккомпаниатор широко улыбнулся ей.

Вероятно, Нед был бы удивлен и обрадован, узнав, что она решила закончить концерт его песней. Она спела ее еще раз аккомпаниатору. Пока они так вот вместе работали, музыкант заметил, что Ориана опровергла предположение оркестрантов о том, что заезжая вокалистка окажется капризной и сварливой и что с ней будет трудно работать. Местные актеры дружно ненавидели ежегодно приезжающих сюда исполнителей из Лондона – кроме мисс Меллон, которую все так же безудержно обожали. Ее дружба с Харриот, как предполагала Ориана, и послужила причиной столь теплого приема, оказанного ей самой. Дня не проходило без того, чтобы кто-нибудь не поделился с ней забавной историей или добрым воспоминанием о Харриот.

– Мадам Сент-Олбанс, – окликнул ее из кулис Фрэнсис Эйкин. – Попрошу вас на пару минут зайти в контору кассира.

Ориана захватила свой плащ, раздумывая, уж не решил ли он ее все-таки оштрафовать. Должна ли она в таком случае опротестовать наказание или следует беспрекословно принять его?

Мистер Эйкин предложил ей сесть в то единственное кресло, которое удалось втиснуть в узкое пространство крохотной каморки, избранной им для беседы.

– Я был немного знаком с мисс Салли Верной много лет назад, – заговорил он мягким голосом с легким ирландским акцентом, – когда сам выступал на сцене «Ковент-Гардена» и «Друри-Лейн». А в то время когда торговал тканями на Йорк-стрит, я имел счастье пользоваться покровительством вашего батюшки, его светлости герцога Сент-Олбанса.

Уже знакомая с его уловками, Ориана догадалась, что Эйкину что-то нужно от нее.

– А теперь его очаровательная дочь взошла звездой на небесах нашего театра. Наш краткий союз оказался очень приятным и к тому же выгодным. В этом сезоне дела нашего заведения неблестяще. Огромный успех новой пьесы мистера Шеридана – о, я убежден, что это шедевр! – лишил меня милой мисс Меллон и других ведущих актеров театра «Друри-Лейн». Ливерпульцы твердят мне: «Только лондонские актеры, и больше никто!» И я должен им угождать.