Отзвук - Георгий Черчесов

— Откладываются смотрины, — жестко возразил я.

— Я уже-все… Видишь? — бросилась она ко мне: — Кофточку сменю — и готова!

Мария, провожая взглядом меня, несшего наполненные водой стаканы в ванную, укоризненно покачала головой:

— Женихаешься, а смекалки никакой. Притащи ведро да слей всю воду.

Я уважительно посмотрел на нее. И как это я никогда не догадался о существовании такого простого способа?

Я услышал, как мать торопливо прошептала Марии:

— Скажи, чтоб привел ее.

— Ты — мать, а я говори? — возразила она, но, сжалившись над ней, спросила меня: — Во сколько будете?

— Не придем мы, — глухо сказал я.

— Не подведу, сынок, все будет чин чином, — заверила мать.

Мария погрозила мне пальцем:

— Ее репетируй, нас не надо. Какие есть, такими пусть и принимает.

Я уловил в ее словах укор и спросил:

— Не то я задумал, да, тетя Маша?

Мария неторопливо закурила.

— Посмотрю на нее, тогда и оценю, ладное задумал или худое, — и обернулась к матери: — Говори, чем помочь.

Мать несмело спросила:

— Придете?

— Не трясись, — прервала ее Мария. — Приведет. Ты посмотри на него, ему ж похвастать невтерпеж!

— А что? У меня вкус — во! Долго выбирал, зато теперь все ребята завидуют.

— Иди-иди, — отняв ведро, подтолкнула меня в спину Мария. — Кто завидует, тот и отбить может.

— Не отобьют! — заверил я. — Она кроме меня никого не замечает.

Уходя, я весело насвистывал. Но знали бы они, как скребли на душе у меня кошки. Проходя мимо окна, я услышал, как Мария, затягиваясь сигаретой, напрямик, сурово заявила:

— Кто столько пережил, сколько мы с тобой, не должен создавать семью. Боком выходит.

Мать стукнула ладонью по столу:

— Хочу, чтоб у меня, как у людей, было! И дом, и семья, и малыши чтоб бегали! Внучат хочу! — слышно было, как на стол плюхнулось тесто.

— Блажь, — нравоучительно протянула Мария. — У нас не может быть, как у всех. Олег видит твои муки. Жалеет, страдает. И стыдится. Да, стыдится!

— Врешь ты, Машка, — вдруг спокойно заявила мать. — И тебе хочется иметь при себе кровного, родного. Не забыла, как ты убивалась по Сережке.

Мария ненадолго умолкла, потом призналась:

— По Сережке и сейчас стону. Бывает, и реву. Все кажется, — живой он! Наяву — нет, а во сне плачу. Сорок пятый год пошел бы ему, а мне он является таким же крошкой. Уж сколько раз кляла себя, зарекалась, что притихну, свыкнусь с мыслью, что не видеть мне больше Сережки. А час пройдет, и опять…

Я медленно брел по тропинке, ведущей к нашей скале, и мучительно прикидывал: приводить Эльзу в дом или нет?

Взвешивая доводы за и против, я терялся, хорошо понимая: болезнь моей матери станет большим испытанием для девушки. Возможно, Эльза пожалеет ее, но ведь от этого никому не будет легче. Или еще хуже, — станет избегать ее, что свойственно большинству людей, когда на их пути встречается человек со странностями, и понять это можно. Или возненавидит ее. Я ни в чем не смогу упрекнуть Эльзу, но страдать буду…

Когда я уже окончательно решил, что не следует приводить Эльзу домой, взбунтовались мои чувства. Ведь я так хотел дать Эльзе понять, что она значит для меня. Не терпелось увидеть блеск в ее глазах в тот миг, когда она поймет это и ответит улыбкой, в которой будут и благодарность, и торжество, и ласка, и обещание неземного счастья…

…Приблизившись к дому, Эльза, охотно согласившаяся идти в гости, хотя я и не сказал, к кому, вдруг замедлила шаг и растерянно глянула на меня.

— Входи, чего ты? — подтолкнул я ее к входу, а у самого сердце чуть не выскочило, и, не желая выдавать себя, я рывком открыл дверь, бодро воскликнул: — Гостей здесь встречают?

В комнате никого не было.

— Куда ты меня привел? — прошептала Эльза.

— Пока тайна…

— Я прошу тебя…

— Не догадываешься или делаешь вид?

— Почему ты так волнуешься? Ничего не понимаю…

Я смущенно отвернулся, тихо признался:

— Я привел тебя познакомить с… мамой.

Эльза вздрогнула, быстро-быстро заморгала, но справилась с волнением, попробовала даже пошутить:

— О-о! Это большое сдвижение в наших дипломатических отношениях. Твоя идея или мамы?

Меня так и подмывало сказать, что моя, но совесть не позволила.

— Общая, — неловко щурясь, сказал я.

— А мое согласие надо? — спросила Эльза.

Об этом я не подумал и, помявшись, неуверенно ответил:

— Не съедят же тебя…

— Как это говорят? И на том спасибо! — Она посерьезнела и, отвернувшись к окну, произнесла: — У меня был страх. Как вошли, подумала плохо. Что у друга какого-нибудь ключи взял. Молчи, я знаю, так делают. Это очень плохо. Когда молодой человек делает так, значит, нет уважения, любви. Я тебе не давала повод так думать? — Она прильнула ко мне. — Ты такой, каким хочу тебя видеть. Я люблю тебя…

Я обнял ее, прошептал:

— И я тебя люблю. Поэтому и боюсь. Боюсь потерять тебя.

Мы молчали. Она мягко высвободилась из моих объятий.

— У меня тоже есть тебе кое-что сказать… Даже не одно, — она усмехнулась. — Целых два сюрприз. Тебе надо сесть, чтоб иметь опор, — ткнула она пальцем в кресло.

— И чем ты, интересно, хочешь меня огорошить?

Эльза, вдруг испугавшись, стала оттягивать объяснение:

— Огорошить? Огород — знаю. А что такое огорошить?

— Вроде как стукнуть по голове…

— Нет. Стукнуть не буду, — сказала она серьезно. — Сядешь, тогда скажу свой сюрприз. Так — нет. — И когда я, снисходительно улыбаясь, послушно уселся, она удовлетворенно протянула: — Та-ак, опора есть.

— Сюрприз! — потребовал я.

Эльза глубоко вздохнула и сообщила:

— Мне надо срочно ехать домой. В Мюнхен.

— Куда?! — не поверил я своим ушам.

— Я не латышка, как ты думаешь, — заявила Эльза. — Я есть немка.

Точно пружина сработала подо мной, — я так и подскочил.

— Немка?! — и, схватив ее за плечи, стал трясти. — Скажи, что это неправда. Ты соврала, да? Это ложь?

Буря мыслей завихрила мою бедную голову. Немка! Немка!? Странное дело — я знал, что сказанное Эльзой — сущая правда, но вер во мне возроптало, не желало принимать истину. И, глялн в ошеломленные, растерянные глаза Эльзы, я с беспощадной настойчивостью повторял, что это дурная, глупая шутка… Но Эльза не спешила опровергнуть свое утверждение. Она беспомощно и виновато поежилась. И я понял: это крах… Злой рок продолжил свою жестокую игру со мной.

Я отпустил плечи Эльзы, и руки мои повисли, как подбитые крылья. Эльзу мое поведение весьма озадачило. Она не ожидала такой реакции и была смущена, не понимая, почему я так болезненно воспринял ее признание. Мне же предстояло тягостное и унизительное объяснение, от одной мысли о котором я заскрежетал зубами. Она протянула ко мне руку, но не посмела притронуться и извиняюще произнесла:

— А я… А я еще хотела второй сюрприз…

— Говори, — безучастно буркнул я, не ожидая больше ничего хорошего от этой жизни.

— Не имеет смысл… — отрицательно покачала головой Эльза.

— Что ты натворила, Эльза! Что ты натворила?!

— Олег! — теперь побледнела и она. — Олег! Ты что-то имеешь против… немцев?

Я молчал, тупо глядя в окно.

— Я два года живу в вашей стране, и никто не упрекнул меня, что я немка, — сказала она. — Мне уйти?

Я встрепенулся.

— Уходи… Нет! Я тебе все объясню. Я люблю тебя, Эльза… Но… моя мама… — я беспомощно развел руками.

В комнату, совсем некстати, вошла тетя Мария. Услышав за спиной шаги, я, боясь оглянуться, испуганно спросил:

— Мать?

— Ну, знакомь, — приказала тетя Мария.

Я хмуро протянул руку в сторону Эльзы:

— Это моя невеста, — и с вызовом заявил: — Моя любимая! Ясно?! А где мать?

— За горючим пошла. Очень уж желает угодить невестке. А ты что-то не в себе. Или мне показалось?

В этот момент на пороге показалась сияющая мать, поставила на стол сумку.

— Отчего так долго? — спросила ее Мария.

Но мать не слышала, все ее внимание было приковано к Эльзе.

— Симпатичная! Я их на улице встретила. Смотрю и не верю: рядом с моим-то — писанная красавица! Повернула я, пошла за ними, а они меня не замечают, друг другом любуются. Иду, а сама по сторонам смотрю — видят люди, какая она, или незрячими стали? Видят! Оглядываются на невестку мою, шеи сворачивают! — Присмотревшись к притихшей Эльзе, спросила меня: — Ты случайно не обидел ее? — и обняла Эльзу: — Ничего, теперь сообща будем воспитывать его.

Я нагнулся к уху Эльзы, прошептал:

— Мне что-то надо тебе сказать, — и нерешительно произнес: — Мы пойдем, мама.

— Как это пойдем? Готово ведь уже все, — возразила она и, выкладывая покупки, обернулась к Марии. — Армянского не было. — Ее восторженные глаза вновь замерли на Эльзе. — Я на радостях вот шампанское купила! Садитесь за стол.