Расскажи. Читаем, думаем, обсуждаем - Эйдан Чамберс

И мы, учителя, приглашаем наших детей в это большое лингвистическое приключение. Мы помогаем им увидеть, что литература рассказывает читателям о самой себе и что ее история складывается из всех читательских прочтений, в том числе и наших. Один десятилетний мальчик объяснил, что литература «это волшебство, которое случается в нашей голове». Наше прочтение — это языковой конструкт, с помощью которого мы объясняем себе, что такое литература.

Другой пример. Девятнадцатилетняя Крис Букко рассказывает о своем прочтении книги, которую очень многие читатели разных возрастов называют трудной. Речь о книге Мориса Сендака «Туда, за ними». С помощью метода «Расскажи» Крис решила записывать, что с ней происходило во время чтения. Такое описательное чтение знакомо любому школьнику.

«Книга „Туда, за ними“ Мориса Сендака, издательство „Бодли Хед“. Глянув на обложку, я в первую очередь подумала, что Морис Сендак приглашает читателя в страну фантазии, в мир воображаемый, за границей нашего реального мира, и что девочка и малыш на обложке будут проводниками. Затем я просмотрела первые страницы (там, где нет текста). Девочка и малыш шагают мимо гигантских подсолнухов вдоль забора (означает ли он границу между „здесь“ и „сейчас“?). Чуть дальше спрятался маленький гоблин, у него человеческие руки и ноги, и весь он одет в темное. В этот момент я поняла, что гоблины будут играть главную роль, и, может, книга будет похожа на „Там, где живут чудовища“.

История началась. Я читала ее очень медленно. В первый раз эта книга поставила меня в тупик, и во второй раз я напряженно следила за развитием событий, помня, что важная тема (или темы) спрятаны в сюжете. Сразу обратила внимание на характерные особенности. Одна из них — ломаный стихотворный ритм. Начинается текст пятистопным ямбом: „Уплыл отец в моря, за океаны“, и на следующей же странице — сбой. Потом размер выправляется и снова ломается. Сбитый ритм прослеживается и в иллюстрациях — в окне на заднем плане ситуация всё время меняется: вот лодка в море, вот она тонет, вот гоблины крадут малышку. Очень трудно поначалу распознать этот четкий и постоянный мотив бесконечных изменений (может, это и есть самая важная тема книги?).

В поисках других мотивов я обратила внимание, что в иллюстрациях то и дело „растут“ подсолнухи, мелькает лодка (намек на папу, на воспоминание о нем и/или о его словах?) и ужасные гоблины.

Только после пятого или шестого прочтения я начала догадываться, в чем главный посыл книги. Быть может, автор хочет рассказать о взрослении Иды. Мы видим, как она растет и учится быть ответственной, быть терпимой к младшей сестре, даже если та ведет себя как гоблин (а в минуты счастья она распевает песенки и хлопает в ладоши, „как и должен делать ребенок“). Ида учится заботиться о сестре и родных (ее способность „по-взрослому“ ухаживать за ними могла проявиться сразу после смерти отца [или его исчезновения], или с рождением младшей сестры, а может, просто с течением времени. Сочетание всех трех этих обстоятельств — наиболее убедительная причина перемен).

Попытка обнаружить скрытую тему книги очень сильно увлекла меня, и чем тщательней я вчитывалась в книгу, тем внятней звучали все ее идеи. В конце концов книга произвела на меня очень хорошее впечатление».

Вспомним, что писал Оден о критиках, и с уверенностью повторим, что дети, безусловно, способны критиковать. Они очень много знают об этом мире, а учителю надо разрешить им использовать свои знания в суждениях, углубляя их или поправляя на свое усмотрение. И вот что я еще хотел бы подчеркнуть.

1. Дети любого возраста видят в книге что-то свое, точно так же, как и взрослые. В одной группе заметят одно, в другой — другое. Многие учителя не задумываясь определят, понравится ли книга маленьким читателям, но ни один не в силах будет предсказать, куда завернет дискуссия. Если педагог позволит детям честно говорить о своих впечатлениях, велика вероятность, что он будет сильно удивлен.

2. Мы очень часто недооцениваем способности детей к чтению и критическому анализу. Учителей в педвузе готовят к тому, что в определенном возрасте дети проходят через одни и те же стадии развития и что они не могут отделить «реальное» повседневной жизни от «художественного», буквальное от метафорического, игровую роль сюжета (когда, читая, мы «играем в жизнь») от необратимой последовательной конечности «фактического совершения действий». Во время беседы о книге самое мудрое решение — относиться к детям, как к будущим взрослым. Рассказывая о своем прочтении книги, слушая истории других, дети «через разговор воплощаются в жизнь». Рассказывая о чтении, они включают свой потенциал на полную мощность, но только если на их чтение, о котором они расскажут всем остальным, никто никоим образом не влиял.

3. Любая группа детей с любым уровнем способностей сперва рассказывает о самом очевидном, затем, собрав в копилку наблюдения, открывает суть и смысл текста для каждого участника дискуссии. В основе текста может лежать идея любой степени сложности и абстракции, и тем не менее после беседы о смыслах и образах мало какой ребенок будет по-прежнему ничего не понимать. При этом необходимо соблюдать равновесие: каждому давать слово и направлять общие усилия на создание коллективного текста, который всегда сложней, чем любой индивидуальный.

Именно это равновесие индивидуального и коллективного в беседе о книге представляется мне метафорой по-настоящему равноправного и демократического общества. Эта же метафора не менее выразительна, если книгу обсуждаем мы, взрослые.

7. Любая мысль достойна высказывания

Приступая к рассуждению о книге, очень важно с детьми (да и со взрослыми) договориться о том, что любая мысль достойна высказывания.

Что это означает?

Дети привыкли, что по большей части их ответы считают «неправильными», «не по делу», «глупыми», «ни о чем», «детсадовскими» (и даже хуже), и давно научились держать свои мысли при себе. Если учитель отмахивается от того, что ребенок говорит от души, то ребенок либо разочаровывается во всяком школьном чтении, либо играет в «Догадайся, что от тебя хотят услышать». Вместо собственных мыслей он выдает те, которые, на его взгляд, совпадают с учительскими. Все это сводит изучение литературы к тесту «Выбери правильный ответ», при этом учитель — единственный носитель истины в классе. Чтобы заслужить похвалу или хорошую оценку, дети должны прикинуться, что поняли книгу точно так же, как учитель. В итоге ученик отказывается от собственного прочтения и становится мастером по части плетения словес, которые сам не продумал и не прочувствовал; и от постоянного обмана общий ход его умственного процесса искажается.

Главная идея метода «Расскажи» — искреннее желание выслушать ребенка. Как он прочитал книгу? Понравилась или нет? Что подумал, что почувствовал, что запомнилось, о чем бы он сам хотел рассказать другу об этой книге? Ребенок-читатель должен верить, что учителю нужны его настоящие мысли; соответственно, в классе необходимо соблюдать закон «Любая мысль достойна высказывания», который исключает, что чья-то мысль будет отвергнута или выкинута из обсуждения. Читатель имеет право сказать «Это самая ужасная книга в моей жизни» и знать, что его ремарка тоже будет достойна внимания.

В начале беседы по методу «Расскажи» важно спросить, какой впервые увидел книгу все ее читатели. «Первые книги», описанные во время обсуждения, соединяются в один большой «текст», и в конце беседы на свет рождается еще одна, новая, коллективная «книга», и она принадлежит всем, кто ее обсуждал.

Немецкий философ Вольфганг Изер описывает этот процесс в своем труде «Образ читателя».

«Читая, мы находимся в постоянном колебании и то строим, то разрушаем иллюзии. Методом проб и ошибок мы собираем воедино данные текста, потом разбираем их и начинаем с нуля. Это и есть опорные точки, фундамент для нашей „интерпретации“, и мы хотим сплести элементы текста так, как, по нашему мнению, хотел сам автор. „Ибо для того, чтобы воспринимать, зритель прежде должен набраться опыта и черпать в нем примеры тем отношениям, о которых рассказывает автор.

Конечно, опыты художника и зрителя никогда не совпадут. Но зритель, как и творец, упорядочивает элементы целого — хоть и не вплоть до деталей, — как это сделал автор работы. Без акта воссоздания объект не воспринимается как произведение искусства“ (Джон Дьюи. Искусство как опыт. Нью-Йорк, 1958)».

Акт воссоздания — отнюдь не гладкий и однородный процесс; он держится на постоянном прерывании потока с целью сделать его полнее, глубже. Мы забегаем вперед, возвращаемся назад, принимаем решения, меняем их, чего-то ждем, приходим в ужас, что ожидания не оправдались, задаемся вопросами, размышляем, принимаем что-то или отрицаем. Динамика читательского воссоздания текста строится на двух главных структурных компонентах текста.