Тайна Игоря Талькова. «На растерзание вандалам» - Ирина Измайлова

Кроме того, и предполагаемая цена съемок показалась чиновникам чрезмерной. Тратить деньги, снимая всевозможные шоу, это вполне нормально, но многомиллионный бюджет исторической драмы вызвал возмущение: что он, в самом деле, Бондарчук? Для чего так расписывать все эти реалии?

Закончилось все сменой режиссера. Вместо Алексея Салтыкова съемочную группу возглавил И. Таги-Заде. И сразу изменился сценарий, изменилась сама направленность фильма. От романа Алексея Толстого в нем почти ничего не осталось, да и сам фильм приобрел скорее пародийное звучание.

Название фильма изменили, назвали его «Царь Иван Грозный». И при этом в законченном варианте фильма не оказалось ни одной сцены, в которой присутствовал бы сам Иван Грозный…

Тальков был возмущен. Он не закончил своей роли на съемках и впоследствии отказался ее озвучивать.

«– Я абсолютно не удовлетворен съемками, – сказал он впоследствии. – Не удовлетворен режиссером, организацией, создавшей этот фильм, во главе с И. Таги-Заде, который кричал, что он миллионер и потратит уйму денег на такую картину, на такую тему, а сам экономил даже на гвоздях. Мне просто стыдно, как одели князя Серебряного, такое чувство, что на «Мосфильме» собрали все половики и сшили из них одежду. Еще хуже обстояло с костюмами массовки. Бутафорские сабли держались, простите, на резинках от трусов. Или представьте, въезжаю в кадр на черной лошади, выезжаю на белой. В общем, царил дух полнейшего наплевательства со стороны тех, кто отвечал за этот фильм. Я был поражен этим и даже отказался в нем досниматься»[61].

Фильм вышел на экраны в августе 1991 года. Тальков сначала не хотел идти на его презентацию, но все же пришел и, выступая перед собравшимися, попросил прощения у Алексея Толстого и у зрителей за то, что принял в этом фильме участие.

История со съемками лишний раз убедила певца в том, что, как это ни горько, власть в России остается в руках прежних хозяев, только поменявших лозунги. Суть оставалась прежней, и несильно изменилось отношение к судьбе России.

«Эй, кто там обнадежился по поводу того,Что коммуняки покидают трон,Сближаются с народом и каются,И верят в пе-ре-лом.

Не спешите, милые,Не будьте так наивны,Вращаются колесики,И не заржавлен пресс,Винтики на месте,И работает машинаС дьявольским названиемКПСС.КПСС – СС.

Эй, кто там ходит в церковь,Не опасаясь того, чтоЕго настигнет завтраТолпы позорный свист.

Не обнадеживай себя,Брат мой во Христе,Лежит на Красной площадиГлавный атеист.Рекой течет к нему толпа рабов,Не зная, что туда жеПо ночам заходит бес»[62].

И все-таки Тальков верил, что Россия не может вечно жить ослепленной, обманутой, вечно оставаться несчастной в силу какой-то особенной своей «загадочной души». Он надеялся на духовное возрождение великого народа и, как мог, в нем участвовал, делая для этого все возможное, отдавая свой талант, все свое сердце. Он был уверен, что всякий честный и талантливый поэт, певец, артист тоже не останется в стороне.

При этом Тальков видел, сколько сиюминутных, фальшивых звезд и звездочек порождает время продажного шоу-бизнеса, как поднимаются на волне дешевого успеха, обеспеченного рекламой, люди, которым нечего отдать своему народу, нечем помочь своему Отечеству, прежде всего потому, что им это не нужно… Этакие светлячки-однодневки, которых ветер подхватывает и уносит, не оставляя следа. Ничего они не осветят и не зажгут, лишь попусту мелькнут в воздухе.

«Можно назвать дерьмо золотом и убедить значительное количество людей, что так оно и есть, но от этого дерьмо золотом не станет. Такой обман недолговечен, это лишь временный успех, и яркий тому пример – наша современная эстрада. Неизвестно откуда вылетающие «звезды» сгорают, не успев вдоволь посиять, и бесследно исчезают в никуда, превращаясь в ничто. Многозвездье – отсутствие настоящих звезд. Все, что остается от таких «взлетов» – кратковременный достаток и разочарование. Слава Богу, времена меняются. Обманутый, воспитываемый на ложных понятиях и идеалах, советский народ, пожив с повязкой на глазах без малого век, прозревает! Лишенные не только возможности заниматься искусством, но и воспринимать его, запичканные бездарными творениями поэтов, композиторов, исполнителей, зачумленные бездарными фильмами бездарных режиссеров, люди потеряли понятие образа, тогда как отсутствие образа – безобразие. В джунглях безобразия произрастают цветы, благоухающие, излучающие божественную красоту, но их так мало, они так незаметны в зарослях сорняков, что у стороннего наблюдателя создается впечатление, что советское искусство – русское искусство, а русское искусство – советское искусство, и что все современное искусство – советское искусство, и что все современное искусство в нашей стране – сплошное безобразие»[63].

Эти слова из книги «Монолог» как бы выражают человеческое и сценическое кредо певца и одновременно декларируют его позицию. То, в чем нет истины, нет правды, нет ОБРАЗА (читай – Образа и Подобия), безобразно. И если этому безобразию не противостоять, это приведет к вырождению. В Эпоху Вырождения сформировался уникальный тип человека. Слепорожденного и глухого, воспринимающего чью-то, заранее заданную правоту, как свою собственную, агрессивно ненавидящего любое мнение, отличное от заданного.

Имя этому типажу дал отнюдь не Тальков. Оно вошло в обиход, как народные пословицы и поговорки, просто и естественно: СОВОК.

Этот типаж и стал символом Эпохи Вырождения, ее синонимом и аналогом. Именно этому племени бросало вызов все, что прорвалось из-под толстого слоя асфальта, накатанного мощным социалистическим катком.

Они не думают, не чувствуют, не слышат,Они не видят ни зги.Они не любят, не страдают, не ищут,Не напрягают мозги.У них руки – лопаты, глаза – пятаки,А вместо лиц – квадратные совки.

«Совки», не отдадим мы вам страну!«Совки», мы объявляем вам войну![64]

В этой песне Тальков действительно как бы призывает к восстанию, называя истинные причины «совковости» все еще очень значительной части населения России. «Совковость» – это своего рода болезнь, проштампованность мозгов, отсутствие критического взгляда, вернее, запрет на критический взгляд, коль скоро речь идет о заранее заданных, «нерушимых» идеалах.

У них – свои мессии, боги и кумирыВ лице Андреевых Нин[65].У них – свое понятие равенства и мираВ виде нелепых доктрин.«Чем хуже, тем лучше» – закон дураков,Вот цель этих штампованных «совков»[66].

Но, тем не менее, к рядовым «совкам», тем, кто толпами ходил на парады и демонстрации, кому давали в руки портрет вождя на палке и кто честно (и гордо!) нес его, поднимая как можно выше над толпой, Тальков относится с усталым сочувствием, понимая, что давление машины было слишком сильным и жестоким, чтобы нашлись многие, способные ему противостоять.