Иудейские древности (Книги 1-20) - Иосиф Флавий

"Ты мне,- сказал он,- даешь теперь пароль свободы, и я тебе благодарен, что ты тем самым окончательно и всецело разбудил меня от сна, в который я был погружен. Я не нуждаюсь в длинных речах, которые возбудили бы мое мужество, раз ты того же взгляда на вещи, что и я; если мы были сообщниками раньше, то с тем сошлись сюда и сейчас; я опоясан лишь одним мечом, но этот меч будет достаточен для двоих; поэтому примемся за дело; будь ты руководителем, приказывай - и я пойду, куда ты захочешь; или же я сам при твоей помощи и твоем содействии возьмусь за дело. Люди, которые вносят в дело душу, не нуждаются в железе; благодаря этой душе их и железо становится страшнее; я готов действовать, и меня не пугает представление о возможных моих страданиях; мне нет времени думать о своей личной опасности, когда приходится оплакивать рабство моего столь свободного некогда отечества, когда нужно плакать о попираемых законах и когда приходится оплакивать всех людей, падающих от руки Гая. О, если бы я удостоился в настоящую минуту найти в тебе верного судью, который смотрит на дело моими глазами и который меня не осудит!"

10. Минуциан отлично понял смысл этих слов, с радостью заключил Херею в объятия и укрепил его в его решимости. Затем он похвалил его и, обняв еще раз, отпустил со всевозможными благопожеланиями.

Некоторые уверяют, будто Херея был укреплен в своем намерении еще следующим случаем: дело в том, что когда он раз входил в здание совета, из толпы раздался голос, побуждавший его исполнить предприятие и полагаться на Божество. Сперва Херея испугался, подозревая, что кто-либо из заговорщиков изменил и что теперь он будет схвачен. Однако, в конце концов, он убедился в том, что этот призыв обещает ему удачу, так как в нем сказывалось либо одобрение со стороны одного из товарищей, либо действительно Божество, взирающее на все человеческие дела, этим побуждало его не терять мужества. Между тем слух о заговоре распространился среди многих, и все эти люди сенаторы, всадники и простые воины - вооружились; не было вообще никого, кто бы не считал умерщвление Гая великим счастьем. Вследствие этого все, кто как мог, старались не только не отставать друг от друга в доблести, но по силе возможности от всего сердца словом и делом способствовать убиению тирана. Даже Каллист принадлежал к числу заговорщиков. Это был вольноотпущенник Гая, человек, достигший величайшей власти, почти такой же, как сам тиран, потому что все его боялись, между прочим, за его огромное богатство; он брал крупные взятки и позволял себе величайшие несправедливости, злоупотребляя властью и отлично зная непримиримую натуру Гая, который никогда не отступал от раз принятого намерения. Он также знал, что имеет много разнообразных причин бояться за свою личную безопасность; особенно тут играло роль его несметное богатство. Поэтому он сблизился к Клавдием [ ] и тайно примкнул к нему в надежде, что после смерти Гая власть должна же будет перейти к Клавдию и что он тогда, благодаря своему влиянию, достигнет у него подобного же почетного положения, особенно потому, что заранее успеет доказать ему свою благодарность и расположение. По крайней мере, он позволил себе сказать Клавдию, будто Гай приказал ему отравить его, но будто он, Каллист, придумал различные способы уклониться от этого. Мне же кажется, что Каллист выдумал все это, чтобы заслужить расположение Клавдия, так как если бы Гай действительно решил избавиться от Клавдия, он не остановился бы перед отговорками Каллиста, да и Каллист, получив такое приказание, исполнил бы его; нарушая предписания своего государя, он бы сам немедленно подвергся наказанию. Я полагаю, что Клавдий избег безумства Гая лишь по воле Предвечного, Каллист же приписал себе заслугу, на которую не имел ни малейшего притязания.

11. Между тем, благодаря нерешительности большинства заговорщиков, планы Хереи отлагались со дня на день. Сам Херея неохотно соглашался на такую проволочку, считая всякую минуту удобной для этого. Такой случай представлялся, например, неоднократно, когда Гай ходил на Капитолий, чтобы принести жертвы за дочь свою. Тут нетрудно было сбросить его с высокой крыши на площадь, когда он стоял на этой крыше и кидал народу золотые и серебряные монеты; также не трудно было покончить с ним во время введенных им мистерий [ ]: он ведь заботился только о том, чтобы все было устроено как можно лучше, и совершенно не верил, что кто-нибудь мог предпринять против него что-либо. Если даже не было доказательств тому, что боги внушат Херее мысль покончить с Гаем, у него самого было достаточно силы и без оружия расправиться с ним. Поэтому Херея сердился на своих товарищей по заговору, боясь, что они упустят удобный случай. Те должны были согласиться, что Херея прав и вполне основательно требует большей поспешности, но, с другой стороны, они просили его повременить еще немного, чтобы в случае, если бы предприятие постигла неудача, город не был приведен в замешательство тем, что начнут ловить соучастников преступления и тем отнимут у заговорщиков всякую возможность действовать, так как Гай будет им тогда недоступен. По их мнению, было бы лучше взяться за дело во время Палатинских игр. Эти игры установлены в честь первого императора, присвоившего себе власть [ ], и тут присутствуют, кроме самого императора, римские патриции с детьми и с женами, причем недалеко от царской ложи для них сооружается особая трибуна. Итак, заговорщики полагали, что в присутствии такой массы зрителей, собранных на столь небольшом пространстве, им нетрудно будет совершить покушение на Гая, когда он войдет в театр. Даже его телохранители, если бы и пожелали, не смогли бы оказать ему в этом случае помощь.

12. Так спешил Херея и, когда наступили игры, решил в первый же день привести в исполнение свое намерение; однако сильнее его была судьба, которая потребовала отсрочки. Таким образом прошли первые три дня праздников, пока наконец на четвертый и последний дело было приведено в исполнение. Херея созвал своих товарищей и сказал им: "Уже много времени прошло, и это заставляет нас стыдиться, что мы в своем намерении были так долго нерешительны. Ужасно будет, если произойдет донос, который заставит рухнуть все наше дело и побудит Гая к еще большим насилиям; разве мы не видим, что отнимаем от свободы столько же дней, сколько мы потворствуем тираническому правлению Гая? Разве мы не должны на будущее время обезопасить себя и тем самым, дав остальным людям залог счастья, на веки вечные снискать себе удивление и всеобщий почет?" Но так как те не сумели на это ничего ответить и все-таки не решались взяться за дело, молчали и видимо были поражены, он сказал:

"Чего же мы, друзья, медлим? Разве вы не видите, что сегодня последний день игр и что Гай собирается совершить морское путешествие?" Дело в том, что император готовился отплыть в Александрию, чтобы посетить Египет. "Красиво будет, если мы при громе рукоплесканий римлян выпустим из рук своих этого безобразника для того, чтобы он с торжеством объезжал земли и моря; разве мы не испытаем справедливого стыда, если его умертвит какой-нибудь египтянин, который не сочтет возможным допустить его издевательство над свободнорожденными людьми? Я более не в состоянии выносить вашу медлительность и поэтому еще сегодня приступлю к своему предприятию, будучи готов с удовольствием снести все его последствия, которым в случае необходимости охотно подвергнусь. Что могло бы меня, разумного человека, более обидеть, если бы на моих глазах кто-либо другой покончил с Гаем и этим лишил меня моей славы?"

13. Сказав это, он не только еще более возгорел желанием осуществить свое дело, но возбудил и в остальных решимость, так что у всех возникло желание, не откладывая, осуществить предприятие.

С раннего утра, опоясавшись [коротким] всадническим мечом, Херея явился во дворец. Таков уже был обычай, что трибуны в подобном вооружении являлись к императору за паролем. В этот день именно на долю Херея выпала очередь принять пароль. Народ в большом множестве с громким криком и толкотней уже стекался к театру, чтобы запастись местами на зрелище. Между тем Гай с удовольствием смотрел на эту толпу и нарочно распорядился не оставлять свободных мест ни для сенаторов, ни для всадников. Все садились вперемежку: мужчины рядом с женщинами и рабы рядом со свободными гражданами. Между тем для Гая был оставлен свободный проход. Он стал приносить жертву в память Цезаря Августа, в честь которого и были установлены эти игры. Случилось так, что при падении одного из жертвенных животных была совершенно забрызгана кровью одежда сенатора Аспрена. Это обстоятельство вызвало смех Гая, но для Аспрена являлось очевидно дурным предзнаменованием. Дело в том, что он был убит вместе с Гаем. Вообще рассказывают, что Гай в этот день, вопреки своему обыкновению, был особенно обходителен и настолько ласков и доступен, что все видевшие это были поражены. После совершения жертвоприношения он направился к своему месту и сел там, окруженный наиболее выдающимися из приближенных. Театр, который вновь ежегодно сооружался, был следующего устройства: он имел два выхода, из которых один вел на улицу, а другой оставлял открытыми вход и выход к портику, дабы находившиеся внутри зрители не подвергались стеснению; здесь же был выход для актеров и для музыкантов, которые могли удаляться в особое отделенное для них помещение.