Ктулху (сборник) - Говард Лавкрафт

Где-то слышалось тиканье часов, и мне доставил удовольствие этот обычный, «нормальный» звук. Однако я сразу вспомнил о встревоживших меня первых впечатлениях – то есть о полном отсутствии на ферме животных и птиц. Только теперь до меня дошло, что здесь нет ни коров, ни собак и даже насекомые не верещат в ночной тиши. Лишь вдали зловеще журчали ручьи, нарушая мертвенный – межпланетный – покой. Интересно, какой ублюдок родом со звезд истребил в округе все живое и как это ему удалось, задал я себе вопрос и тут же подумал о старых легендах, в которых собаки и другие животные всегда ненавидели пришельцев, и о том, что могут означать следы на дороге.

VIII

Не спрашивайте, долго ли я спал и не приснилось ли мне все случившееся. Если я скажу, что проснулся тогда-то и тогда-то и услыхал то-то и то-то, вы начнете мне возражать, решив, будто я вовсе не просыпался и видел это во сне, а потом выбежал из дома и, спотыкаясь, добрел до сарая, где стоял старенький «форд» Экли. После я как на крыльях пролетел на видавшей виды машине по неприступным лесистым холмам. В лицо мне дул порывистый ветер, я заблудился и долго петлял в дремучих лабиринтах, но через несколько часов все же добрался до какого-то поселка и узнал, что это Тауншенд.

Конечно, вы также усомнитесь и в других подробностях моего рассказа и станете утверждать, будто никаких фотографий, пластинки, цилиндров и приборов и в помине не было, а я просто поверил внушениям бесследно скрывшегося Генри Экли. Вы даже намекнете мне, что он подговорил двух чудаков и они довольно ловко, но в общем-то не слишком умно постарались меня разыграть. Вы скажете, что он сам похитил в Кине черный камень из товарного вагона, а еще раньше вместе с Нойесом устроил ночной шабаш и записал его на фонограф. Характерно, что Нойеса до сих пор так и не опознали; никто из живущих рядом с фермой Экли его никогда не видел, хотя, по логике, он не однажды бывал в здешних краях. Жаль, что я не запомнил номер его машины, но, быть может, это даже к лучшему. Я знаю, что вы мне ответите, да и сам нередко говорил себе нечто подобное, но мне известно и другое, самое важное: от диких, заброшенных холмов исходит зловещая сила, и ее влияние нетрудно ощутить, оно словно витает в воздухе. А значит, пришельцы затаились и поныне прячутся там, и у них есть агенты и эмиссары в нашем, земном мире. Я хочу лишь одного – держаться подальше и от зловещих сил, и от их эмиссаров.

Когда я заявил в полицию и шериф выслал целый наряд на ферму Экли, ее хозяин уже исчез. Его халат, желтый шарф и бинты валялись на полу в углу кабинета, у кресла-качалки, и было непонятно, что стало с другими вещами, пропавшими вместе с ним. Ни собак, ни скота на ферме и в окрестностях так и не нашли, а стены дома оказались пробиты пулями. Но, кроме этого, ничего особенного обнаружить не удалось. Ни цилиндров, ни приборов, ни привезенных мной в чемодане вещественных доказательств, ни затхлого запаха, ни вибрации, ни следов на дорожке – словом, ничего из настороживших меня примет. После побега я на неделю задержался в Брэттлборо и попытался выяснить ряд подробностей у знавших Экли горожан. Результаты расследования окончательно убедили меня в том, что случившееся не было ни сном, ни фантазией. Экли действительно постоянно покупал в городе служебных собак, снаряжение и химические препараты. Его телефонный провод перерезали, и об этом на станции сохранилась запись. Все знакомые с ним, включая его сына, живущего в Калифорнии, уверяли меня, что в его необычных научных изысканиях наблюдалась определенная система. Солидные горожане считали его сумасшедшим и без колебаний заявляли, что все его доказательства и разговоры об инопланетянах не более чем розыгрыш, хотя и дьявольски хитрый. Они допускали, что у него имелись какие-то чудаковатые сообщники. Однако простые крестьяне ему верили и приводили немало свидетельств. Кому-то из них он показывал фотографии и черный камень, ставил и свою страшную пластинку, и они единодушно утверждали, что следы и жужжащий голос точь-в-точь совпадают с описаниями в старинных легендах.

Они также сказали мне, что стоило Экли найти камень, как рядом с его домом появились следы, а по ночам стали слышаться дикие звуки. Теперь его ферму все обходят стороной, все, кроме почтальона да случайных приезжих с крепкими нервами. Черная гора и Круглый холм сделались проклятыми местами, и я не нашел ни одного смельчака, решившего там побывать и самому все исследовать. В округе вспомнили о пропавших местных жителях и причислили к ним новую жертву – угрюмого бродягу Уолтера Брауна, о котором упоминал в своих письмах Экли. Я даже встретил одного фермера, полагавшего, будто он видел во время разлива Уэст-ривер плывущие в потоке необычные тела, но его рассказ был слишком сбивчив, и я ему не поверил.

Покинув Брэттлборо, я твердо знал, что больше в Вермонт не приеду. Я дал себе слово и сдержу его. Мне незачем сюда возвращаться. Страшные пришельцы из космоса по-прежнему обитают в подземельях и на вершинах лесистых гор, мои последние сомнения в этом отпали, когда я прочел в газете статью о новой, девятой планете, засиявшей за Нептуном, как и предсказывали Крылатые. Астрономы с поразительной точностью вычислили ее местонахождение и назвали Плутоном. Я абсолютно убежден в том, что они обнаружили темный Юггот, и, не в силах унять нервную дрожь, размышлял о причинах, побудивших его чудовищных уроженцев раскрыть свою тайну именно сейчас, в наши дни. Напрасно я пытался уговорить себя, что эти дьявольские создания не строят новые козни и не желают зла ни Земле, ни ее жителям.

Но я должен завершить свое повествование о событиях той кошмарной ночи на ферме Экли. Как я уже сказал, мне сразу удалось уснуть – сны сменяли один другой, и изо всех них я запомнил лишь промелькнувшие жуткие пейзажи. Не знаю, когда я проснулся, но хорошо помню, что меня разбудило. Я услыхал скрип половиц в коридоре, за дверью. Потом кто-то неловко попробовал открыть мою дверь. Вскоре эти звуки стихли. Я был еще в полусне, и первым отчетливым впечатлением стали голоса, донесшиеся до меня снизу, из кабинета. Их было несколько, и я решил, что они о чем-то спорят.

Я затаил дыхание, прислушался – и сна как не бывало. Стоило мне их разобрать, как сама мысль о сне показалась дикой и нелепой. Они заметно отличались друг от друга, но всякий знакомый с записью на фонографе сразу узнал бы два голоса. Я понял, что нахожусь под одной крышей с безымянными тварями из межзвездных пространств. Ошибиться было невозможно – голоса громко жужжали и гудели, совсем как Крылатые в общении с людьми. Повторяю, у них были разные голоса – разные по тембру, акценту и скорости произношения, но оба принадлежали к этому проклятому племени.

Я знал и третий, «механический» голос, еще несколько часов назад говоривший со мной из прибора с усилителем звука, соединенным с цилиндром, где хранился мозг. И здесь ошибка заведомо исключалась – этот громкий безжизненный голос с ровными, невыразительными интонациями, скрежетом и лязгом я при всем желании не смог бы забыть. В ту пору у меня возник вопрос: неужели причина лишь в скрежете и лязге, а со мной поздним вечером говорил кто-то другой, пусть и очень похожий? Но позднее я сообразил, что любой мозг начнет издавать такие звуки, если его подсоединят к механическому усилителю с репродуктором, и разница будет заключаться только в словарном запасе, ритме и темпе. В споре, очевидно для полноты картины, участвовали и два человеческих голоса. Один грубоватый и неизвестный мне – им, судя по всему, говорил кто-то из местных крестьян, – а второй звучный, хорошо поставленный, с легким бостонским акцентом – короче, голос моего провожатого Нойеса.

Я попытался уловить слова, но прочные перекрытия между этажами искажали их смысл. Вдобавок мне мешал не прекращающийся ни на секунду шум и грохот в кабинете. У меня создалось впечатление, что там полным-полно живых существ – гораздо больше, чем говоривших. Этот шум почти невозможно описать, во всяком случае я не нашел для него убедительных сравнений. По комнате постоянно двигались в разных направлениях – шаги отдаленно напоминали то ли затрудненный бег по какому-то шероховатому покрытию, то ли (это определение более конкретно, хотя тоже неточно) шарканье и топот деревянных подошв по отполированному паркету. Я не стал строить дальнейших предположений относительно расхаживающих по кабинету.

Вскоре я также осознал, что не могу разобрать ни одной фразы или связать воедино отдельные услышанные слова. Ко мне в спальню проникали лишь обрывки, в них часто упоминались имена – Экли и мое собственное, наиболее четко их произносил «металлический» голос из цилиндра, соединенного с усилителем звука, но смысл ускользал от меня, ибо я не знал контекста. Я и сейчас не решаюсь сформулировать какой-нибудь вывод, понимаю лишь, что на меня гнетуще подействовали намеки, а не открывшаяся истина. Я всем существом чувствовал ужас этого сборища, но не сумел бы внятно объяснить, в чем он состоял. Любопытно, что это ощущение зла и богохульства, господствовавшего в кабинете, полностью противоречило утверждениям Экли о дружелюбии пришельцев.