Оно - Стивен Кинг

— Да, правильно. Мы остались в Пустоши, но Кендускиг пробегал милю в минуту. Глубокий. Чертовски бурный. В нем плавала рыба. Думаю, лосось.

— М-мой о-отец го-о-оворит, ч-что з-здесь да-а-авно у-уже нет ры-ыбы и-из-за с-сточных вод.

— Мы перенеслись в совсем далекое прошлое. — Ричи неуверенно оглядел всех. — Думаю, на миллион лет, не меньше.

Ему ответило гробовое молчание.

— Но что случилось? — наконец выговорила Беверли.

Ричи чувствовал, как слова поднялись к горлу, но, когда попытался выпустить их наружу, почувствовал, что его снова вырвет.

— Мы видели приход Оно, — все-таки выжал он из себя. — Я думаю, именно это.

— Господи, — пробормотал Стэн. — Господи.

Что-то резко пшикнуло — Эдди воспользовался ингалятором.

— Оно пришло с неба, — подхватил Майк. — Ничего такого я больше увидеть не хочу. Что-то пылало так ярко, что мы не могли на него смотреть. Это что-то разбрасывало молнии и гремело громом. Шум… — Он покачал головой и посмотрел на Ричи. — Ревело так, словно наступил конец света. А когда эта хрень упала на землю, начался лесной пожар. На том для нас все и закончилось.

— Это был звездолет? — спросил Бен.

— Да, — ответил Ричи.

— Нет, — ответил Майк.

Они переглянулись.

— Да, пожалуй, он, — поправился Майк.

И одновременно скорректировал свой ответ и Ричи:

— Нет, не думаю, что звездолет, знаете ли, но…

Они опять переглянулись. В некотором замешательстве.

— Говори ты, — предложил Ричи Майку. — Думаю, мы про одно и то же, но они не врубаются.

Майк откашлялся в кулак и обвел остальных почти что виноватым взглядом.

— Я не знаю, как мне это рассказать.

— По-о-опробуй, — предложил Билл.

— Что-то пришло с неба, но не совсем звездолет. И не метеорит. Скорее… ну… Ковчег Завета Господнего, из Библии, с Духом Божьим в нем… только без всякого Бога. Чувствуя Оно, наблюдая за его приходом, ты знал, что добра от него не жди, что Оно — это зло.

Майк посмотрел на них.

Ричи кивнул.

— Оно пришло… извне. У меня возникло такое чувство. Извне.

— Откуда — извне, Ричи? — спросил Эдди.

— Извне всего, — ответил тот. — И когда Оно спускалось… образовалась самая большая дыра, какую можно увидеть в жизни. Оно превратило большой холм в дырку от пончика, во что-то такое. Оно приземлилось там, где сейчас центральная часть Дерри.

Он оглядел всех.

— Усекли?

Беверли бросила недокуренную сигарету, растоптала каблуком.

— Оно всегда было здесь, — продолжил Майк, — с незапамятных времен… до того как вообще появились люди, разве что тогда они обитали в Африке, прыгали по деревьям и жили в пещерах. Кратер исчез, вероятно, в ледниковый период, когда долина стала глубже, а кратер заполнился валунами и землей, которые тащил с собой ледник… но Оно уже тогда было там, спало, возможно, дожидаясь, пока растает лед, дожидаясь, когда придут люди.

— Вот почему Оно использует канализационные коллекторы и дренажные тоннели, — вставил Ричи. — Для Оно они что автострады.

— Вы не видели, как выглядело Оно? — резким, чуть охрипшим голосом спросил Стэн Урис.

Майк и Ричи покачали головами.

— Сможем мы побить Оно? — в наступившей тишине спросил Эдди. — Если Оно такое?

Ему никто не ответил.

Глава 16

Невезуха Эдди

К тому времени, когда Ричи заканчивает, они все кивают. Эдди кивает вместе со всеми, вспоминает вместе со всеми, когда боль внезапно простреливает вверх полевому предплечью. Простреливает? Нет. Разрывает левое предплечье: такое ощущение, будто кто-то пытается заточить на кости ржавую пилу. У Эдди перекашивает лицо, он сует руку во внутренний карман пиджака, перебирает пузырьки, ищет нужный на ощупь, достает экседрин. Отправляет в рот две таблетки, запивает джином со сливовым соком. Боль в руке целый день то появлялась, то исчезала. Поначалу он списывал боль на бурсит:[286] такое иногда с ним случалось в дождливый день. Но по ходу рассказа Ричи у него всплывают новые воспоминания, и он понимает, откуда боль. «Мы уже идем не по Аллее памяти, — думает Эдди. — Это все больше и больше похоже на Лонг-Айленд-экспрессуэй».

Пятью годами раньше, на обычной диспансеризации (Эдди проходил обычную диспансеризацию каждые полгода) врач между делом отметил: «У тебя тут давний перелом, Эд… упал с дерева мальчишкой?»

«Что-то вроде этого», — согласился Эдди, но не потрудился сказать доктору Роббинсу, что его мать, без сомнения, упала бы замертво от кровоизлияния в мозг, если б увидела или услышала, что ее Эдди лазает по деревьям. По правде говоря, он и не смог бы точно вспомнить, как сломал руку. Это не казалось чем-то важным (хотя теперь Эдди находит такое отсутствие интереса весьма странным — он, в конце концов, человек, который очень трепетно воспринимает каждый чих или изменение цвета стула). Но это старый перелом, сущая безделица, случившаяся с ним давным-давно, в детстве, которое он едва помнил, да и вспоминать не хотел. Перелом давал о себе знать во время длительных поездок в дождливый день, но пара таблеток аспирина приводили все в норму. Никаких проблем.

Однако теперь это не та боль, которая легко снимается аспирином; теперь какой-то безумец точит ржавую пилу, выбивает какой-то ритм на кости, и он помнит, что такие же ощущения были у него в больнице, особенно поздно вечером, в первые три или четыре дня после случившегося. Он лежал в постели, потея в летнюю жару, дожидаясь, когда же медсестра принесет таблетку, слезы беззвучно скатывались по щекам в ушные раковины, и он думал: «Будто какой-то псих затачивает в моей руке пилу».

«Если это Аллея воспоминаний, — думает Эдди, — то я готов обменять ее на одну большую мозговую клизму: пусть прочистит его, как толстую кишку».

Не отдавая себе отчета, что собирается заговорить, Эдди произносит:

— Руку мне сломал Генри Бауэрс. Помните?

Майк кивает.

— Перед тем как пропал Патрик Хокстеттер. Числа я не помню.

— Я помню, — бесстрастно отвечает Эдди. — 20 июля. Хокстеттер считался пропавшим… с?.. Двадцать третьего?

— С двадцать второго, — поправляет его Беверли Роган, хотя не говорит им, почему так уверена в дате: дело в том, что она видела, как Оно утащило Хокстеттера. И она не говорит им, хотя верила тогда, как верит и сейчас, что Патрик Хокстеттер к тому моменту совсем рехнулся, был еще безумнее, чем Генри Бауэрс. Она им скажет, но сейчас очередь Эдди. Она им скажет после Эдди, а потом, полагает она, Бен расскажет о развязке тех июльских событий… серебряной пуле, которую они так и не решились сделать. «Трудно представить себе более кошмарной повестки дня», — думает Беверли… но почему она охвачена такой безумной радостью? И когда она в последний раз чувствовала себя такой молодой? Она едва может усидеть на месте.