Хельмова дюжина красавиц (СИ) - Карина Демина

…половина нужное суммы, а вторую половину приятель дать обещался, тот самый, вдовый, который Грелевы идеи, и Грелевы жалобы слушал с одинаковым интересом. Правда, приятель потребовал половину доходов, и чтоб сие оформили договором, но и пускай… Грелю и второй половины хватит на собственные нужды… а жена… что-нибудь да придумает.

Главное, цветочков ей купить.

Или конфет? Пусть жрет, глядишь, разожрется и подобреет, Грель слышал, будто бы толстые женщины во многом добрей тощих, вот и проверит на деле-то.

Он уже решился завернуть в лавку, чтобы приобреть дражайшей Лизаньке шоколаду, когда его похитили. Черный экипаж медленно плыл по улице, а когда поравнялся с Грелем, который, погруженный в собственные невеселые мысли, на оный экипаж внимания не обратил, дверцы распахнулись. Из кареты выскочили люди в черном, накинули мешок на голову и, прежде чем Грель успел возопить о помощи, в экипаж втянули.

— Тихо сиди, — велели ему и по голове чем-то тюкнули, но не так, чтобы Грель вовсе чувств лишился.

— Я… я буду жаловаться! — но на всякий случай угрозу свою Грель произнес шепотом, поелику подозревал, что жаловаться на кого бы то ни было сможет не скоро.

— Будешь, — заверили его. — Всенепременно будешь… а пока сиди.

Просьбу подкрепили пинком, который Грель снес терпеливо, дав себе зарок, что, ежели выберется из этой передряги живым, в ноги дражайшему тестю упадет, чтобы нашел этих вот…

…и Лизаньку попросит…

…нет, просить не станет, поелику Лизанька не посочувствует, быть может, посмеется, скажет, что будь Грель настоящим мужчиной, он бы…

Экипаж катился.

Мешок на голове прилип к волосам, и дышать в нем стало затруднительно, но Грель дышал, морщился от нехорошего затхлого запаху, думая о том, что хранили в оном мешке, наверняка, лежалые солдатские портянки…

Экипаж подпрыгивал.

И Грель подпрыгивал, мелко трясясь и уговаривая себя, что, ежели бы желали его убить, то убили бы… а скачут колеса по старой мостовой, и значится, съехала черная карета с центральной улицы… куда движется? Уж не к старому ли городу?

Почти угадал.

К старому городу и старому же кладбищу, каковое отгородилось от темных особняков высоким забором. Забор белили, силясь придать скорбному месту вид приличественный, но дожди побелку смывали, и слезала она неравномерно. На ограде то тут, то там проступали темные пятна, будто проплешины. Восточная стена и вовсе растрескалась, начала осыпаться, а с южной под камнем, норовя приподнять его, проползли черные корни тополей.

Местные жители к кладбищу привыкли, но все одно предпочитали обходить его стороной. Тем же, кому не повезло жить рядом, старательно не замечали некоего беспокойства, тем паче, что штатные ведьмаки, являвшиеся на кладбище по расписанию, уверяли, будто бы для волнения причин нет.

Кладбище.

Старое.

С характером… и кладбищенский сторож ему под стать.

Он жил здесь же, в покосившемся домишке, который по самые окна ушел в землю, а окна эти были плотно прикрыты ставнями. На древней черепице поселился мох, и черная кривоглазая коза, пасшаяся у забора, то и дело на оную крышу забиралась и орала дурным голосом…

При виде экипажа коза смолкла и повернула к нему узкую, какую-то кривую морду.

— Бэ, — сказала она и, задрав хвост, вывалила на крышу сухенькие шарики помета, который тотчас во мху исчезли.

— Сама ты «бэ», — ответил козе человек в черном костюме. — Дядька Стас!

— Не ори, — сторож выполз из домика и широко зевнул. Ежели бы кто из местных оказался рядом, он бы всенепременнейше отметил длинные, хоть бы и слегка сточенные клыки дядьки Стаса, а заодно уж глаза его неестественного для людей красного колеру…

…отметил и промолчал.

Все ж дядька Стас кладбище берег столько, сколько оно существовало, а что был при том немного странен, так ведь то была странность безобидная, привычная даже.

— Явились, — дядька Стас к ограде ковылял, опираясь на кривую трость, более похожую на дубинку. — Значит, не передумали…

— Конечно, нет… надеюсь, все готово?

В воздухе кувыркнулся злотень, который дядька Стас сцапал с нехарактерным для престарелых лет проворством. Прикусив монету, сунул ее за щеку, а щеку облизал длинным темным языком.

— Готово, готово… заносите покойного.

— Я живой! — взвизгнул было Грель, которого подхватили под руки и за ноги, предварительно стукнув по голове с присказкой:

— Смирно сиди.

— Я живой!

— Это пока, — меланхолично ответил дядька Стас, ковыляя рядом. И коза его с крыши спрыгнула, сунулась было под руку. Черные ноздри раздулись, а кривая морда пошла морщинами, будто бы слезть норовила.

— Брысь, — дядька Стас козу оттолкнул, а заодно по загривку плешивому хлопнул, велевши: — Веди себя прилично…

— Тебя это тоже касается, — сказали Грелю, кидая его на землю.

Земля пахла кладбищем и была жирной, мягкой.

Из нее торчали тонкие волоски травы, которая здесь тоже была особенной, острой и жесткой, точно и не трава — иглы…

— Вы не имеете права! — чуть громче воскликнул Грель. И коза, которая вовсе не желала уходить, но лишь обошла компанию с другой стороны, покосившись на дядьку Стаса желтым и отнюдь не козьим глазом, важно ответствовала:

— Бэ-э!

— Слышал? — Греля пнули, а затем сдернули мешок, позволяя глотнуть свежего терпкого воздуха, который пропитался ароматами покойницкой.

Сумрачно.

Луна половинчатая белесая. Тополя высокие, шумят, кланяются; могильные камни проступают сквозь сумрак, будто бы светятся даже.

А глаза козы просто светятся.

И отражается в них, что луна, что Грель.

— Бэ! — коза затрясла головой и оскалилась, демонстрируя ровные треугольные зубы, каковыми, верно, траву драть было не слишком-то удобно. — Бу-э-э…

Грель задрожал.

— Отпустите! — взмолился он, подымаясь на четвереньки. И пополз к похитителям, которые держались в тени старого склепа. Двери оного были гостеприимно распахнуты и тянуло из них могильным холодом и мертвечиной. — Я не виноват!

— В чем? — поинтересовался тот из похитителей, который был повыше. Следовало сказать, что были они весьма похожи друг на друга, во многом благодаря одинаковым черным одеждам.

— Ни в чем!

Черные платки повязаны поверх волос.

И лица скрывают.

И опознать их не выйдет, хотя…

— Совсем ни в чем? — недоверчиво поинтересовался второй.