Севастопольская страда - Сергей Николаевич Сергеев-Ценский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что там такое? – спросил он у подъехавшего к нему Панаева.
– Вода, ваше превосходительство! – обескураженно ответил Панаев.
– Вода?.. Во рвах вода?.. А что?.. Я так и думал!.. Шлюзы!.. Были шлюзы, и их открыли.
Дремота покинула Хрулева. Он даже почувствовал прилив сил, и в голове его стало ясно, как редко бывало когда-нибудь в его жизни, а Панаев продолжал докладывать:
– Лестницы поплыли, когда их вздумали перекинуть через ров.
Хрулев знал, что лестницы делались из шестиаршинных брусьев, и вот они не достали до другого берега рва и поплыли… Но ведь они делались и не для того, чтобы по ним переходить ров.
– Раз вода, – значит, кончено! – отчетливо отозвался на донесение Панаева Хрулев. – Вода – неодолимое препятствие!.. Прикажите моим именем трубить отбой!
Панаев в недоумении стоял, не двигая лошади.
– Отбой, приказываю я! – крикнул Хрулев. – Евпаторию взять нельзя!.. Отступать!
И Панаев повернул лошадь в сторону своих греков, Хрулев же поскакал к колонне, наступавшей с фронта.
Около резервных батальонов Подольского полка он остановился и скомандовал:
– Налево круго-ом… марш!
Но молодые солдаты ближайшего к нему батальона смотрели на него в полнейшем недоумении. Они знали, конечно, что значила команда «налево кругом, марш!», но у них не хватало духа ее исполнить, так что Хрулеву пришлось повторить ее.
Однако солдаты закричали:
– Зачем, ваше превосходительство, налево кругом? Прикажите вперед идти! Мы возьмем, только прикажите!
Этого не ожидал даже и сам Хрулев. Молодые солдатские лица колыхались перед ним в дыму, и общее выражение их было умоляющим, как у ребят, которые просят красивых игрушек или сладких конфет. Он даже поколебался было на мгновенье, но пересилил эту слабость.
– Сейчас пока мы пойдем обедать, братцы, – прокричал он, – запасемся патронами, а после обеда Евпатория будет наша, ура!
– Урра-а! – радостно заорали подольцы и повернули «налево кругом».
Хрулев же направился прямо к Урусову.
Даже Урусов, который сам два дня назад говорил, что не поведет дивизию свою, пока не будут приведены к молчанию все неприятельские орудия, и тот несказанно был удивлен решением Хрулева.
– Отступать? Как так отступать? – повторял он. – Ты не шутишь, нет?
– Отступать непременно! – твердо приказал Хрулев.
– Не понимаю, братец! Так хорошо начали и так скверно кончаем! Солдаты мои так и рвутся вперед, как же я их поверну назад? Мы бы Евпаторию взяли!
– На черта нам ее брать, рассуди сам! Только людей зря губить! Игра не стоит свеч!
– Я не решаюсь командовать отступление, как хочешь, – упрямо сказал Урусов.
– А-а, не решаешься – это другое дело! Тогда я скомандую сам!
И, заехав перед фронт центральной колонны, он выхватил свою кавказскую шашку и зычно, как на параде, скомандовал:
– От-ступ-ление в шахматном порядке! Первые батальоны, начи-на-ай!
Команда его, поданная, как на параде, так же, как на параде, передавалась всеми батальонными командирами своим батальонам, а Хрулев держал в это время шашку «подвысь», и когда отзвучала последняя передача, скомандовал:
– Марш! – и только тогда опустил шашку.
Точно и в самом деле на параде или на большом линейном учении в лагере, первые батальоны повернулись по команде своих командиров налево кругом и пошли в тыл, старательно отбивая ногу.
Перед вторыми батальонами повторилась подобная же команда Хрулева, и также держал он шашку «подвысь»…
Быть может, и турки и французы, бывшие с ними в укреплениях, были изумлены этим торжественным маршем назад только что бывшего очень грозным для них русского отряда. Но когда прошло это изумление, началась оживленная пальба вслед русским каре. Даже вылетело два-три эскадрона турецкой конницы, но батальоны азовцев, бывшие в арьергарде, остановились, взяли «на руку», и эскадроны повернули обратно.
Скоро прекратилась и пальба из Евпатории, так как она стала уже бесцельной, а потом и с пароходов.
Штурм кончился так же внезапно, как и начался.
VIII
Когда отступление было завершено так, что и арьергардные части вышли из-под действия дальнобойных морских орудий, Хрулев справился, все ли раненые подобраны. Эти сведения мог дать только старший хирург отряда, врач Райский. Послали за ним, и он сказал, что если какие и остались, то совершенно безнадежные, жизнь которых висела на волоске; все же остальные перевязаны, и тяжело раненные уложены на подводы, а легко раненные идут в строю вместе со своими товарищами.
– Сколько же все-таки вы насчитали раненых? – спросил Хрулев.
– Человек около пятисот, – ответил Райский.
– Все-таки!.. Да убитых, должно быть, не меньше двухсот… Вот во что обошлась эта затея… Ну все-таки, я думаю, не совсем зря: у турок, по моим расчетам, наберется втрое больше потерь – будут помнить! И едва ли уж теперь скоро высунут оттуда свой нос… Дело мы все-таки сделали, а теперь отдыхать!
И точно это себе самому он во всеуслышание разрешил отдых, Хрулев тут же крепко уснул, сидя на лошади.
Кавалеристы умеют это делать – спать и не вываливаться из седла, но на всякий случай Волков и Панаев, один справа, другой слева, ехали рядом с ним и наблюдали за ним.
Когда же войска пришли к тому месту, где заранее был приготовлен обед, снятый с лошади Хрулев лег прямо на землю на чью-то шинель, подложил под голову папаху, укрылся с головой буркой и заснул, как в могиле.
Пообедали люди; было уже за полдень. Никто из начальствующих лиц не знал, что делать дальше.
Волков все-таки не мог примириться с мыслью, что «воля его величества» непременно взять Евпаторию и предать полному разрушению не была выполнена. То, что было сказано Хрулевым молодым солдатам-подольцам, стало ему известно, и это дало ему мысль разбудить начальника отряда, который после обеда должен был возобновить наступление.
– Ваше превосходительство!.. Степан Александрович! – начал легонько тормошить его он.
– Степан Александрович, вставайте! – присоединился к нему полковник Шейдеман, который не знал, держать ли ему батареи под своей командой или распустить по своим частям.
– Степан Александрович! – толкали они его сильнее, видя, что он не открывает глаз.
– Степан Александрович!.. Ваше превосходительство!.. Генерал Хрулев! – кричали они ему в уши, перекатывая его вместе с буркой и папахой.
Все было бесполезно.
Подошел Урусов. Ему пришла мысль запустить по-кадетски Хрулеву в нос «гусара». «Гусар» подействовал. Хрулев чихнул свирепо и приоткрыл один глаз.
– Что делать с войсками? – крикнул ему, нагнувшись, Урусов.
Хрулев выругался и добавил:
– Развести по домам!.. Дать лошадь!
Солдаты замаршировали дальше. Хрулева кое-как снова усадили на его белого коня. Он склонился к его шее и
