Забытый сад - Кейт Мортон

Когда они приблизились к центру Лондона, Кассандра сообразила, что забыла сообщить Руби название гостиницы, забронированной на две ночи еще до отъезда в Корнуолл. Она нашарила в сумке пластиковую папку, в которой хранила путевые бумаги.

— Руби, — спросила она, — а Холборн далеко?

— Холборн? Далеко. На другом конце города. А что?

— Там моя гостиница. Конечно, я могу поймать такси, я вовсе не рассчитывала, что ты довезешь меня до дверей.

Руби долго смотрела на нее, и Кассандра начала беспокоиться, что та не следит за дорогой.

— Гостиница? Не думаю.

Она сменила передачу и нажала на газ как раз вовремя, избежав столкновения с синим фургоном впереди.

— Ты остановишься у меня, и возражений я не потерплю.

— Нет-нет, — ответила Кассандра, всполох синего металла продолжал гореть у нее перед глазами. — Я не могу, такое беспокойство. — Она чуть ослабила хватку на ручке двери. — К тому же слишком поздно отменять бронь.

— Никогда не поздно. Я этим займусь.

Руби снова повернулась к Кассандре, ремень сжимал ее большую грудь, так что та едва не выскакивала из блузки.

— Никакого беспокойства, я приготовила постель и очень рада тебя видеть. — Она усмехнулась — Папа бы шкуру с меня спустил, если бы узнал, что я позволила тебе жить в гостинице!

Когда они добрались до Южного Кенсингтона, Руби дала задний ход и загнала машину на узкое парковочное место. Кассандра затаила дыхание, восхищаясь и опасаясь бодрой самоуверенности этой женщины.

— Ну вот мы и приехали.

Руби вынула ключи из зажигания и указала на белый фасад на другой стороне улицы.

— Дом, милый дом.

Квартирка была крошечной. Она находилась в самой глубине дома эпохи короля Эдуарда, за двумя лестничными пролетами и желтой дверью. В ней была всего одна спальня, душевая кабинка, туалет и кухонька, совмещенная с гостиной. Руби расстелила для Кассандры диван.

— Боюсь, всего три звезды, — сказала она. — Я исправлюсь за завтраком.

Кассандра неуверенно глянула на крошечную кухоньку, и Руби засмеялась так, что ее лимонная блузка заколыхалась. Она вытерла глаза.

— О боже, нет! Я не собираюсь готовить. Зачем подвергать себя адским мукам, если у других это получается намного лучше? Нет, я отведу тебя за угол в «Карлуччос».[14]

Она щелкнула выключателем чайника.

— Чайку?

Кассандра слабо улыбнулась. Чего ей по-настоящему хотелось, так это расслабить лицевые мышцы и перестать вежливо улыбаться. Возможно, дело в том, что она слишком много времени провела высоко в небе или просто она немного мизантропка, как обычно. Но она истратила последнюю каплю энергии на поддержание дружелюбного вида. Чашка чая означает по меньшей мере еще двадцать минут улыбок, кивков и, помоги боже, поиска ответов на бесконечные вопросы Руби. Мгновение она с несбыточной тоской думала о гостиничном номере на другом конце города. А затем заметила, что Руби уже опускает двойные пакетики чая в парные чашки.

— Не откажусь.

— Тогда держи, — сказала Руби, протягивая Кассандре дымящуюся кружку.

Хозяйка села с другой стороны дивана и просияла, вокруг нее сгустилось облако мускусного аромата.

— Не стесняйся. — Она показала на сахарницу. — Можешь пока рассказать мне о себе. Какая изумительная загадка, этот твой дом в Корнуолле!

Когда Руби наконец улеглась в постель, Кассандра попыталась уснуть. Она устала, цвета, звуки, формы, все расплывалось вокруг, но сон не шел. Образы и разговоры быстро проносились в голове, нескончаемый поток мыслей и чувств, почти не связанных: Нелл и Бен, антикварная лавка, мать, перелет, аэропорт, Руби, Элиза Мейкпис и ее волшебные сказки…

Наконец она отчаялась уснуть, сбросила одеяло и встала с дивана. Глаза привыкли к темноте, так что девушка сумела добраться до единственного окна квартиры. Широкий подоконник выступал над батареей, и если бы Кассандра раздвинула шторы, то как раз бы на нем уместилась, прижалась спиной к одной толстой оштукатуренной стене коснулась ступнями другой. Она оперлась о колени, наклонилась вперед и выглянула на улицу поверх чахлых викторианских садов с каменными стенами, увитыми плющом. Лунный свет тихо звенел на земле.

Хотя уже почти пробило полночь, в Лондоне не было темно. Кассандра подозревала, что в таких городах, как Лондон, темно вообще уже не бывает. Современный мир убил ночь. Когда-то Лондон, верно, был совсем другим, существовал во власти природы. Город, где сумерки обращали улицы в деготь, а воздух — в туман: Лондон Джека Потрошителя.

Таким был Лондон Элизы Мейкпис, Лондон, о котором Кассандра прочла в тетради Нелл, город мглистых улиц и лошадей, горящих фонарей, что появлялись и снова исчезали в туманном мареве.

Глядя вниз, на узкие булыжные «конюшни»,[15] она представляла обитателей старого Лондона: призрачные всадники гонят напуганных лошадей по пешеходным улочкам, фонарщики хохлятся на высоких козлах, и их подвешенные фонари горят оранжевым светом. Уличные рабочие и девки, полицейские и воры…

Кассандра зевнула и потерла внезапно отяжелевшие веки.

Поеживаясь, хоть и не от холода, она слезла с подоконника и скользнула обратно под одеяло, закрыла глаза и уплыла в полное сновидений забытье.

Глава 16

Лондон, Англия, 1900 год

Туман был густым и желтым, цвета пастернака и пшеничной похлебки. Он наступал по ночам, катился по поверхности реки и тяжело расползался по улицам вокруг домов, проникая под дверные упоры. Элиза наблюдала через щель в кирпичах. Под безмолвным плащом тумана дома, газовые фонари, стены превращались в чудовищные тени, кренящиеся в разные стороны, и зеленовато-желтые облака проплывали между ними.

Миссис Суинделл оставила ей гору стирки, но, насколько Элиза понимала, стирать при таком тумане было без толку: белое к концу дня станет серым. Точно так же можно развесить одежду замоченной, но не постиранной, что она и проделала. Так она сбережет брусок мыла, не говоря уж о своем времени. Ведь Элизе было чем заняться в густой туман, когда так приятно прятаться и так приятно красться.

Потрошитель был одной из ее лучших игр. Вначале девочка играла в нее одна, но со временем научила правилам Сэмми, и теперь они по очереди примеряли роли матери и Потрошителя. Элиза не в силах была решить, чью роль предпочитает. Иногда она полагала, что Потрошителя, из-за его всеобъемлющей мощи. Ее кожа горела от преступного удовольствия, когда она кралась за Сэмми и сдерживала смешок, готовясь схватить его…

Но и в роли матери тоже было нечто соблазнительное. В том, чтобы идти быстро, осторожно, не сметь оглянуться через плечо, не сметь пуститься в бегство, стараясь уйти как можно дальше от человека за спиной. Сердце бьется все громче и вот-вот заглушит шаги незнакомца, не позволив следить за ними. Страх был восхитителен, от него покалывало кожу.

Хотя оба Суинделла отправились на поиски удачи (туман был даром божьим для тех обитателей реки, которые ничем не гнушались, пытаясь наскрести на жизнь), Элиза все же тихо спустилась по лестнице, постаравшись не скрипнуть четвертой ступенькой. Сара, няня маленькой Хэтти, стремилась влезть в доверие к хозяевам и коварно докладывала обо всех промахах Элизы.

Внизу лестницы девочка остановилась и изучила тенистые изломы и выступы магазина. Щупальца тумана отыскали дорогу в кирпичах, разбрелись по комнате, тяжело зависли над витриной, сгустились желтым вокруг мерцающего газового фонаря. Сэмми сидел в дальнем углу на стуле и чистил бутылки. Он глубоко погрузился в раздумья — Элиза узнала на его лице маску грез.

Оглядевшись по сторонам и убедившись, что Сара не прячется в засаде, Элиза прокралась к брату.

— Сэмми! — прошептала она, подходя.

Нет, он не услышал.

— Сэмми!

Колено брата перестало трястись, он наклонился, и его голова показалась из-за прилавка. Прямые волосы упали набок.

— На улице туман.

Его равнодушное лицо отразило очевидность этого заявления. Сэмми слегка пожал плечами.

— Густой, как канавная жижа, уличные фонари почти исчезли. Самое то для Потрошителя.

Это привлекло внимание Сэмми. На мгновение он замер, размышляя, затем покачал головой. Мальчик указал на кресло мистера Суинделла с покрытой пятнами подушкой и вмятиной в том месте, где кости спины вжимались в нее, вечер за вечером, когда он возвращался из таверны.

— Он даже не узнает, что мы выходили. Его еще сто лет не будет, и ее тоже.

Он снова покачал головой, на этот раз чуть слабее.

— Их не будет весь день, они не упустят возможности заработать лишнюю монету.

Элиза знала, что вот-вот достучится до него. В конце концов, брат является ее частью, девочка всегда могла читать его мысли.