Устами Буниных. Том 2. 1920-1953 - Иван Бунин

[Из записей Веры Николаевны:]

28 августа.

Карташевы… Они завтракали у нас и пробыли до 6 часов.

А. Вл. рассказывал о Ник[олае] Ник[олаевиче]8. Высокий, большой старик, похожий на Павловичей, очень русский, без всякого европейского налета. Он совершенно не развит политически, но в этом-то и сила его. Он считает, что случилась катастрофа непоправимая. Ему кажется, что это конец. Он сам ни к чему не стремится, но к нему обращаются, толкают его, говорят, что его долг возглавить и т. д. Его поколебали, но он твердо сказал, что ему важно знать не мнение эмиграции, а мнение России, и если там его желают, то он готов принести себя в жертву. Похож он на помещика. […]

2сентября

[…] Сегодня Куприн написал очень хорошую статью о Государе, что он будет причислен к лику Святых. Чем объяснить такую смелость?

[У Бунина записано:]

Ночью с 28 на 29 Авг. (с 9 на 1 °Cент.) 23 г.

Проснулся в 4 часа, вышел на балкон — такое божественное великолепие сини неба и крупных звезд, Ориона, Сириуса, что перекрестился на них.

Конец сент. 1923 г., Грасс.

Раннее осеннее альпийское утро, и звонят, зовут к обедне в соседнем горном городке. Горная тишина и свежесть и этот певучий средневековый звон — все то же, что и тысячу, пятьсот лет тому назад, в дни рыцарей, пап, королей, монахов. И меня не было в те дни, хотя вся моя душа полна очарованием их древней жизни и чувством, что это часть и моей собственной давней, прошлой жизни. И меня опять не будет — и очень, очень скоро — а колокол все так же будет звать еще тысячу лет новых, неведомых мне людей.

[Из дневника Веры Николаевны:]

5 октября.

Отъезд Шмелевых. […]

9 октября.

Последний вечер на Mont Fleury. […] все к лучшему, мне было бы очень тяжело одной в таком огромном доме, да и дешевле, да и надо настраиваться на этот лад, на лад бедных людей, без ванн, без салонов и т. д. […]

[Запись И. А. Бунина:]

Воскресенье 16/29 окт. 23 г.

Поездка на Лоренск[ие] острова. Чай в Grill Room на набережной в Cannes. Сумерки, хмуро, теплый ветер, мотающий краями маркиз за окнами. Окна налились сине-фиолетовым, за ними в разные стороны раскинутые, махающие перья пальмы, в море туман, огонь — рубин далекого маячка на молу. В Grill'e зажженные хруст[альные] люстры и такие-же, отраженные, висят за окнами, над улицей, не мешая видеть пальму. Музыка, удивительно неподходящая к публике, — то ироническ[ая], то страстно-грозно-печальная, виолончель, как женск[ий] голос. Метрдотель маленький, круглый, ручки удивит[ельно] отдельные от тела, на быстром ходу махающиеся. Молодой лакей в белой куртке, итальянец, черные конск[ие] волосы, почти нет лба. Музыкант за пианино похож на немца, скрипка — все косое, ушедшее в нос лицо, виолончель — оч. красивый португалец. Из всей публики выделяется намазанная старая дама, страшная как смерть.

Все время думал о […] Он мысленно всех раздел, знает всю грязь — тайную — белья музыкантов, лакеев, вообразил все их пороки. Хорошо бы написать такой рассказ. Он, напр., сидит долго, долго в нужнике — некуда итти ночевать — вспоминает всю свою жизнь…

[В записях обоих Буниных большой перерыв. В дневнике В. Н. редкие и лаконические заметки. Ее записи возобновляются в январе 1924 года, записи Ивана Алексеевича, за исключением одной, — только следующим летом. Они сохранились в рукописи.]

1924

19 дек 1923/1 янв. 1924.

Целый день думаю о маме. Все стараюсь представить себе, что она чувствовала в последние сутки своей жизни? […]

Обедал Зайцев [Борис Константинович. — М. Г.], который вчера приехал. Не видались шесть лет! Изменился мало. Выдвинулись только кости. Стал живей, подвижнее. […] Кое-что чувствует иначе, чем мы, но все же в настроении приятном. Вера приезжает дней через десять.

У нас Петр Александрович [Нилус. — М. Г.] Он приехал из Вены. Материально ему очень тяжело. Приехал в Париж попытать счастья.

3 января.

Только что вернулись от Кульман, где кроме нас были Карташевы и П. Б. Струве. П. Б. похудел, отрастил бороду, стал красив и не утерял своей очаровательной улыбки. Он много рассказывал о настроениях в Праге и о том, что теперь варится в мире по отношению большевиков. Чехи боятся больше всего союза правых русских с правыми немцами, а потому Бенеш заключает союз с французами и Англией для водворения Милюкова в России, чтобы там устроить демократическо-республиканский образ правления. П. Б. доволен этим. […] П. Б. говорил еще, что главное разделение эмиграции произошло из-за Милюкова, в отношении к белому движению. — Молодежь в Праге в большинстве случаев правая. Настроение различных групп различно — левые эс-эры, правые эс-эры, милюковцы, правые кадеты: Кизеветтер и Новгородцев. Первый левее второго, но более непримирим, второй правее, но ближе к примиренчеству. […]

У Гончаровой большая мастерская с полным художественным беспорядком, но и уютом. Она показывала нам свои последние работы: два тона — черный и белый, как будто и не Гончарова с ее красками. Ширмы в шесть створок и на каждой створке почти в человеческий рост по испанке, в черном бархатном платье, белой шали и кружевной белой косынке на голове. Испанки все блондинки. […] Сама Гончарова очень мила, проста и женственна, а потому побыть у нее было очень приятно.

23 дек./5 янв.

Вчера были у Манухиных по поводу «Миссии русской эмиграции». Споры отчаянные. […] стали обсуждать список выступающих: 1. О. Георгий Спасский, 2. Мережковский, 3. Шмелев, 4. Бунин, 5. Карташев, 6. Кульман, 7. Манухин, 8. Кульман [?. — М. Г.], 9. Студент. За вход 2 фр. […]

31 дек./13 января 1924.

Опять перерыв в дневнике и письмах. […] А вчера еще навалили на меня устройство вечера «Миссии эмиграции». […]

15/28 янв.

[…] Вечера, билеты, хозяйство поглощали у меня почти все время. […]

Смерть Ленина не вызвала ни большого впечатления, ни надежд, хотя, по слухам, у «них» начинается развал. Телеграмма, что на похоронах Ленина 6000 человек отморозило себе руки и ноги. Сколько же народу согнали они?

В «Юманитэ» заметка по поводу «Татьяны» в нашем Посольстве. […] От начала до конца гнусная ложь. Будто был банкет в честь смерти Ленина, вино лилось рекой, мужчины были во фраках, дамы в бальных туалетах. Кто это писал? Вероятно, Донзель1. […]

Кстати, о Шмелеве ни слова. Он говорил речь, длинную, где в общем очень досталось бедному московскому университету. […] А праздновало «Татьяну» наше московское землячество. […] Маклаковы пожертвовали чай, кренделя и этим угощали даром, кроме того были пироги и тартинки, фрукты и вино. Было пение, музыка и танцы. […]