Автобиография - Прасковья Орлова-Савина

Однако, передавая такие проказы, я отнюдь не пытаюсь возбудить в юных детях, которым, может быть, доведется читать мои воспоминания — желания подражать нам. Боже сохрани! Я уже давно кусаю локоть — да не Достану, т. е. каюсь в том, что дурно училась, и сильно сожалею об этом. Бог дал мне хорошие способности, и я не умела воспользоваться ими. Живя, по благости Божией, в хорошем, образованном обществе и 15 раз съездив за границу, я не умела, порядочно говорить ни на одном иностранном языке и чрез то очень конфузилась и много теряла. Зато теперь всем проповедую: учитесь, усваивайте себе все хорошее и полезное, покуда есть время и возможность. А проповедовать мне есть кому: кроме вообще всех детей, которых я очень люблю, у меня до 300 крестников. Дожила я до старости, а у меня сохранилась страсть к детям, к игрушкам и к детским книгам… только не к нынешним — вредным, пустым, раздражающим детское воображение, как, напр., в «Задушевном слове», где описывают труд, страдание, бедность мужика и тем возбуждают детей против правительства, которое как будто доводит их до такого состояния! а не говорят правды, что крестьяне доходят до нищеты и разорения — от пьянства, от лени и от дурного внушения им страха Божия! любви к Господу и исполнения Его св. заповедей! Потому желаю и прошу, чтобы наши детские проделки заставили юность посмеяться, но никак не подражать нам.

По-русски я всегда любила учиться, но по ветрености и, главное, по занятиям на большой сцене я занималась всем поверхностно… добрые учителя, видя мои способности, все-таки поддерживали меня и, любя, не очень взыскивали. Даже Н. И. Надеждин, поступив после М. М. Кара-Пинского, которого кн. Д. В. Голицын рекомендовал го-суд<арю> Ник<олаю> Павл<овичу>, когда, приехав в Москву, государь говорил князю, что нашел такой хаос в Сенате, что есть дела, не решенные до 30 и 40 лет, и он не найдет человека, кому доверить разобрать и привести все в порядок. Тогда кн. Д. В. рекомендовал М. М. Пинского, и, конечно, многие знают, как хорошо он оправдал рекомендацию и как быстро пошел в гору. Жаль только, что под старость скомпрометировал себя историей и разводом со своей женой… (об этом скажу). Н. И. Над., видя, как я часто занята в театре, жалея, что я за репетициями не могу даже всегда присутствовать при утренних уроках, он предложил собственно для меня приходить в те дни, когда я свободна вечером и кроме обыкновенных уроков словесности начал преподавать мне древнюю историю, говоря, что драматическая артистка обязана знать как новую историю, которую все учили, так и древнюю. Ко мне для слушания присоединились две подруги из прилежных: Санковская и Степанова. Но и тут я делала глупости, пользовалась добротой Н. Ив. Бывало, перед экзаменом начну просить, чтобы из географии он приказал мне показать на карте горы; из мифологии рассказать о богине Диане; в истории о русских царях и проч. Он всегда отвечал: «И не надейтесь… не сделаю… нарочно спрошу другое, чтобы заставить вас краснеть… Стыдно! девица почти на выпуске и позволяет себе подобные фокусы!..» Я, конечно, сконфужусь, а в душе думаю: «Нет, не выдашь ты меня; ты ко мне так добр, что не захочешь при всех пристыдить меня!» Да вследствие этих размышлений, во время экзамена, когда Н. И. скажет: а кто покажет нам все города государства Российского… а сам на меня и смотрит, а я дерзкая! сама гляжу на него, да еще улыбаюсь, зная, что он не выдаст любимицу! При М. М. не смели этого делать. Зато хоть и больше старались, но меньше понимали. Н. И. своим ясным, простым изложением открыл нам свет науки.

Любила я учиться на фортепианах, да не смогла много успеть, потому что не любила учителя: Антона Францевича Эрнеста. А не любила за то, что он выдумал меня любить: во время урока часто брал меня за руки и, сжимая их, все говорил: «Круче пальчики держите, круче пальчики!..» Это мне до того надоело, что один раз, при его пожимании рук, я начала играть первыми сгибами пальцев, значит, круче уже нельзя было. Тогда, засмеясь, он снова взял меня за руку и сказал, держа ее: «Круче пальчики», — а он был препротивный… старый… я не вытерпела, схватила ноты и бросила ему в лицо!.. На ту беду вдет начальница: «Что такое?» Он вскочил, проворно уронил пюпитр и сказал, что, повертывая ноты, он нечаянно задел и они упали!.. Думаю, что Е. Ив. не поверила, видя, как ноты полетели, но ничего мне не сказала, а я реже и хуже стала учиться. Однако это не помешало мне отличиться на экзамене. Мне дано было приготовить к экзамену в четыре руки — с оратом: я — прима, он — secondo[28]. Разумеется, мы порядком не выучили и не сыгрались, а в программе значится: «Куликовы в четыре руки. Увертюра из «Калифа Багдадского». Вот я, уже отличившись на экзамене в науках и в пении и прочем, все выжидала, когда Ал. К Вер-стов. начнет слушать мальчиков на разных инструментах… а он, как известно, был прекрасный композитор и музыкант. Тогда как Ф. Ф. Кок., как говорится, ни уха ни рыла не смыслил в музыке. Бывало, заедет к нам нечаянно вечером и бывает очень доволен, когда найдет нас сидящими за круглым столом и перед каждой книжка; а которая получше играет (преимушественно Баркова), за фортепианами. «Ну, вот и хорошо, милая, что вы делом занимаетесь!» А того не знает, что покуда швейцар снимает с него шубу, жена швейцара через черный ход закричит нянькам, а те нам: «Директор, директор!..» и мы сидим все в струночке… А в самом деле, бывало, сидя кругом стола, мы сочиняем стихи, романсы; или начнем поочередно подби-рать рифмы; и многие, в том числе и я, писали их очень удачно, а другие, в том числе Анюта Федорова (впоследствии жена Д. Т. Ленского), только и могла написать: «Дурак, точно так». Увидя кого за фортеп., Ф. Ф. прикажет сыграть что-нибудь и очень восхищается, особенно когда надо играть через руку… даже спрашивает: «Зачем же ты, милая! правую ручку перебрасываешь через левую?» Играющая, показывая на ноты, объяснит ему, а мы мотаем на ус, видя, что Ф. Ф. ничего в музыке не понимает. Зная все это и видя, что знаток Ал. Ник. занялся с мальчиками в другой зале, я бегу и прошу Ан. Фр. пригласить директора к фортепиано. Он испугался… говорит: «Что же вы будете делать?., вы ничего не знаете…» — «Не ваша беда, только зовите поскорей, покуда Ал. Ник. в дальней зале». Я зову брата, он тоже в ужасе!., я его успокаиваю и приказываю только почаще переворачивать листы. Приходит Ф. Ф., мы начинаем, первые полторы-две страницы были подучены верно, далее моя фантазия разыгрывается… руки летают по клавишам… правая беспрестанно скачет через левую (чего в нотах и не показано), так что и брату достается по рукам… наконец, он переворачивает вдруг две страницы — это уже последние… я пускаю в ход неслыханные вариации, делаю последний, сильный аккорд… встаю и приседаю. Директор в восторге!., целует меня в лоб и говорит: «Прелестно, милая! ты у меня во всем первая!» Я опускаю глаза… краснею… уже от настоящей совести! видя, что обманула доброго человека и зная, что девицы поняли мой обман. Далее, на этом же экзамене я уже на самом деле отличаюсь и у фехтовального учителя m-г Севенара[29], поэтому не все похвалы получала не по достоинству. Здесь кстати рассказать мою храбрость на сцене: давали небольшую пиесу: «Отчаянные лазы». Я играла или, м<ожет> б<ыть>, была поставлена только для сражения, как умеющая хорошо драться на рапирах, и представляла какую-то отчаянную Лазенку; а брат был русским солдатом. В конце пиесы начинается сражение!.. Когда русские вторглись уже в самое селение горцев — тут все мужчины, женщины с отчаянием себя защищают, но, конечно, русские одерживают победу! а у меня вышло наоборот: мы с братом были поставлены на авансцене, первые к зрителям, и после заученных ударов брат выбивает у меня из рук саблю… я бегу от него, и он, как победитель, преследует меня за кулисы… А вышло так: я разгорячилась и, когда при последнем заученном ударе я должна была бросить саблю, а я, забывшись, не выпустила ее, а с размаху ударила брата по голове… Он, не ожидая, не успел отпарировать и, вдруг почувствовав, что из головы над левым глазом течет кровь (которой он всегда очень боялся), схватился за голову и пошел на свою сторону… а я, увидя это, страшно испугалась, заплакала, положив руки на его плечи, и пошла сзади него с громкими рыданиями!.. Говорили, что сцена вышла очень натуральная, эффектная, и я не помню, чтобы меня побранили за это; но очень помню, как на другой день прибежала маменька, испуганная, бледная… начала меня бранить!., но в это время надзирательница послала за братом, и он явился здрав и невредим! Царапинка от холодной воды скоро прошла, и за густыми волосами и знака не было видно. Он успокоил матушку. Надзирательница оправдала меня… и все спрашивали: кто же мог так скоро пересказать и напугать ее? Оказалось, все та же завистница Н. В. Репина послала сказать через свою мать моим родителям, что я до крови раскроила голову брату! Матушка, ничего не сообразив, прибежала и, слава Богу, успокоенная пошла домой.