Секрет долголетия - Григорий Исаакович Полянкер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старый портной Билецкий, как и его приятель Василь Петрович Стеценко, долго не могли прийти в себя. Разве они знали, чем занимаются в Киеве их сыновья? Радовались, что уже вывели своих детей на дорогу, обеспечили им хорошее будущее… Кто бы мог подумать, что ребята вместо того, чтобы заниматься наукой, ударились в крамолу, стали мятежниками и поднялись против царя…
Механика Стеценко с волчьим билетом выгнали из завода, и никто не хотел принимать его на работу…
Не легче пришлось и старику Билецкому. После того как в доме портного побывали жандармы с обыском и учинили там настоящий погром, заказчики стали обходить его стороной. Все знали, что дом этот находится под особым надзором, что дважды в неделю из волости приезжает жандарм и заводит со старым глуховатым портняжкой всякие разговоры, расспрашивает, не приезжал ли к нему кто-нибудь из студентов, кто пишет ему письма. То, что жандармы зачастили к портному, окончательно отогнало от него всех заказчиков. С тех пор дорожка к его дому заросла бурьяном, а швейная машина и стол покрылись пылью…
Вскоре, не пережив осуждения единственного сына, умерла мать. Теперь старик коротал свои дни, не переставая плакать о сыне, ожидая от него весточек и мечтая хоть раз еще увидеть его. Но бедняга так и не дождался этого счастья…
Революция застала узников-каторжан далеко в Сибири, на Енисее. Сбив с ног тяжелые ржавые кандалы, оставившие на них знаки на всю жизнь, они стали пробираться домой. Прибыли на родную Украину, в Киев, в дни восстания рабочих, в те тяжелые дни, когда здесь шли бои с петлюровцами. Встретившись со старыми друзьями, они тут же взялись за оружие. Но восстание рабочих было подавлено, потоплено в крови… В одном из боев Билецкий был ранен, и Юрко повез его в родное местечко, надеясь здесь подлечить Фриделя, поставить его на ноги. А тут друзья попали в новый водоворот и с головой окунулись в подпольную работу, а затем перешли к открытой борьбе.
Работы было столько, что они позабыли про сон и отдых. За советами и помощью приходили к ним со всей округи, и оба они вечно были в движении, в работе…
Вот и сейчас, не успели друзья вернуться в местечко после нескольких дней тяжелых боев с бандой, как их окружила толпа несчастных, бездомных людей. При виде развалин и пепелищ, при виде слез на глазах у детей Билецкий в первую минуту даже не знал, что сказать. Прошло несколько минут, пока, овладев собой, он заговорил:
— Тяжело, дорогие друзья и товарищи, очень тяжело. Но если б мы с Юрком знали, что слезы могут помочь беде, и я и Юрко рыдали бы больше всех… Но слезы нам не помогут… Нужно взять себя в руки, нужно крепиться. У нас так много дел. Необходимо что-то придумать с жильем… Это теперь главное…
Митинг длился недолго. Люди, все как один разделившись на группы, дружно взялись за лопаты и топоры. Другие отправились в лес. Юрко Стеценко, взяв с собой несколько человек, направился в окрестные села доставать продовольствие. А тем временем Шмая уже сколотил небольшую артель из крепких ребят и взялся за работу.
— Эй, хлопцы, не зевай! — весело покрикивал он. — Кто не знает старой истины: когда дождь не льет тебе на голову, у тебя в голове становится светлее. Имеет человек над собой крышу, и ему веселее жить на свете, и он помаленьку забывает о всех своих невзгодах.
Если бы не постоянная тревога и страх, пожалуй, можно было бы кое-как жить. Люди искренне восхищались Билецким и Стеценко. Они заботились о каждой семье, о каждом человеке. Вместе со всеми орудовали лопатами и топорами.
К Билецкому и Юрку так все привыкли, так их полюбили, что, казалось, эти люди никогда не уезжали отсюда, всегда были рядом. Но каждый знал, что недолго они здесь пробудут, что их ждут большие дела, хоть никто себе не представлял, что будет, когда они уедут. С ними всегда спокойнее на душе, веселее.
— И справедливые же ребята! — твердил Шмая. — Побольше бы таких… Недаром Николка предпочитал держать их в Сибири, в кандалах… И когда только они спят? Когда отдыхают? Один бог знает… Вечно в заботах, вечно в работе…
И Билецкий доработался. Свалился. Напомнила о себе старая болезнь, приобретенная на каторге в Сибири. За несколько дней Фридель изменился так, что трудно было его узнать.
Юрко Стеценко часто приводил к нему старенького фельдшера. И тот, глядя на «главного начальника Советской власти в местечке», качал головой и твердил одно и то же:
— Да-с, молодой человек приятной наружности, плохи наши дела… Что это за власть, которая не имеет масла, хоть немного меда и молока?.. Без этого чахотку не залечишь… Неподходящее время для болезни мы выбрали…
И, прописывая больному разные лекарства, которых никто, конечно, не мог теперь найти, продолжал:
— Да, если бы царь увидел из могилы, кем стали сын портного Билецкого и сынок механика Стеценко, он бы десять раз перевернулся в своем гробу…
Люди были глубоко опечалены болезнью своего вожака, и все разговоры шли только о нем. А тут еще новое событие взбудоражило всех.
Стояли лютые морозы, добрый хозяин в такую погоду собаку за ворота не выпустил бы. Но так как батько Петлюра не принадлежал к числу добрых хозяев, он свою собаку таки выпустил…
Приехал в местечко на санях представитель рады. Со всех сторон собрались люди взглянуть, кто такой. А это был полный, краснощекий, усатый мужчина в пенсне, в тулупе и меховой шапке, в добротных сапогах, с большим портфелем под мышкой.
Оказывается, неспроста он приехал:
— Я уполномочен передать вам последнее предупреждение Центральной рады… Я послан сюда также как представитель министерства по еврейским делам при правительстве Симона Петлюры…
— А это что еще за министерство? — спросили его.
Посланец удивленно посмотрел на людей: как, мол, можно не знать о существовании такого высокого учреждения!
— Конечно, большевики, — сказал он, — скрывают от вас, что в Киеве создано такое министерство с самостоятельным, репрезентабельным министром… Верховный атаман Симон Петлюра очень ценит его… Нет, нет, напрасно вы смеетесь! Большевики научили вас не уважать правителей и законы… А мы должны повиноваться правительству и помогать ему устанавливать порядок…
Посланец закашлялся, поднял меховой воротник, протер белым платком пенсне, расправил усы и, не обращая
