Прошлое в настоящем - Иван Парфентьев

— Вообще, конечно, — ответил другой, — но денег ведь ни шиша!

— Ерунда, — вскочил Пантелеев, — техническую сторону беру на себя. Я и сработаю шофера!

— Ну нет, — ответил Волков. — Мы на это не пойдем.

Волков и Попов распрощались с Пантелеевым и с Хотинским-Сибиряком.

— Давай, пошли! — скомандовал Пантелеев и, захватив с собой пистолет и финку, вышел из дома с Хотинским.

Не знали двое детишек шофера Блюмельфельда, что в ночь на 26 марта 1950 года два выродка убьют их отца. Не знала и мать их, что подлые убийцы отнимут у нее мужа. Не знали и в седьмом таксомоторном парке, что в эту ночь они лишатся честного и трудолюбивого работника.

У Никитских ворот приятели сели в машину. Рядом с водителем — Хотинский, Пантелеев — сзади. Поехали на Арбат, затем машина въехала во двор дома № 20 по улице Погодинке. Здесь выстрелом в затылок был убит шофер. Пантелеев выскочил из машины и вместе с Хотинским выбросил труп во двор. За руль сел Пантелеев и поехал с Хотинским «кататься». Испугавшись на Смоленской площади свистка орудовца, заметившего ярко горевшие фары, преступники доехали до Собачьей площадки и бросили машину. Выбросив по дороге в Яузу пистолет и финский нож, убежали домой.

Рассказав отцу, что он совершил убийство напавшего на него ночью человека, Пантелеев просил помочь ему уехать из Москвы в Ташкент. Туда он решил ехать вместе с Хотинским. Отец обещал достать три тысячи рублей и купить билет. Но путешествие в Ташкент не состоялось.

Зная, что рано или поздно преступление будет раскрыто, Хотинский рассказал своей матери об убийстве шофера и по ее совету явился в отделение милиции с повинной.

Был арестовав и Пантелеев.

Следствие в МУРе было быстро закончено, утверждено обвинительное заключение прокурором, и дело перешло в суд.

12 июля 1950 года Московский городской суд приговорил Пантелеева к 25 годам лишения свободы, а Хотинского, как явившегося с повинной, — к 10 годам.

Но адвокаты не согласились с этим суровым приговором. Задета была их профессиональная «честь». И вот из совершенно ясного дела они стали строить воздушные замки, вытаскивать на свет всякого рода заключения психиатров. Цитируются выдержки из многотомных трудов знаменитых профессоров. Казуистически опровергаются заключения психиатрических экспертиз о «вменяемости» Пантелеева и Хотинского.

Гнусное, заведомо сознательное убийство объявляется «безмотивным». Формулировка «безмотивное убийство» склонялась и спрягалась во всех кассационных жалобах адвокатов Котова, Казначеева и Липскерова, как основная база для смягчения наказания. Они выискивали любые лазейки для того, чтобы не применять меру наказания.

Все усилия адвокатов показать черное белым не увенчались, однако, успехом. Судебная коллегия Верховного суда утвердила приговор Мосгорсуда.

Но адвокаты не сложили оружие. Сменивший адвоката Липскерова адвокат Орловский берет под свою высокую руку защиту Хотинского.

Он пишет дополнительные жалобы, как «несогласный с правовой позицией» предыдущего адвоката. Не дремлет и адвокат Пантелеева.

Убит хороший советский человек-труженик. Осиротела семья. Не высохли еще слезы у матери сирот, а убийцы — один уже увидел свободу, а второй скоро ее увидит. Адвокаты добились удовлетворения своих честолюбивых замыслов.

Только ли честолюбивых?

Вряд ли сейчас, когда восстановлена справедливость, могло случиться такое, чтобы убийца не только не был расстрелян, но сократил бы срок своего пребывания в местах заключения более чем в два раза.

Увы! Это было во времена культа личности. Если Пантелеев не убил еще кого-нибудь в лагере, значит, сейчас он на свободе. Он гуляет, возможно, по тем улицам, где ходят дети убитого им человека, он спокойно ест и пьет, а вероятнее всего, вновь пьянствует на отцовские деньги, забыв об обычном эпизоде из своей гнусной жизни. Он, может быть, встречается со своим соучастником Хотинским. Рассказывает скабрезные анекдоты и вспоминает лихой набег на таксиста. Все может быть! Кошмары не снятся ему по ночам, совесть его не гложет, перед глазами не стоят ни убитый им человек, ни помертвевшее лицо жены убитого.

Волнуемся только мы. Наша совесть неспокойна. Это мы порой своим не в меру гуманным отношением к преступникам нарушаем покой мирных людей, а подчас ставим на карту их жизнь.

Нет и не должно быть пощады убийцам. Никому. Ни тем, которые прикрываются состоянием «безмотивности», ни тем, кому покровительствуют бравые адвокаты и их невольные помощники из числа сердобольных невропатологов.

ГОСТИНИЧНЫЙ ВОР

Еще в двадцатые годы Полковников занимался бандитизмом. Но вот окончилась гражданская война, и страна, начавшая строить новую жизнь, разгромила бандитские шайки.

Именно тогда, будучи неглупым человеком, Полковников понял: в единоборство милиции и преступников вмешались простые советские люди, это они помогли выловить его приятелей, это они следят за ним. Нужно было перестраивать свою «работу».

И вот Полковников прекратил всякие связи с преступным миром. Он уехал в Костромскую область, в маленький город Галич и устроился там работать библиотекарем. Но не подумайте, что он совсем решил порвать с прошлым. Из Галича он частенько наезжал в гостиницы Москвы, Ленинграда, Киева и совершал там кражи. Но даже после самых удачных краж Полковников не устраивал теперь кутежей, а тихо, мирно уезжал к себе в Галич. И все-таки он попался. Припертый неопровержимыми доказательствами, уличенный во лжи, увидевший в этом тупике конец своей извилистой и грязной дороги, Полковников написал покаянное письмо. А на последнем допросе он говорил, что трудно быть вором, потому что все против тебя.

Благодарственное письмо Полковникова хранится в музее криминалистики московской милиции, но у меня есть копия, и я приведу его:

«Третьего мною будет подписана 206 статья УПК, дело мое закончено, и я скоро буду осужден. Сейчас я могу, не боясь, что вы сочтете маневром, написать вам несколько слов, которые мне давно хотелось сказать вам. Я в первый раз в жизни иду в полном сознании, я много принял на себя, а ведь мог бы отрицать и ни в чем не сознаваться. Поступил я иначе и ни капли не сожалею об этом, что бы мне ни грозило. Поступил я так, чтобы снять с себя тяжелое бремя, которое много лет ношу на себе.

Основной же причиной моего признания явилось то отношение, которое я увидел к себе. При таком обращении — строгом, но справедливом и человечном, нет сил больше обманывать. В преступнике, какой бы он ни был, — есть человеческие качества, и вот эти качества лично у меня сумели, как ни странно, пробудить работники уголовного розыска. За многое я должен сказать вам спасибо — примите его, оно искреннее. Глубокая благодарность человека, много видевшего в жизни, человека, много прожившего, человека на закате своей жизни — что-нибудь да значит».