Сборник фантастических рассказов - Джером Биксби

Беззвучно бормоча себе под нос и стараясь не думать ничего конкретного, Билл Сомс прошел на негнущихся ногах по тропинке, взгромоздился на велосипед и укатил.

— Увидимся вечером! — крикнула ему на прощанье тетя Эми.

Билл Сомс отчаянно вращал педалями, но ему хотелось делать это вдвое быстрее, лишь бы побыстрее скрыться от Энтони и от тети Эми, которая то и дело забывала об осторожности. Эти его мысли оказались опрометчивыми, ибо Энтони уловил их. Он почувствовал желание бакалейщика убраться подальше от дома Фремонтов, принял их за что-то дурное, поморгал и пустил следом за Биллом Сомсом одну маленькую угрюмую мыслишку — совсем крохотную, потому что Энтони пребывал в хорошем настроении, к тому же симпатизировал Биллу Сомсу — то есть не относился к нему плохо, по крайней мере, сегодня. Раз Биллу Сомсу так не терпелось убраться, Энтони был рад ему помочь.

Вертя педалями со сверхчеловеческой скоростью — так только казалось со стороны, потому что на самом деле педали сами завертели ногами Билла Сомса — он исчез в облаке пыли, огласив раскаленные окрестности пронзительным воплем.

Энтони взглянул на крысу. Она сожрала себе половину брюха и издохла от боли. Он мысленно убрал ее в могилу глубоко под землей в кукурузном поле, памятуя, что отец однажды с улыбкой посоветовал ему именно так поступать со своими жертвами, и побрел вокруг дома, отбрасывая причудливую тень.

Тетя Эми ушла в кухню, чтобы разобрать коробку. Самодельные консервы она расставила по полкам, мясо и молоко убрала в ледник, свекольный сахар и муку грубого помола — в лари под раковиной. Пустая коробка заняла место в углу, чтобы мистер Сомс забрал ее в следующий раз. Коробка была истрепанная, вся в пятнах, однако их осталось в Пиксвилле наперечет. На ней еще виднелась красная надпись: «Суп Кэмпбелла». Последние банки с супом и всем прочим были давным-давно съедены, за исключением небольшого количества, припрятанного жителями деревни по общему согласию на черный день, но коробка держалась, как многоразовый гроб; когда эта коробка и оставшиеся продукты цивилизации окончательно развалятся, придется что-то смастерить им на замену.

Тетя Эми вышла на задний двор, где мать Энтони, сестра Эми, сидела в тени дома и лущила горох. Она проводила пальцем по стручку, и горошины дружно устремлялись в миску у нее на коленях.

— Уильям привез еды, — сообщила тетя Эми и утомленно опустилась в кресло рядом с матерью Энтони, чтобы тут же начать обмахиваться. Она еще не успела состариться, но с тех пор, как Энтони всадил в нее свой мыслительный заряд, с ее телом и рассудком произошла беда, и она постоянно чувствовала себя усталой.

— Отлично! — отозвалась мать. В миску скатились новые крупные горошины.

Весь Пиксвилл твердил «отлично», «прекрасно» и «чудесно», что бы ни случилось и о чем бы ни зашла речь, даже когда происходили неприятности и несчастья, вплоть до смертей. Если бы люди не скрывали свои подлинные чувства, Энтони мог бы их уловить — и тогда началось бы неизвестно что. Например, почивший муж миссис Кент, Сэм, однажды явился с кладбища домой: Энтони хорошо относился к вдове и подслушал, как она горюет.

Горох знай себе скатывался в миску.

— Сегодня будем смотреть телевизор, — сказала тетя Эми. — Как я рада! Жду не дождусь. Что нам покажут на этот раз?

— Билл привез мясо? — осведомилась мать.

— Привез. — Тетя Эми сильнее замахала веером, глядя в раскаленное небо. — Ну и жара! Вот бы Энтони сделал чуть попрохладнее…

— ЭМИ!

— Ой! — В отличие от умоляющей гримасы бакалейщика, окрик сестры достиг цели. Тетя Эми в отчаянии прикрыла рот сухонькой ладошкой. — Прости, милочка… — Ее голубые глаза стали шарить вокруг, но Энтони не оказалось рядом. Собственно, это ни о чем не говорило: чтобы перехватить чужие мысли, ему не обязательно было находиться близко. Тем не менее обычно он оставался погруженным в собственные мысли, если только кто-нибудь не привлекал его внимания.

С другой стороны, некоторые вещи и явления сами собой приковывали его интерес, и никто не мог заранее сказать, какие именно.

— Погода просто ПРЕВОСХОДНАЯ, — раздельно проговорила мать.

«Шлеп», — откликнулись горошины в миске.

— Вот именно! — подхватила тетя Эми. — Не день, а восторг. Ни за что не хотела бы перемены погоды!

«Шлеп», «шлеп».

— Который час? — спросила мать.

Со своего места тетя Эми могла разглядеть циферблат будильника, стоявшего в кухне на полке, но ответила:

— Половина пятого.

«Шлеп».

— Хотелось бы приготовить сегодня на ужин что-нибудь особенное, — сказала мамаша. — Что привез Билл — хороший постный кусок, как мы договаривались?

— Самый постный, милочка. Они только сегодня разделали тушу и прислали нам самую лучшую часть.

— Дэна Холлиса ждет сюрприз: он придет смотреть телевизор, а угодит на свой день рождения!

— Здорово! Ты уверена, что ему никто не проболтался?

— Все поклялись держать язык за зубами.

— Какая прелесть! — Тетя Эми устремила взгляд на кукурузное поле. — День рождения…

Мать отставила миску с горохом, встала и отряхнула фартук.

— Займусь-ка я жарким, а потом накроем на стол.

Из-за угла дома появился Энтони. Он не взглянул на женщин, а прошелся по аккуратному участку — все участки в Пиксвилле были безупречно аккуратными, миновал ржавый остов, бывший когда-то семейным автомобилем Фремонтов, без труда перелез через забор и скрылся среди кукурузы.

— Что за очаровательный денек! — произнесла его мать нарочито громко, направляясь к двери вместе с сестрой.

— Просто отличный, — поддакнула та, обмахиваясь. — Чудо!

Энтони шагал между рядов высоких шуршащих стеблей. Ему нравился запах кукурузы — и живой наверху, и мертвой под ногами. Тучная земля Огайо со всей своей сорной травой и бурыми засохшими початками приминалась под его босыми ногами. Накануне он устроил дождь, чтобы сегодня все благоухало.

Он дошел до края кукурузы и направился к роще из тенистых деревьев с густой листвой. В роще было прохладно, сыро, темно, здесь рос пышный подлесок, громоздились покрытые мхом камни, а также бил ключ, вода из которого питала прозрачное озерцо. Здесь было любимое место отдыха Энтони: он наблюдал отсюда за птицами, насекомыми и зверьем, которых было предостаточно вокруг. Ему нравилось лежать на холодной земле и смотреть сквозь полог листвы на насекомых, мельтешивших в солнечных лучах, похожих здесь на вертикальные столбы света. Почему-то в роще мысли всех маленьких созданий нравились ему больше, чем в других местах. Мысли, которые он улавливал здесь, не отличались четкостью, однако ему все равно удавалось угадывать желания и предпочтения местных обитателей, и он потратил немало времени на превращение рощи именно в такое место, каким они желали бы ее видеть. Раньше здесь не было ручья, но однажды он уловил, что одно крохотное мохнатое создание испытывает жажду, и вывел подземную воду наружу, устроив чистый холодный ключ; наблюдая, как создание пьет, он вместе с ним испытывал удовольствие. Позднее он создал пруд, так как у кого-то обнаружилась охота поплавать.

Он наделал камней, деревьев, кустов и пещер, где-то дал дорогу солнечному свету, в другом месте устроил тень, и все потому, что улавливал желания маленьких существ вокруг, их инстинктивное стремление иметь местечко для отдыха, продолжения рода, игр, вообще для обитания.

Видимо, все жители окрестных полей и пастбищ прознали о существовании такого славного местечка, потому что их количество все время увеличивалось: всякий раз, приходя сюда, Энтони заставал их во все большем изобилии и без устали удовлетворял их потребности и желания. Всякий раз он сталкивался с каким-нибудь новым для себя созданием, улавливал, что у него на уме, и давал ему все, что оно желало.

Ему нравилось помогать живым существам, нравилось чувствовать их бесхитростную благодарность.

Сегодня, отдыхая под могучим вязом, он поймал своим лиловым взглядом птицу с красно-черным оперением, только что появившуюся в роще. Она щебетала на ветке у него над головой, сновала взад-вперед и была явно чем-то озабочена. Энтони уловил ее коротенькие мыслишки, создал большое мягкое гнездо, и вскоре птица забралась в него.

Длинный зверек с гладким коричневым мехом пил из пруда. Энтони перехватил его мысли. Зверек думал о зверьке поменьше, возившемся на противоположной стороне пруда и добывавшем насекомых. Зверек поменьше не знал об угрожающей ему опасности. Длинный бурый зверек перестал пить и напряг лапы для прыжка, но Энтони усилием мысли отправил его в могилу посреди кукурузного поля.

Ему не нравились подобные мысли. Они напоминали ему о мыслях, которые реяли за пределами рощи. Когда-то давно люди посмели подумать таким же образом о нем; как-то вечером они спрятались, чтобы подстеречь его при выходе из его рощи; что ж, всех их принял вечный покой в кукурузном поле. С тех пор никто из людей не позволял себе подобных мыслей — по крайней мере, явных. Стоило им подумать о нем или оказаться вблизи от него, как их мысли превращались в сумбур, и он переставал обращать на них внимание.