Эскадра его высочества - Алексей Барон

— Тю! Барон? Вот не ожидал. Да ты весь мокрый! Тебя что, тоже в Теклу сбросили?

— Нет, в бочку.

— О! Да кто же?

— Егудиил постарался.

— Вот странно. Мужик вроде серьезный. Чего это он вдруг?

— Да так надо было.

— По дипломатическим соображениям?

— Вот именно, — поежился посол.

Стоеросов рассмеялся.

— Хочешь горячего чаю?

— Какой там чай! Я и впрямь несколько продрог. Прошка вот вина прихватил. Выпьем?

Свиристел оценивающе глянул на бутылки.

— Что такое, шерис?

— Нет. Бонси урожая восемьсот пятнадцатого года.

— Э! Бонси. Это ты лучше Аленке подари, любит она вашу сладость.

— Извините, Альфред, — краснея, сказала Алена. — Я на минутку вас оставлю.

— А, — усмехнулся Свиристел. — Иди, иди, прихорашивайся.

Алена стала совсем пунцовой, стрельнула в брата гневным взглядом, но при гостях сдержалась, ничего не ответила. Вместо этого выбежала, придерживая пышные, бауценской моды юбки.

Свиристел пошарил под столом, достал оттуда внушительную бутыль. Зубами выдернул пробку, понюхал. Налил сначала три чарки, а потом, заметив жмущегося в углу Кликуна, плеснул еще и четвертую.

— Эге! И стряпчий с вами. Барон, да ты, никак, покупать пришел?

— Есть такое предложение, — подтвердил Обенаус. Хозяин взял его за плечи, повернул к окну и одобрительно покачал головой.

— Молоде-ец! Я из тебя знаешь какого купчину могу сделать? Только держись! Хотя ты и сам не промах. Ай да Альфред! Хватка есть, есть, признаю.

Свиристел поднял чарку.

— Ну, будь здоров! Только залпом пей, иначе захлебнешься. Стоеросовская водка — это тебе не бонси, и даже не кавальяк. От нее, знаешь ли, малярийные плазмодии дохнут.

— Слышал, — кивнул Обенаус.

Он опрокинул чарку и шумно выдохнул.

— Тьфу ты, горечь какая!

— Так на коре настоена.

— На коре дуба?

— Нет, хинного дерева.

— А! Остроумно.

— Ну да. Не водка, а гольная польза. От нее даже умнеют.

— За имение больше половины цены дать не могу, — сипло сообщил Обенаус.

— Во, сработало. Что ж, и на том спасибо. Мне сейчас торговаться глупо. Думаешь, помирать охота?

Прошка протянул перо и чернильницу. Свиристел подмахнул бумаги. Стряпчий молча поставил печать и тоже подписался. Ему дали денег, налили другую чарочку, с тем и выпровадили.

— Вот еще что! Помирать… — сказал Обенаус, усаживаясь на лавку. — Жить надо, Свиристел, жить! Теперь ты свободен, деньги есть. А чтобы не скучал, предлагаю чин лейтенанта во флоте его высочества.

— Не, спасибо, на службу не пойду.

— Почему?

— Ты же сам знаешь, буйный я. И свободу люблю.

— А если по контракту?

— По контракту? Пожалуй, что можно, — оживился Стоеросов. — Только если всю мою команду возьмешь.

— Возьму. Этаких-то молодцов не брать!

— А чего делать надо?

— Проводник нужен по Изгойному.

— Хаживал, хаживал.

— А еще нужно помочь через покаянский флот прорваться.

— Ага, вот это уже покруче. Через флот, значит.

— Через флот. Что, сможешь?

Свиристел почесал лохматую голову.

— Не сможешь?

— А сколько, по-твоему, покаянских кораблей сейчас стерегут выход в море?

— Двадцать.

— Нет. Уже двадцать три. Вчера приплыл Кусай Горошко на своем скампавее. Так он еще одну эскадру приметил. Со стороны Ситэ-Ройяля шла. Между прочим, под флагом шеф-адмирала.

— Сам Василиу?

— Наверное. Всерьез они за блокаду взялись.

— Ну, с нашей стороны тоже не мальчонка плывет.

— Уолтер?

— Да.

— Это хорошо. Серьезный мужик, головастый. А вот сколько у него кораблей будет? Ты не бойся, никому не скажу, даже если не сторгуемся.

— И не думал, — строго сказал Обенаус.

— Думал, думал, — усмехнулся Стоеросов. — Должность у тебя такая — думать про народ одно нехорошее. И при этом улыбаться. Ну, сколько?

— Десять, — улыбнулся барон.

— Десять — это всего. Ты мне скажи, сколько из них боевых?

— Семь.

— М-да. Семь — это не флот. Всего лишь эскадра.

— Зато какая! В нее входят все три наших линкора серии «Магденау».

— Вот это и плохо. У линкоров осадка большая, не в каждый пролив протиснутся.

— Покаянские линкоры в воде сидят еще глубже.

— Верно. Зато их много.

— Так что, не возьмешься?

— Ну почему? Авось пробьемся. Берусь, Германыч. Есть кое-какие мыслишки.

— Прекрасно. Сколько скампавеев можешь снарядить?

— А чего снаряжать, они готовые. Только народу от силы на один наберется. Поразбежались все, а собирать не хочу. Побежали раз, побегут и два. Да и задерживаться в Муроме, сам понимаешь, мне сейчас не резон.

— Что ж. Один, так один. Уверен, пользы ты принесешь много и с одним скампавеем. Вот вексель и письмо для адмирала. Только смотри, не перепутай! Ни то, ни другое не должно попасть к люминесценцию.

— Хо-хо! Не попадут. Особенно вексель.

— По рукам?

Стоеросов легонько стиснул узкую кисть посла. Тот все же охнул.

— Свиристел, сделай для экспедиции все как надо, — сказал Обенаус, тряся рукой. — Как надо сделай, лично тебя прошу.

— Табурет твою лавку! Барон, ты ж меня из петли вынул. Что я, не уважу, что ли? Давай поцалуемся.

— Погоди. Можно еще твоей огненной отведать?

— Германыч! Мужик ты не хилый. Но не муромских же кровей. Выдюжишь?

— Наоборот, я без этого не выдюжу, честное слово. Да и бабка у меня все же четырховская была. Авось поможет, заступница. Такое надо тебе сказать… Прямо и не знаю, с чего начать.

— Эге, так ты еще не все сказал?

— Нет.

— Загадки да загвоздки. Ладно, смотри сам. В выпивке тут никому не отказывают. Давай, наливайся храбростью.

Неизвестно, чего ожидал Стоеросов, но того, что случилось, он явно не предвидел.

Обенаус отчаянно опрокинул чарку, совсем по-муромски крякнул, а потом вдруг взял да и бухнулся на колени.

— Ну во-от, — укоризненно протянул хозяин. — Предупреждали же!

Обенаус глянул снизу вверх пропащими глазами и засипел неразборчивое.

Свиристел покачал головой.

— Прямо повредился, барон померанский…

И был прав. Однако голову барон померанский потерял не от лихой стоеросовской водки. Покорежило его совсем другое, зато куда сильнее.

— Чего нужно-то? — не понял Стоеросов, потирая заплывший глаз. — Может, квасом запьешь? Или рассолом огуречным?

Обенаус прокашлялся.

— Свиристел Палыч! Не поможет мне квас… Прошу я у вас руки Алены Павловны. Только она и поможет.

— Какой еще Алены Павловны? — не понял Стоеросов.