Русская народная сказка - Наталья Михайловна Ведерникова

противостоит солдату или крестьянину, так как не может отгадать их загадок, но с другой — он сразу признает их мудрость, услышав отгадку, и по-царски награждает. Загадки мужика царь предлагает разгадать своим генералам и министрам, но они не только не могут их разгадать, но и показывают свою лживость и трусость, пытаясь за любые деньги купить правильный ответ, с тем чтобы выслужиться перед царем. Обращая острие сатиры против царских чиновников, сказка еще сохраняет веру в справедливого царя, радеющего о народе. Однако двойственность в характеристике персонажей противоречит художественному методу сказки, которая стремится к обобщениям и однозначности оценок. Не случайно образ царя сохраняется лишь в немногих сюжетах бытовых сказок.

* * *

Число сюжетов о разбойниках невелико. Наиболее известны сказки о солдате, который спасает от разбойников царя (Петра I), и сказка о девушке, просватанной за разбойника. Это сказки поздние, но они прочно вошли в общерусский репертуар.

Тема разбойничества широко отражена в различных фольклорных жанрах — лирической и исторической песне («Не шуми мати зеленая дубрава», «Правеж»), народной драме («Лодка»), где разбойничество как выражение социального протеста находит народную поддержку. В XVIII–XIX вв., когда народные восстания принимают иные организационные формы, разбойничество рассматривается уже как социальное бедствие. Поэтизация сменяется осуждением. Эта точка зрения отражена в балладах («Сестра и братья разбойники», «Жена разбойника») и в народной сказке. В сказке разбойники изображены жестокими насильниками. Они обирают прохожих, грабят крестьян, увозят девушек. Умный солдат, смелая девушка, случайно попавшие в лесной притон, разоблачают разбойников. Расправа выглядит справедливым возмездием.

Сказки о ворах отличны от сказок о разбойниках. В сказках вор — умный мужик, который ловко обворовывает барина, судью, генерала и даже царя. Само воровство превращается в своего рода игру на спор: украсть у барина лучшего жеребца, шкатулку, подводы с просом, барыню и пр. Заставив мужиков поверить, что пестрый бык съел черного быка, опоив вином стражников, нарядившись чертом, вор ловко крадет все, на что ему ни укажут. В то же время поступки вора получают и социальную мотивировку. Сын крестьянина решается пуститься на воровство, так как он беден, ему нечем кормить отца и мать. Воровство становится выражением общественного протеста. Размышляя, у кого украсть, Матроха-вор рассуждает: «Вдова — бедный человек, у нее все трудовое; пойдем лучше к богатому генералу» (Аф., № 386).

Но не только социальная направленность поступков вора делает его героем народных сказок. Раскрывая причины появления в фольклоре образа вора, В. П. Аникин отмечает: «Вор свободен от социальных связей того сословно-классового общества, которое ненавистно простому человеку. Эта свобода становится в глазах зависимого человека завидным приобретением»[87].

Тема воровства смягчается юмористическим изображением поступков главного персонажа. Все, что он ни делает, он делает легко, остроумно, играя на глупости, самоуверенности и невежестве своих противников.

Социальный характер сказок особенно обнаруживается в сатирических антипоповских и антибарских сказках, получивших всестороннее исследование в трудах советских фольклористов[88]. Уже в начале 30-х годов Ю. М. Соколов приступает к публикации серии сатирических сказок. В 1931 г. издается сборник «Поп и мужик», в 1932 г. — «Барин и мужик». В предисловии ко второму сборнику Ю. Соколов пишет: «Цель данного сборника, как и всей серии, показать, что сказочное творчество никогда не оставалось аполитичным, что, наоборот, оно ярко выражало чаяния и стремления народных (главным образом крестьянских) масс, было одним из орудий ожесточенной классовой борьбы, что оно в известной мере организовывало общественное мнение трудовой, преимущественно крестьянской среды»[89].

Воспроизводя классовые конфликты в сфере реальной обстановки русской дореволюционной деревни, бытовая сказка прибегает к обобщенным типовым характеристикам. Уже в названии персонажей (крестьянин, батрак, барин, поп) определен будущий конфликт, ибо действующие лица представляют антагонистические стороны. В сказках конфликт часто получает и более конкретную, внутрисюжетную мотивировку: отказ попа кормить работника, беспричинная жестокость помещика. «Шел плотник между двумя деревнями — Райковой и Адковой. Встретился ему барин приезжий из другой губернии и спрашивает: «Ты, мужик, из какой деревни идешь?» — «Из Райковой». — «А я куда еду?» — «В Адкову». — «Ах ты, дурак, ты — мужик, да из Райкова, а я — барин, да в Адкову!.. Слуги, взять его и всыпать ему хорошенько» (Онч., № 223).

Гротескное изображение барина и попа позволяет представить их действующими лицами таких ситуаций, которые невозможны в действительности. Так, сказочная фантастика становится средством выявления сущности отрицательных персонажей.

Социальная характеристика барина и попа создается сатирической заостренностью классовых черт — паразитизма, жестокости, жадности[90]. При всем том показывается полное отчуждение их от общественных функций, что и делает их глупцами, позволяет барину попадаться на уловки сметливого мужика. Барин верит, что есть «теплый лес», что лошадей можно «высидеть» из тыквы, что овца может задрать волка.

Но наиболее остро народная сатира направлена на духовенство. Жадность попа не знает границ: за взятку он хоронит собаку, работников морит голодом, норовит отнять у бедняка последнюю корову, проповедуя: «Аще кто подарит своему духовному пастырю одну корову — тому бог воздаст по своей великой милости: та одна корова приведет за собой семеро»[91].

В этом плане характеристика барина и попа едина — и тот и другой выведены эксплуататорами. Не случайно в ряде сюжетов эти образы подменяют друг друга.

Столь же остро высмеиваются безграмотность и цинизм духовенства. Многие сказки построены как пародии на церковную службу. Безграмотный поп Пахом так служит обедню: «…взял большую книгу, кверху поднял: «Знаете ли, миряне, эту книгу?» — «Не знаем», — ответили ему. «Не знаете, так нечего и сказывать!» Второй раз и говорят: «Ну, ребята, как поп сделает так, скажем, что знаем». Опять взял большую книгу, кверху поднял: «Знаете ли, миряне, эту книгу?» — «Знаем». — «Ну, а знаете, так нечего и сказывать!»… Стали роптать прихожане. Ну, третью обедню стал служить… Поднял решето кверху и зачал распевать: «Тут дыра и тут дыра, тут дыра и тут дыра, тут дыра и тут дыра!» Потом и говорит: «Ну, дьячок, запирай двери на крючок, будем всю неделю служить!» Прихожане испугались, все из церкви и разбежались: испугались, что долго» (Сок., № 83).

В народе бытует множество сказок о любовных похождениях служителей церкви. Незадачливого попа-любовника сажают в погреб, прячут в сундук с сажей, бьют. Рассматривая смех в фольклоре как орудие сатиры, В. Я. Пропп объясняет, почему большинство непристойных сказок связано с образом попа: «Это вызвано, конечно, ненавистью народа к духовенству, презрением к нему. Однако надо предположить, что ненависть к попам была не сильнее, чем ненависть, например, к помещикам. Однако сказки о ловеласах-помещиках или одураченных купцах далеко не так смешны, как соответствующие сказки о попах. По