История России с древнейших времен. Том 28. Продолжение царствования императрицы Екатерины II Алексеевны. События 1768–1772 гг. - Сергей Соловьев

В Совете 11 марта были предложены два соизволения императрицы: 1) Молдавия и невыжженная малая часть Валахии уже не сколько месяцев в наших руках, но о их правлении, сборах и прочее еще ничего не положено, и все люди, кои там в диване (правительственном совете), или инако губернаторами, или и другие, дела отправляют по турецкой аукторизации, а не по нашей. Если сие не противно порядку, то по крайней мере не сходно с благопристойностью. Итак, надлежит рассуждать и самым делом положить, как бы там от сего времени, чего я от Совета требую. 2) Чтоб предписано было главнокомандующему генералу, дабы молдавцы и волохи разоряемы не были; чтоб чинено было им как подданным здешним правосудие и вспоможение и чтоб распределены были там по провинциям генералы для управления оных. Совет рассудил, что рассмотрение этих дел должно оставить до тех пор, пока все этих провинций депутаты приедут в Петербург; тогда, выслушавши их сделать распоряжения; кроме того, надобно прежде приискать людей, способных занять там правительственные должности.

Но Екатерина, требуя установления русского управления в дунайских княжествах, имела в виду правильный сбор податей, которые хотя сколько-нибудь могли бы облегчить тягость военных издержек для России. Она писала Румянцеву: «Прошу мне сказать, неможно ли молдавские или валахские доходы употребить в число экстраординарных расходов, ибо сказывают, что более трех миллионов туркам было дохода с сих княжений; и хотя я и ведаю, что ныне столько быть не может, однако думаю, что хотя б и один миллион бы был, то бы оный заменил несколько забот князю Вяземскому». Ответом было любопытное письмо Румянцева от 25 марта (из Лятычова): «Радел я всегда о получении и умножении доходов в облегчение казне в. и. в-ства с княжений Молдавского и Валахского. Молдавия чрез долгое пребывание великого числа турок и татар, которые в ней ничего не щадили, истощена или выжата со всех своих достатков. Народ не только в нищете, но и питаться чем не имеет. Когда войска наши туда вступили, коих необходимость заставила брать и последнее, то крайность сия заставила меня обнадежить молдаван, что подати денежные, т. е. поголовная с земледельцев, им оставляются, а только бы провиант и фураж, лошадей и волов давали. Постановление это отменить нельзя; генерал фон Штофельн пишет: „Ежели на обывателей денежные подати наложить, чрез то оные и пуще расходиться станут. Город Яссы и прочие места пусты останутся. Валахия также истощила все свои достатки на содержание турецкой армии. Земли по Дунаю, где больше всего хлебопашество происходило, турками все выжжены, жители забраны в плен или скрылись в горы“. В молдавский и волошский диваны посадил я членов по избранию от депутатов и по удостоению от генерала ф. Штофельна; надзирание за делами в первом генерал-майору Черниевичу, а во втором ген. – майору Замятину вверил; и последний означает по февраль сборов в приходе 62759 левов, из коих за расходом на наши войска и жалованье волонтерам остается 9269 левов. Для надзирания за сборами приставлены офицеры, ибо казначеи земские, следуя своему обыкновению, а особливо пользуясь нынешним замешательством, корысть, как видно, предпочитают всякому будущему блаженству. Молдавия и Валахия снабдевать нас провиантом отнюдь не в состоянии, и доселе все содержание войска получали чрез подвоз из здешних магазинов. Но и польский сей край испражнен до основания: не расходами пропитание вычерпано, но непорядком, что в прошедшую кампанию трава и хлеб истреблены наибольше на корне, лошади и скот гибнут без корму. Вступя в Молдавию, буду я, наверно, иметь на три месяца пропитания, а в течение того времени не перестанут подвозы следовать из вновь наполняющихся магазинов. Эти неудобства еще станет у меня способов преодолевать, но следующим недостаткам я помогать не в силах. Армия поднесь не имеет рекрут, требуемых на укомплектование полков, поднесь не доставлены в великом количестве потребные ей вещи. С моей стороны в подлежащие места внесены требования, посланы офицеры к принятию, но ничто не предуспело. От вашей прозорливости не может быть скрыто, что у нас иной вид и счет на бумаге, а иной на деле и служивым людям, и всему им подобному. В минувшую войну пехотные полки редко более 1000 людей под ружьем имели, а теперь едва половину против того. Иные армии, познавши, сколь удобнее для службы вообще и в вооружении и содержании дешевле легкий всадник, пересадили часть большую своей кавалерии на легких лошадей. Мы, проводя войну противу немецкой кавалерии на самых малых русских лошадках и употребляя противу их одних казаков, подражать взялись тому, что другие оставили, и к отягощению службы и великому казне убытку почти всю свою кавалерию на тяжелых лошадей и с тяжелою и дорогою амунициею посадили. И сколь мало имеет оная способности действовать против настоящего нашего неприятеля, в прошедшую кампанию явными опыта ми доказалось. Где больше рекрут, там, конечно, больше больных В чужих армиях больным служат особливого звания люди, а не солдаты, а без всякого на сие счету и примечания определяя людей военных, остается половина оных в ружье, а другой половине ружья только в тягость. Не могу молчать, но решусь сказать следующее: вам потребен комиссариат, который бы все, что только в войске вашем надобно, приготовлял с выгодою, исподволь, все бы делал хорошо, прочно и в свое время к полкам доставлял. А полкам строить себе одеяние и всем снабдеваться некогда, им во время военное должно быть одетым и снабженным летом и зимою, ибо время не удерживает военных действий. Потребны в войска инспекторы, чтоб надзирали и над прочностию вещей, приготовляемых от комиссариата, и на весь порядок. Вследствие новых штатов для армии войско в. и. в-ства знатным числом умалено, а казны ни в комиссариате, ни в полках не сбережено; ниже служба ощущает возвышение, как и полки, паче кавалерийские, при украшениях своих, даже до излишества, не делаются от того исправнее для прямой службы, поелику полковники больше стали пещись о прикрасах их, чем о пользе оной».

Тяжелое впечатление производило письмо Румянцева: главно командующий мрачно смотрит на свое положение, будет медлить дожидаться подкреплений, улучшений; если и выступит, то не с таким духом идут на победы; Фабии нужны против Аннибалов, а не против турецкого визиря и крымского хана с их нестройными толпами; против варваров нужно смелое, стремительное движение только оно одно даст победу, а победа необходима: она даст мир в котором Россия очень нуждается. Несмотря, однако, на недостатки своей армии, на необходимость оставить часть войска в польских владениях для безопасности тыла и магазинов от конфедератов, Румянцев выступил с зимних квартир 23 апреля к Хотину, где устроен был мост для переправы через Днестр. Вследствие сильных дождей русское войско пришло к Хотину только 12 мая и 15-го перешло Днестр в числе около 39000 человек, считая с больными, тогда как турки выставляли 200000 войска. «Иду с армиею за Днестр, – писал Румянцев, – и походом моим прямым по сей стороне Прута стараюсь в неприятеля вложить больше мыслей, чем суть прямые мои силы, и прикрывать недостаток оным видом наступательных действий». Непроходимые от дождей дороги представляли страшные препятствия, так что Румянцев мог двинуться из-под Хотина только 25 мая. Поход был тяжелый. «Здешний климат, – писал Румянцев, – попеременно то дождями обильными, то зноем чрезмерным нас тяготит, ибо в ясные дни, коих и немного было, при самом почти солнечном всходе уже жар величайший настает, которого на походе солдаты, паче из новобранных рекрут, снести не могут, а ночи, напротив, холодом не похожи на летние». Поход тяжкий, а впереди солдата ждала не славная смерть на поле битвы, а смерть в госпитале от чумы. Поэтому Румянцев решился идти по сей стороне Прута, местами малообитаемыми, где не было еще опасности от чумы. В Яссах от чумы умер в конце мая генерал Штофельн, и место его занял хорошо известный нам князь Ник. Васил. Репнин. Румянцев доносил о смерти Штофельна в таких выражениях: «Сие приключение смущает меня несказанно, как потеря благоразумного полководца из рабов в. и. в., который из усердия наивеличайшего к службе вашей пожертвовал собою, держась тех мест, от коих я ему многократно и для собственной его безопасности приказывал удалиться, однако ж считал я на несколько нужным его там бытие по снисхождению на просьбы жителей и для ободрения их упования на покровительство в. и. в.».

Отошедши 131 версту от Хотина, Румянцев встретил новое препятствие: местность явилась несходною с описанием, сделанным зимою генерал-квартирмейстером Медером. «Зимою клали их (местности) на план, видно, понаслышке, а не по очевидному примечанию, – писал Румянцев, – и теперь во извинение тому представляют, что им нельзя было со всякою точностию сию страну осмотреть по нападкам, в оной происходившим тогда от татар». Главнокомандующий решил дожидаться, пока новый генерал-квартирмейстер Баур, на которого он вполне полагался, узнает местности обстоятельнее и укажет самые удобные дороги, «ибо натура столько необычайных высот с глубинами здесь поместила, что нет удобности к извороту, а способы отовсюду предстоят быть заперту». Кроме того, Румянцев отошел на слишком большое расстояние от Второй армии и тем открывал неприятелю свою левую сторону. Главнокомандующий Второю армиею гр. Панин остановился пред чумою. В начале мая он прислал в Петербург спросить, переходить ли ему с армиею за Днестр, если Румянцев не будет в состоянии стать не только у Дуная, но и пред Яссами для воспрепятствования туркам подать помощь Бендерам, и даже в случае желаемого движения Первой армии переводить ли Вторую за Днестр и начинать ли осаду Бендер прежде минования жаров, если чума усилится. Совет решил предписать Панину идти к Бендерам, потому что об этом подходе уже разнеслись слухи и отложить его будет бесславно. Как в Петербурге были смелее, чем на Днестре, и требовали самых энергичных мер для скорейшего достижения мира, видно из записки графа Гр. Орлова, которую он читал в Совете 17 мая: по мнению Орлова, после взятия Бендер нужно было отправить корпус пехоты к Варне, чтоб овладеть этим городом, и потом морем переехать к самому Константинополю, чтоб получить скорый и славный мир. Менее пылкие члены Совета отвечали, что с этим надобно погодить, прежде надобно отобрать сведения о судах, какие можно достать на Днестре, о запорожских лодках, называемых дубами, как далеко они ходят в Черное море и можно ли им пройти безопасно мимо Очакова; кроме того, прежде посылки пехотного корпуса к Варне надо, чтоб Румянцев утвердился на Дунае и заложил в нем магазины.