Елизавета I - Кэролли Эриксон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если же верить самому вдовцу, то утрата жены поначалу его «настолько ошеломила, что он вовсе голову потерял», и прошло несколько недель, прежде чем он пришел в себя и сообразил, на каком свете живет. Тем не менее Сеймур заранее озаботился тем, чтобы жена по завещанию отписала ему все свои немалые богатства, и теперь думал о том, как бы их умножить. Он рассчитал, что может позволить себе сохранить всех слуг королевы — не только женщин, но и сотню с чем-то дворян и йоменов, всегда находившихся при Екатерине, а за Джейн Грей будет, «как за собственной дочерью», ухаживать мать покойной Екатерины. На самом деле смерть жены предоставила Сеймуру возможность продемонстрировать все свое значение в государстве. Теперь, когда он вышел из ее тени, все увидят, чего он в действительности стоит. В ответ на замечание графа Рутленда, будто, напротив, «влияние его заметно ослабло», Сеймур только фыркнул презрительно: «Чушь! Никогда еще в Совете меня так не боялись и не уважали».
Но за этой похвальбой скрывалось беспокойство, понуждавшее его не медлить с осуществлением задуманной смелой комбинации. Не то чтобы он с самого начала спешил с ударом — напротив, готовил его много месяцев. Но развитие событий (если согласиться с тем, что смерть жены он ничуть не «ускорил») застало его врасплох. Теперь надо действовать, то есть собирать силы, жениться на Елизавете, брать верх над королем и Советом как можно быстрее, пока принцессу не выдали за кого-нибудь другого и пока он остается в фаворе у короля Эдуарда. А главное — пока его брат или Дадли не осознали весь размах его замысла и не противопоставили ему силу. Это, разумеется, неизбежно, но, если поторопиться, он будет готов принять вызов.
Вскоре после смерти Екатерины Сеймур отправился на запад страны привести в состояние полной боевой готовности верных себе людей и обзавестись новыми. Действовал он методами испытанными, раньше они неизменно приводили к успеху. Считая его союзником, Сеймур поделился своими планами с графом Рутлендом. «Дворяне — хорошая опора, — говорил он, — но еще лучше — честные и зажиточные йомены, они истинные коноводы». Дворянин может заколебаться, йомен — никогда. «Выкажи им свое уважение, отобедай как-нибудь по-дружески у них дома, — говорил Сеймур, — и все — они твои».
В глазах адмирала вся Англия представляла собою обширное поле сражения, и самое большое удовольствие доставляло ему разложить на коленях карту страны и, упираясь пальцем то в одно, то в другое место, приговаривать: «Вот в этих краях живут мои друзья», «здесь — территория регента», «здесь — Ворвика (Дадли)». По его подсчетам, выходило, что собственные арендаторы и слуги плюс последователи, которых можно рекрутировать в других местах, составляют такую армию «верных людей», которой не могут похвастать ни регент, ни Дадли. А там, где нет дружбы, верность можно купить за деньги. Бесценного союзника Сеймур обрел в лице сэра Уильяма Шеррингтона, одного из приближенных короля и владельца монетного двора в Бристоле, который снабжал его средствами, необходимыми для осуществления проекта. «Поверьте, Шеррингтон, — говорил, по воспоминаниям последнего, адмирал, — все, что нам нужно, это десять тысяч наличными. Найдется у вас такая сумма?» Шеррингтон заверил, что найдется, и сделка была заключена. Несколько месяцев спустя, когда у Сеймура проводили обыск, в доме обнаружились целые мешки с серебром.
В смутные времена петушиные манеры и неукротимый, в духе старых времен, нрав Сеймура выгодно отличались от нерешительных действий регента. Сомерсета почему-то считали человеколюбцем, хотя на людях он показываться избегал, должно быть, из страха, что свойственные ему бесконтрольные вспышки гнева разрушат сложившуюся репутацию. Его хваленые военные таланты, принесшие Сеймуру-старшему такую популярность в прошлом, никак не проявились в Шотландии: цена за победу при Пинки-Кле оказалась слиш ком высока, и это заставляло сомневаться в том, что поверженный сосед навсегда примирится с английским владычеством. Адмирал же, со свой стороны, был не только флотоводцем — хотя флотоводцем в первую очередь, громогласно заявляя, что именно в этом и состоит его призвание и отнять у него корабли — значит отнять самое жизнь, — но военачальником вообще и утверждал, что располагает вооружением, включая даже и артиллерию для сухопутных войск (по слухам, для него действительно спешно отливались две пушки).
Практичные и здравомыслящие люди скорее всего видели в Сеймуре отчаянного безумца, которого уберут с дороги еще до того, как его планы успеют зайти слишком далеко. Однако же положение страны в это время было столь ненадежно, что несколько сотен солдат, не говоря уж о тысячах, которыми похвалялся адмирал, действительно могли представлять серьезную угрозу для короля и Совета, особенно если в их распоряжении были орудия (каковых даже самому королю порой не хватало) и если с самого начала они смогут взять инициативу в свои руки. Более того, судя по всему, живой интерес к замыслам Сеймура проявляла Франция.
Осуществление этих планов захвата власти в Англии так или иначе зависело от Елизаветы, и, энергично вербуя себе сторонников, адмирал ни на минуту не упускал из виду перспективы желанного брака. Всю осень он обдумывал, как бы лучше подступиться к этому делу, заговаривая о нем то с леди и лордом Тайритт, то с братом Екатерины Уильямом Парром — графом Нортгемптоном, которому он намекал, что при случае может потолковать на эту тему, пока неофициально, с регентом — прощупать его отношение к идее.
По закону Сеймур ничего не мог предпринять без письменного и заверенного печатью согласия большинства членов Совета. В соответствии с завещанием Генриха VIII, если кто-либо из его дочерей выйдет замуж без такого согласия, то она автоматически теряет право на трон. Одно это должно было заставить Елизавету действовать с максимальной осторожностью — ей было что терять. Но адмирал был не просто авантюристом, ищущим ее руки. Он был любимым дядей короля и всячески убеждал своего одиннадцатилетнего племянника продемонстрировать свою независимость именно таким образом — отдав ему в жены сестру. К тому же Сеймур был братом регента и однажды уже использовал преимущества кровного родства точно з такой же ситуации — женился, хотя его всячески отговаривали от этого шага. Разумеется, вступая в брак с Елизаветой, второй по счету претенденткой на трон, он рисковал куда больше, чем женясь на вдове
