Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея - Мари-Бернадетт Дюпюи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бонни и Жан слушали, ни один не сдвинулся с места. Они и не думали исполнять просьбу Элизабет — оставить ее в одиночестве.
— Остается добавить, что мсье Дюкен правильно сделал, настояв на нашей встрече. В твиндеке много детей болеет, предположительно тифом. Поэтому советую вам оставаться в каюте.
И капитан, очень импозантный в своей униформе с золотыми пуговицами, попрощался. Уже на пороге, держа белую фуражку в руке, он еще раз поклонился Бонни. Жан закрыл за ним дверь, прошел к кровати и присел на ее край. Элизабет демонстративно отодвинулась к стенке, ее голубые глаза метали молнии.
— Ты виноват, что Ричард утонул! — заявила она. — Уйди! Тебе на всех наплевать
— и на меня, и на Бонни! Ну конечно, такой герой — в шторм идти к капитану! А я так радовалась, что вас переселят во второй класс, где намного комфортнее. Но теперь все кончено и Ричарда я больше никогда не увижу. Я — вдова в девятнадцать, дядя Жан, и по твоей вине!
— Элизабет, милая, не говори так! — попыталась протестовать Бонни. — Ведь в таком случае я тоже виновата!
— И ты виновата, да! Уходите оба! Вон! У меня умер муж, и я хочу поплакать в тишине, без ваших лицемерных утешений.
Жан тихо выругался, встал и подтолкнул Бонни к двери. Когда они исчезли из поля зрения, Элизабет легла и разрыдалась.
— Почему? Ну почему, Господи? — стонала она.
У нее вырвался хриплый крик отчаяния и растерянности. Сжимая кулачки, молодая женщина зашлась в судорожных рыданиях.
— Лучше б я утонула в Сене! Тогда бы Ричард был жив, — сетовала она. — И я же знала, знала! Эта стена из воды — я ее видела во сне. Почему? За что?
И Бонни, которая стояла по ту сторону двери в коридоре, не выдержала: вернулась обратно в каюту и принялась ее утешать.
— Элизабет, моя хорошая, не прогоняй меня! — взмолилась она. — Я хочу разделить с тобой твое горе, утешить тебя, как это было всегда!
У Элизабет не было сил возражать, и она бросилась подруге в объятия.
— Все пройдет, моя хорошая, все уладится, — приговаривала Бонни, баюкая ее, как ребенка. — Ты поплачь, и тебе станет легче. Твоя правда, я во всем виновата, да только ничего не исправишь… Это я отправила Ричарда искать Жана, из-за меня он погиб. Сам погиб, а Жана спас! Мы собирались тебе рассказать, когда ты очнешься.
— Так расскажи! — нетерпеливо потребовала Элизабет.
— Насколько мне известно, Ричард нашел Жана на корме, с разбитой головой, в почти бессознательном состоянии. Рядом был еще один раненый, матрос. Мачта сломалась и упала прямо на них. Твой муж позвал на помощь, а потом сумел самостоятельно вытащить из-под обломков и Жана, и второго бедолагу. Если бы они остались лежать на палубе, придавленные, когда корабль накрыло волной, тут бы им и конец! Капитан говорит, это был геройский поступок.
В Элизабет снова вскипела ярость, хотела она того или нет. Чем быть вдовой героя, она бы предпочла, чтобы он сейчас вошел, ласково посмотрел на нее своими янтарными глазами, обнял крепкой мужской рукой…
— Я его любила! — воскликнула она. — Бонни, мы с ним были счастливы! Но я проклята, теперь я это точно знаю. Все, кого я люблю, погибают. Их всех у меня отняли — маму, папу, Ричарда. И я тоже хочу умереть. Слышишь, я хочу умереть! В этот раз сил у меня не осталось.
— Нет, даже не думай об этом! Вчера, когда офицер принес тебя в каюту, — недвижимую, мокрую, я решила, что ты умерла. И поняла, что у меня больше никого нет на этом свете дороже тебя, моя Лисбет! Уж как я себя укоряла, что бросила тебя и побежала к Жану! А потом доктор тебя осмотрел и говорит: жива! Но я все равно рыдала не переставая. Капитан прислал мне в помощь женщину из обслуги. Она меня утешила, показала, что ты правда еще дышишь. Помогла тебя раздеть и растереть теплыми полотенцами, смоченными водкой. Элизабет, я тебе, конечно, не родня, но я люблю тебя всем сердцем. И я представляю, моя хорошая, какое это для тебя горе.
— Бонни, обними меня покрепче! Прости, я обидела тебя напрасно.
Женщины обнялись и плакали вместе, забыв о времени и обо всем вокруг. Звенящая тишина — вот что вернуло их к реальности. Тишина полнейшая, словно на борту парохода они остались одни.
— Хочу на палубу, — сказала Элизабет.
— Нам всем приказали не выходить из кают.
— Мне плевать на запреты! Я должна увидеть океан, Бонни, так нужно! Что, если Ричард все-таки выжил и его привезут на лодке?
Молодая женщина вскочила с кровати, но тут же пошатнулась, схватилась рукой за лоб. Бонни же кинулась к чемодану с вещами своей подопечной.
— Ты едва стоишь на ногах! — вздохнула она. — Вот, надень серую юбку и сиреневую блузу. Платье в цветочек для такого случая не годится.
— Я переоденусь в черное при первой же возможности! — воскликнула Элизабет. — Я обречена жить в трауре, так пусть все вокруг об этом знают!
Возражать Бонни не стала. Элизабет думает о будущем, и это уже хорошо… Через минуту или две, расчесывая ей волосы щеткой, она спросила:
— Из-за двери я слышала, как ты твердила: «Я же знала, знала!» Тебе что-то такое уже снилось? Недавно?
— Нет, Бонни, это было давно. Я вспомнила, только когда увидела эту гигантскую стену из воды, нависшую над пароходом. И у меня есть доказательство. Там, в ящике комода, записная книжка в кожаном переплете. Возьми, пожалуйста! С января 1897, когда мы прибыли во Францию, я стала записывать сны — с той самой ночи, когда мы были в гостинице в Ангулеме.
Бонни принесла записную книжку. Элизабет принялась нервно ее перелистывать. Быстро нашла страничку и зачитала вслух:
— Ночь с 6 на 7 марта 1897 года. Снова кошмар. Утром я проснулась, но эта страшная картина все еще стояла перед глазами: зеленая стена из воды совершенно невообразимой высоты вздымается прямо передо мной, и кажется, что она вот-вот обрушится на меня и смоет. Мне очень страшно, но не могу ни двинуться, ни закричать. И, похоже, во сне я тоже не кричала, потому что Бонни спит в соседней комнате и точно прибежала бы меня успокаивать… Ума не приложу, что это может значить. Сон был короткий, и я была одна. Но, может, там был еще кто-то, и он кричал. Далеко
