Псевдоним «Эльза» - Виктория Борисовна Дьякова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так она француженка, англичанка или немка? – Зина снова пожала плечами. – Я ничего не понимаю.
– Нам совсем не нужно знать лишнего, – ответила за Маннергейма Маша. – Густав прав. Если она приехала сюда из Берлина по поручению рейхсминистра Геринга, то, конечно, изменила имя, чтобы не давать Советам поводов для придирок. Мы должны радоваться, что такая возможность предоставилась, а кто она, как её зовут на самом деле, разве нас касается?
– Но за кого свечку ставить Богородице, если всё кончится удачно! – воскликнула Зина.
– Там наверху и без нас известно всё, и всё решено заранее, – взгляд Маши снова скользнул по портрету князя. – Так что не спутают, не беспокойся. Все наши молитвы уйдут по адресу. Будем надеяться. Мне даже не верится, что я смогу ходить, – она опустила голову на руки. – Смогу самостоятельно выйти на улицу, пройтись по модным магазинам. Смогу… – она взглянула на Маннерегйма, глаза их встретились. – Ради этого я готова на любой риск, – прошептала Маша, не отводя взора. – Чем бы всё ни кончилось. Будь что будет.
* * *
«Сегодня, 29 ноября 1939 года, наш посланник в Москве господин Ирие-Коскинен был вызван в Народный комиссариат иностранных дел, где ему была вручена нота Советского правительства следующего содержания: “Ввиду сложившегося положения, ответственность за которое ложится на правительство Финляндии, правительство СССР пришло к выводу, что оно больше не может поддерживать нормальных отношений с финским правительством и поэтому признало необходимым немедленно отозвать из Финляндии политических и хозяйственных представителей”».
* * *
Белые круги, вращающиеся перед её взором, внезапно исчезли, вместо них яркие зигзаги, похожие на диких птиц, заполнили сознание, затем исчезли, она почувствовала, что вдыхает воздух, и открыла глаза. Белый потолок с лепниной, рядом у кровати – приглушенный свет лампы под абажуром. Она с трудом повернула голову, чтобы взглянуть на неё.
– Маша, Маша, я здесь.
Красноватое мерцание лампы заслонилось бледным лицом Зины, рука сестры заботливо прикоснулась к руке Маши.
– Ты очнулась, всё закончилось…
Тёмные круги под глазами Зины выдавали напряжение бессонной ночи и долгие часы ожидания, пока шла операция. Она убрала волосы, упавшие Маше на лоб.
– Зина, что с моей ногой? – Маша с трудом заставила себя разомкнуть губы. Язык едва слушался, слова получались глухими, деревянными, а в голове постоянно ощущался какой-то шум, как будто ветер шевелил листву множества деревьев в лесу.
– У меня есть нога, Зина? – спросила Маша, едва сдерживая внезапно охватившую её дрожь. – Мне сохранили ногу?
– Да, да, конечно, Машенька, – Зина всхлипнула и прижала её пальцы к губам. – Нога на месте. Просто ты её не чувствуешь, это от лекарств.
– Тогда почему ты плачешь? – удивилась Маша.
– Мне не верится, не верится, что может стать лучше, – призналась Зина и смахнула слёзы кружевным платком. – Не верится, что теперь уже наверняка станет лучше. Что всё страшное позади.
– Я уже дома, – Маша окинула глазами комнату. – Я думала, что очнусь в операционной.
– Да, дома у Густава, – подтвердила сестра. – Мадам де Кле сказала, что если ты придешь в себя здесь, это будет для тебя легче. Словно заснула дома в своей постели, а потом проснулась. А всё, что было, – просто страшный сон. Тебя привезли сюда, пока ты была без сознания. Мадам де Кле сказала мне, что через четверть часа ты проснешься. Так и вышло. Мадам де Кле сейчас придёт, – сообщила Зина. – Она пообещала мне, что уже сегодня ты сможешь встать и пройти по комнате, но с нашей помощью, конечно.
– А где Густав? – спросила Маша. – Он знает, что операция закончилась?
– Да, конечно, – быстро ответила Зина и почти перешла на шёпот. – Но ситуация очень тяжелая. Советы опять вручили ноту. Фактически разрывают дипломатические отношения. Их войска подтягиваются к границе. Очевидно, нападут не сегодня завтра. К слову, Густав договорился с мадам де Кле, что если ситуация станет совсем тяжелой, – Зина наклонилась к Маше, – она заберёт нас с тобой в Германию. Ты будешь долечиваться там. Вроде бы её германские начальники дали на это согласие.
– Я никуда не поеду, – Маша запротестовала. – Я останусь с Густавом здесь. Как бы тяжело ни пришлось.
– Но это невозможно, Маша, что за эгоизм! – упрекнула её Зина. – Представь, если красные подойдут к Хельсинки, в таком состоянии ты станешь Густаву только обузой. Ты же не сможешь пока передвигаться самостоятельно. За тобой потребуется уход, процедуры, – продолжала она, загибая пальцы на руке для убедительности. – Кто будет заниматься всем этим, когда каждый человек будет на счету. Каждый, кто может держать оружие. Вместо того чтобы сражаться с красными, они будут переносить тебя и делать тебе компрессы? – Зина поджала губы. – Нет, мадам де Кле права. Тебя отправят самолетом в Германию, там ты полностью вылечишься. За это время здесь наступит, в конце концов, какая-то ясность, – сестра пожала плечами. – Я не верю, что западные страны позволят Сталину растерзать Финляндию, в этом ведь не заинтересована даже Германия, с которой Сталин сейчас связан пактом.
– Они не заинтересованы, тем не менее отдали Финляндию в сферу его интересов, – возразила Маша. – А что касается Англии, Франции, они видели, что происходит в России, что творят большевики. Они мало чем помогли Белому движению. По сути, бросили на произвол судьбы. Так что многого ждать от них не стоит.
– Как бы то ни было, в Германии тебе будет спокойнее, – настойчиво повторила Зина. – А главное, спокойнее будет Густаву. Он будет знать, что ты в безопасности, и сосредоточится на своих делах. По-моему, хотя бы ради него ты должна согласиться.
На этот аргумент Маша не нашлась, что ответить, она промолчала.
– Добрый день. С пробуждением. Как ваше самочувствие, княжна?
Маренн вошла в комнату. Белый докторский халат поверх строгого чёрного платья с белым кружевным воротником. Волосы собраны на затылке и скреплены деревянной спицей.
– Вы уже о чём-то спорите?
Она подошла к постели Маши.
– Я убеждаю сестру, мадам, что она должна согласиться на эвакуацию в Германию при наихудшем стечении обстоятельств, – сообщила Зина. – Но у меня с трудом получается, – она обиженно скривила губы. – Маша не хочет понимать простых вещей, которые очевидны. Впрочем, тогда, в восемнадцатом, с этой госпожой Опалевой было то же самое.
«С госпожой Опалевой?» – Маренн насторожилась, но промолчала.
– Сколько я тебе твердила, – видимо, от пережитого напряжения Зина никак не могла
