В лабиринтах тёмного мира - Олег Северюхин

Глава 25

Моя вилла была уже готова. Я переселился в нее, проводя большую часть времени вне города. Как говорят, подальше от начальства и поближе к кухне.

Если рассказывать, что такое вилла, то здесь можно использовать и картинки голливудских фильмов, описывающих римскую жизнь по жизни патрициев.

Вилла — это тот же большой атриум с садом, огородом, конюшнями, свинарниками и овчарнями, а также с жилыми и производственными помещениями хозяев и рабов. Можно сказать, что это усадьба и можно сказать, что это крепость.

Как хорошо уединиться, полежать у журчащего бассейна с сигареткой, вернее с цигаркой в руке, покурить и понежиться на благоприятном климате древнего Рима.

Дела у меня шли хорошо. Я избегал столичных тусовок, потому что римский свет был таким же, как и в любом другом месте. Нет никакой разницы между блестящей столицей и захолустным городком. Все одно и то же. Кто-то кому-то не нравится. Кто-то дружит против кого-то. Кого-то охаиваем. Кого-то обцеловываем. Чем-то хвалимся. О чем-то плачемся. На кого-то жалуемся. Проталкиваем своих протеже и задвигаем чужих. Вот и вся сущность света, то есть городской тусовки.

Как и обещал, я проверил ход изучения латинского языка находящимся в рабстве депутатом. За неделю были поразительные успехи. Депутат говорил примерно так же, как говорит таджикский рабочий, ищущий себе работу и не изучавший раньше русский язык. Когда необходимость диктует, то способности просыпаются.

— Где и когда тебя взяли в рабство? — спросил я на латинском языке.

— Полгода назад я был в Триполи по вопросу Каддафи, — ответил депутат на новом для него языке, — и провалился в стену гостиницы.

— Понятно, — ответил я, — будешь работать на вилле и смотреть за местом, которое я тебе укажу. Держи язык за зубами и будь немым, иначе останешься навечно рабом.

Депутат обреченно кивнул головой.

Я ежедневно совершал прогулки к стене, возле которой оказался ровно год назад в цивильном костюме и со стеком в руках. Я проходил вдоль стены и проводил по ней прутиком, отчего на стене осталась полоса.

В один из дней прямо передо мной шли две молодые женщины, одна из которых упала в обморок. Я мог бы пройти мимо и сделать вид, что ничего не видел и ничего не слышал, и никто бы меня не осудил за это. Мало ли бродяжек ходит вокруг. Почтенные матроны гуляют в сопровождении своих мужей или хотя бы рабов или рабынь. А незамужние женщины вообще не высовывают носа за пределы атриумов и вилл без сопровождения.

Я подхватил на руки упавшую женщину и потащил ее к своей вилле, как к самому ближнему к нам помещению, где есть холодная и чистая вода из трансримского водопровода, текущего самотеком из горного озера.

На небольшом пригорке я сделал желоб и пустил по нему воду водопровода в небольшой бассейн, откуда она снова бежала в город по свинцовым трубам водопровода.

Качество и количество воды не изменилось, разве что происходила ее небольшая аэрация падающей струей. Но и струя была пущена мною в дело за счет установки водяного колеса. Оно крутило, во-первых — мельничные жернова, во-вторых — вал токарного станка по дереву и, в-третьих — пять гончарных столов.

Одновременно мои умельцы по моим чертежам соорудили ножные точильные станки, с которыми наемные точильщики ходили по всему Риму, выкрикивая:

— А вот, кому точить ножи, ножницы?

Ножницы я уже разработал, и кузнецы сделали несколько образцов, но модели нужно было доводить до ума, потому что они были грубы и быстро тупились.

Вы улыбаетесь, а первые ножницы современного вида появились в Риме около сотого года нашей эры, то есть от Рождества Христова и лет через пятьдесят после того, как я оказался здесь. До этого все пользовались древнеегипетским приспособлением для стрижки овец. Такие ножницы можно и сейчас встретить где-нибудь в сельском магазине для людей, держащих на своем подворье овец.

Потихоньку я стал превращаться в царя Мидаса, у которого превращается в золото все то, к чему он прикасается. Жернова круглосуточно превращали зерно в крупу и в муку, в течение светового дня работали гончары и токарь по дереву, который очень быстро обучился держать в руках резец.

Это так, к слову пришлось, пока я тащил женщину к дому. Слуги уже увидели хозяина с ношей и выбежали на встречу. Женщину отнесли на половину слуг и оказали ей помощь.

Как сообщили женщины о себе, они из Месопотамии, приехали сюда вместе с купцом-родственником, чтобы посмотреть на Рим и устроить здесь свою жизнь. Язык знают с детства, потому что учились в римской школе у себя дома. У них дома дядя римский гражданин и местный патриций, и они тоже имели слуг. И они обе Талии из рода Талиев. Одна Талия старшая, а другая Талия младшая. И не нужно этому удивляться, потому что в роду Талиев всех женщин зовут Талиями.

Конечно, сейчас я разбегусь, предоставлю им слуг как римским гражданкам и поселю их в господском таблинуме. Некоторые читатели уже предвкушают развитие романтических отношений странного римлянина с женщиной, упавшей ему прямо в руки по воле богов. А, может быть, сразу с двумя.

А что, нравы того времени были более свободными, нежели сегодня. Рабыни доступны всегда, а свободные женщины не отличались большой целомудренностью, потому что любили совмещать приятное с полезным, получая от близости с мужчиной то, что им нужно. Женский практицизм всегда был в цене.

Совсем другое это наши российские женщины. Именно в присутствии их хочется быть джентльменом, пропускать везде, помогать надеть пальто, уступать место и делать массу всяких разностей, от которых жизнь у женщины становится более приятной. На Западе я буду чувствовать отвращение к себе, но ни в коем случае не буду пропускать вперед женщину. Не буду, подавать ей руку. Не буду помогать надевать пальто. И, даже если она будет тонуть, то крепко задумаюсь, а спасать ли мне ее? Спаси, а она после этого подаст на меня в суд за то, что я прикоснулся к ней, вытаскивая из воды или еще что-нибудь. Да лучше уж тони со спокойной совестью, западная мадама.

Как раз перед моим исчезновением французский председатель международного валютного фонда был обвинен в изнасиловании афроамериканской горничной в США. И сразу все бледушки зашевелились в надежде подоить богатого папика, стали вспоминать, как лет десять-пятнадцать назад он делал им неприличное предложение. Да я сам лет десять-пятнадцать назад делал такие же предложения, но в очень приличной форме. Если человек не делает предложение, значит — он больной или извращенец, или вы не из тех, кому делают такое предложение.

А помните, когда одна стажерка в Белом доме захотела заработать на минетах, так столько бабенок начали вспоминать о том, что и они оказывали сексуальные услуги на безвозмездной основе и захотели получить то же самое, но только с процентами, набежавшими за полтора-два десятка лет.