Я украду твой голос - Сергей Бакшеев

— Можно. Но представьте, как бы визжала после этого девочка. Она и так всю дорогу капризничала и мешала мне слушать дыхание волн, — заявил он.

Генерал понимающе вздохнул. В конце концов, чем эта причина хуже основной. Красавица-актриса погибла потому, что в грубой форме отказалась сожительствовать с всесильным министром госбезопасности Берия.

Только однажды Композитор подкачал. Нужно было спокойно устранить заносчивого маршала Федоровского. Бурмистров изучил медицинскую карту маршала и заказал разрыв сердца. Такую версию применительно к пожилому человеку проглотят даже медики. Агенту помогли войти в квартиру Федоровского под видом водопроводчика. Он включил неисправный кран, трубы «запели», под их аккомпанемент самое время было приступать к инфразвуковому воздействию. Но когда Композитор покинул квартиру, в ней нашли тела маршала, его супруги и домработницы с огнестрельными ранениями. Не все выстрелы оказались смертельными. Пришлось принять меры, чтобы никто не выжил.

Композитор объяснил неудачу с инфразвуком патологической бдительностью маршала. Убийство получило широкую огласку, и ведомству Бурмистрова пришлось принять целый ряд мер, чтобы представить грязное дело как следствие вспыльчивости маршала, который в порыве ярости расправился с женой и прислугой, а затем покончил с собой.

Об истинной причине своего поступка Композитор умолчал. Слишком велика была тайна, к которой он прикоснулся в тот день.

Глава 20

В апреле 1952 года Бурмистров встретился с Композитором на конспиративной квартире. По неписанным правилам все задания Композитору он отдавал лично. Генерал сознательно сократил круг посвященных в деятельность спецагента. Некоторые знали о нем, но никогда не видели. Те, кто помогал Композитору, не представляли сути его заданий. Всей полнотой информации владел только Бурмистров. И не потому, что боялся огласки или провала. Нет. Он дорожил Композитором как идеальным секретным оружием в возможной борьбе за власть. А это поважнее ликвидации любого врага народа.

На этот раз предстояло выполнить ответственную и щепетильную акцию в Венгрии. Там в обществе усилились прозападные настроения, а среди руководителей коммунистической партии оказался безответственный демагог, но, к сожалению, очень хороший оратор Милош Ремер. Он, как никто, умел увлечь толпу, вбить в головы радикальные идеи, воодушевить народ на самые решительные действия. Число его сторонников день ото дня росло. Органы безопасности давно упустили момент, когда его можно было устранить без лишнего шума, как надоедливую занозу. Теперь Милош Ремер представлял собой значительную фигуру и всегда находился в окружении бдительной личной охраны. Попытка внедрить туда своего человека закончилась неудачей. Агент, как губка в ванной, мгновенно пропитался запрещенными идеями и переметнулся в стан врагов. Да еще и журналистам рассказал о своем задании. Скандал, как и следовало ожидать, раздули в западной прессе.

Но даже не ликвидация как таковая являлась в этом случае самым трудным. В конце концов, в арсенале спецслужб имелись проверенные средства от уникальных ядов до банальных снайперов. Милош Ремер всегда и всюду находился на виду, его сопровождали западные корреспонденты и фанатично преданные сторонники. Грубое устранение объекта могло взвинтить недовольство в обществе и привести к непредсказуемым последствиям. Поэтому Милош Ремер должен был неожиданно скончаться. Да так, чтобы никто не заподозрил, что его смерть насильственная.

Иван Витальевич поведал об этом Композитору и разложил ворох фотографий на журнальном столике.

— Вот этот предатель. Рассмотрите и запомните. Фотографии я заберу. В Будапешт выезжаете завтра. Как обычно, под видом журналиста, освящающего культурные события. Ведь в музыке вы разбираетесь не хуже любого настоящего композитора. — Бурмистров многозначительно улыбнулся. — Объект много ездит по стране, меняет маршрут. Но найти его не составляет труда. Он всегда в центре событий. Конкретную информацию получите на месте. И самое главное: ждать мы не можем. Каждый день его позиция усиливается, а число сторонников растет. На всё про всё — неделя. Не подведите.

Марк Ривун внимательно изучил пухлощекое лицо интеллигентного господина лет тридцати пяти с пышными усами и горящим взглядом. На всех фотографиях Милош Ремер был изображен во время пламенных выступлений перед большой толпой: в цеху, на площади, в концертном зале. Рот его был раскрыт, горло напряжено, в застывшей позе чувствовалась импульсивность.

Марк вернул фотокарточки. Генерал убрал их в карман и спохватился.

— Да, чуть не забыл. Наши сотрудники сделали запись голоса Милоша Ремера. Ведь вы всегда интересуетесь голосами клиентов.

Генерал включил большой магнитофон с подготовленной бобиной. Через специальную колонку, похожую на тумбочку, в комнату вошел разрозненный гомон толпы. Чей-то голос на незнакомом языке невнятно представил товарища Ремера. Раздались жидкие аплодисменты, которые тут же перекрыл уверенный баритон. Оратор начал тихо, почти вкрадчиво, но с каждой фразой его голос креп, расширялся, приобретал глубину, расцвечивался красками. Марк заинтересовался. Плохое качество записи, фонящий микрофон не помешали ему разобраться в уникальности ораторских способностей выступающего. Незаурядный сильный голос он сразу запомнил, теперь незачем будет напрягать обманчивую зрительную память. Он узнает этого человека в многотысячной толпе с закрытыми глазами.

— Достаточно, — Марк медленно опустил растопыренной пальцы.

Генерал протянул руку, щелкнул тумблер, шумный электродвигатель в магнитофоне затих.

— Вы никогда не были в Венгрии. Мы подготовили разговорник. Вот на этой пленке записаны самые распространенные фразы на венгерском. Включить?

Иван Витальевич вопросительно смотрел на притихшего Марка. Перед отправкой за границу Композитор предпочитал изучать местный язык только по фонограммам. Он слушал отдельные слова, фразы, отрывки диалогов, а затем идеально их воспроизводил. Понятия акцента для Композитора не существовало.

— Любопытный голос, — произнес Марк после некоторого молчания.

Бурмистров поежился. В присутствии загадочного агента он всегда чувствовал себя неуютно. На первые встречи трусливо брал наушники, не говоря про взведенный пистолет под пиджаком. Взгляд генерала пробежался по взъерошенной прическе и зимней одежде Композитора. К этому он тоже привык. Всё предусмотрено. Сегодня, как обычно перед новым заданием, агента посетит доверенный парикмахер. Затем ему принесут чемодан с подходящей одеждой, а то, что предстоит одеть к поезду, выложат прямо на стул.

— Вы про голос Ремера?

Композитор молчал. Генерал встал из мягкого кресла.

— Я все-таки подготовлю катушку с разговорником. Останется только включить. — Иван Витальевич сменил пленку в магнитофоне, оделся. — Не забывайте про сжатые сроки, — напомнил он перед прощанием.

Бурмистров никогда не обсуждал с подопечным предполагаемый способ ликвидации. Отчасти потому, что Композитор не умел рассказывать, но главным образом из-за того, что когда тот начинал говорить, генерал больше прислушивался к внутренним ощущениям, чем к смыслу фраз.

Закрыв за собой дверь квартиры, партийный генерал мысленно перекрестился. Он знал, что сегодня крепко выпьет. Так было каждый раз после встречи с Композитором один на один.

Марк включил магнитофон, завертелась пленка. Два голоса, на русском и венгерском поочередно произносили фразы: добрый день… один, два, три… направо, налево… сколько стоит…

Через час Композитор мог спросить и ответить на безукоризненном венгерском на самые распространенные вопросы.

Глава 21

Под полукруглым куполом длинного металлического ангара дрожал и переливался голос Милоша Ремера. Оратор находился в торце здания на возвышении из деревянных поддонов, застеленных фанерой. Все пространство перед ним заполняли рабочие авторемонтного завода, на котором проходил митинг. По тонкой крыше равномерно барабанил заунывный дождь. Из-за погоды митинг и был перенесен с открытой площадки в самый большой ангар.

Марк Ривун жался к стене ближе к выходу. Это было уже третье выступление Ремера, на котором он присутствовал. Здесь, под круглыми скатами, голос Ремера резонировал, усиливался и приобретал особую красоту. Тихий шелест мелкого дождя ограждал от посторонних звуков и словно консервировал голос оратора.

Марк смотрел на рабочих. На небритых грубых лицах отражались умиление, восторг и безотчетная любовь. Впервые после встречи с оперной певицей Серебровской Композитор столкнулся с голосом, умеющим не только убеждать, но и внушать слушателям неосознанную и необъяснимую любовь. Все, кто слушал Ремера, независимо от своего желания симпатизировали оратору.