Цитадель Гипонерос (ЛП) - Бордаж Пьер

Ему внезапно захотелось ласково погладить ее лоб, однако дальше намерения дело пойти не смогло, поскольку бестелесному не дано вмешиваться в сферу материального. Он долго парил над саркофагом, разрываясь между радостью снова видеть ее и огорчением от невозможности прикоснуться к ней.

Внезапно распахнулся дверной люк. Шар налился белым светом и занял место над саркофагами. Бездумный рефлекс заставил Жека искать укрытие; затем он вспомнил, что нематериален, что двое новоприбывших людей не сумеют его увидеть.

Один был одет в белые рясу и облеган, на его пальце сиял в опталиевом кольце огромный кориндон. Другой, помоложе, поверх темно-синего облегана надел зеленую рясу; его лицо скрывалось под толстым слоем белой пудры, а из-под капюшона выбивались два завитых локона. Похотливый взгляд, которым тот окинул тело Йелли, Жеку не понравился.

Анжорец спросил у себя: чего ради индисские анналы отправили его в эту комнату? Здесь он не найдет ни решения, ни ответа. Всевидящий и всезнающий (а впечатление складывалось именно такое) Шари, наверное, пользовался подобного рода бестелесными трансфертами для рекогносцировок и подготовки следующих операций.

Мужчина в белом опустился на колени с распростертыми руками. Жек интуитивно уловил, что невидимая нить связала этого прелата с четырьмя замороженными телами, что его судьба вливается в их судьбу, как речушка втекает в реку, и что эта река устремлена в океан света.

Второй священник, прислонясь поодаль к стене, исподтишка тоскующе поглядывал на саркофаг Йелли. Его изводили мучительные мысли, не давая ему душевного покоя.

— Разве ты ничего не ощущаешь, мой дорогой Адаман? — вставая, сказал человек в белом.

— Прекратите уже задавать мне этот вопрос, Ваше Святейшество! — раздраженно ответил второй. — Вы прекрасно знаете, что я всего лишь слабый безымянный слуга Крейца!

Жек, хоть и лишился органов чувств, видел и слышал после избавления от своего тела даже лучше, как будто материальная оболочка наконец перестала стеснять его дух.

— Я слышал, что сенешаль Гаркот просил вас вернуть ему этих крио, Ваше Святейшество, — сказал младший. — Что вы ему намерены ответить?

— Я не отдам их ему, — сказал человек в белом.

— Какой смысл создавать трения со светской властью, если у вас нет кодов реанимации?

— Какой смысл задавать вопросы, на которые я не могу дать ответа?

Жека внезапно втянуло в пасть голубого света. Голоса и фигуры исчезли, двое мужчин с саркофагами превратились в крошечные сияющие точки. Он мельком увидел здание, окруженное высокими башнями, город в иллюминации, шар планеты, на котором преобладали синие и красные тона, а затем не стало ничего, кроме волнительного ощущения скорости и тепла.

Рядом с гигантскими змеями трехлетний мальчик выглядел совсем крошечным. Самые крупные достигали метров двадцати от головы до хвоста, но, несмотря на то, что в проходах было тесно, они проносились мимо него с удивительной чуткостью, ни разу не сбив и не толкнув. Иногда они открывали рты, ловко хватали ребенка пастью и исчезали в узких темных туннелях.

Первые мгновения испуга и удивления прошли, и Жек понял, что именно так, в их пастях, мальчика переносят от одного гнезда в коралловом щите к другому, и этот странный транспорт напомнил Жеку чрево космины. Ему потребовалось несколько минут, чтобы связать этот пейзаж, ребенка, змей и обмолвки Шари. Индисские анналы отправили его в дальнейшее путешествие, на Эфрен, с нематериальным визитом к Оники и Тау Фраиму.

Как ни сильно отличалась Оники от Найи Фикит, Жеку она показалась такой же красивой, как мама Йелли, и он согласился с выбором Шари — выбором, который он до этих пор бессознательно отвергал. Он был не в силах принять, чтобы мужчина, перед которым открывалась величественная судьба, избавлению всего человечества предпочел сковывающую путами любовь к женщине и ребенку; при этом Жек совершенно забывал, что и его самого поддерживала беспримерная любовь Йелли. Однако при виде Оники он понял, что без нее Шари ни за что бы не нашел сил пройти до конца в одиночку, что она — родник нежности, без которого он не мог обойтись, к которому он возвращался за возрождением. Она носила одежду из терпеливо сплетенных веточек небесного лишайника, ржаво-коричневый оттенок которого подчеркивал блеск ее кожи и волос. Оники поселилась в змеином гнезде, которое разделила занавесками на три комнатки, и устроила матрасы, набитые лишайниковым пухом и покрытые плетеными попонками. Они с Тау Фраимом питались плодами коралла — продолговатыми белыми и сочными наростами, которые росли в средине коралла, и до которых были охочи и змеи.

Бдительность гигантских рептилий не ослабевала ни на миг; в каждой прогулке Оники и Тау Фраима их сопровождали около двадцати змей. Время от времени в молодой женщине просыпались рефлексы тутталки, она сбрасывала платье и взбиралась по вертикальным туннелям, которые очищала от небесных наростов. Она облюбовала порядка тридцати труб, и некоторые из них — шире десяти метров в диаметре. Синее или красное сияние солнц Тау Ксир и Ксати Му жадно врывалось внутрь щита и величественными колоннами падало на остров Пзалион и на барашки волн черного океана Гижен.

Проворство и энергия Оники поразили Жека. Она балансировала на округлых стенках труб, держась лишь пальцами, постоянно меняя центр тяжести своего тела, прилипшего к кораллу, словно присоска. Иногда она передвигалась на манер паука, раскинув руки и ноги, иногда, если заставлял проход, пользовалась лишь своими руками, как рычагом. Жек отчетливо различал игру ее мышц под тонким покровом кожи, глубокие ложбины на внешней стороне бедер, работу трицепсов и спинных мышц, напряжение и расслабление ягодиц, мощные сокращения пресса. А еще его изумляло, с какой точностью, ловкостью, экономностью жестов, с какой грацией она обрывала пучки лишайника, вросшие в коралл, и сбрасывала их в пустоту. Она так уходила в свою работу, что ее подъема не замедляло ни единое паразитное движение. Змеи проскальзывали сквозь расщелины, незаметные невооруженному глазу, опять появлялись на несколько метров выше и ожидали, пока она приблизится к ним, чтобы снова исчезнуть.

Вся в поту, Оники забралась на крышу щита и уселась на коралл, пурпурный от лучей красного карлика Тау Ксир и выметенный верховыми ветрами. Из расщелины появилась и подползла к ней змея. Оники увидела в широко открытой пасти рептилии силуэт Тау Фраима, и ее лицо осветила сияющая улыбка. Жека захватило властное желание присоединиться к ним, раствориться в потоках любви и гармонии, хлынувших из их глаз. В тот же момент он уловил колыхание холодных слизистых щупалец вокруг молодой женщины с ее сыном, и почуял, что скаиты Гипонероса, собравшиеся на острове Пзалион, более не замедлят с атакой. Затем его зрение затуманилось, и его поглотил небесный вихрь.

Головокружение внезапно прекратилось. Он плавал в полутемной комнате, где всей мебели было — тюфяк да пара соломенных стульев. На матрасе лежал мужчина с бритой головой, укрывшийся небеленым полотном простыни. На стуле сидела женщина в строгом накрахмаленном платье, присобранном до колен.

Жек задумался — что же он делает в этой лачуге. Снаружи бушевала буря, о чем сообщали завывания ветра и скрип мелкой гальки о саманные стены. Глаза женщины — совершенно белые, лишенные радужки, — были устремлены на лежащего человека, и не видели его; точнее говоря, они не задерживались на контурах его телесной оболочки. Владея экстрасенсорными способностями, женщина проникала по ту сторону видимого и созерцала сразу и тьму, и чистоту в душе своего собеседника. В нем было полно благородного — и немало низкого, словно он долгие годы гнался сразу за двумя взаимоисключающими судьбами. Женщина не осуждала его, она была слишком дальновидна, чтобы разбрасываться приговорами близким, но мужчина сам не мог простить себе собственной растраченной жизни.

— Глаза не могли меня обмануть, — повторила она. — Ты — один из двенадцати столпов храма. Один из двенадцати рыцарей Избавления.