Израильский узел. История страны – история противостояния - Григорий Трестман

Отныне понятия «государство» и «евреи» стали неотделимыми друг от друга – не в двухтысячелетних молитвах, а в реальности.

19. Еврейское государство

Со времени разрушения Второго храма и до 1948 г. институт собственного государства не имел отношения к судьбе евреев. Блуждая от одного чужого дома к другому, «или заключенные в стенах гетто, или защищенные могущественными авторитарными государствами, которые заботились о том, чтобы сохранить нерушимой власть над всеми своими подданными, евреи всегда пребывали в страхе перед государством и в надежде на государство». Это обобщение французского историка и социолога Пьера Бирнбаума, работу которого – естественно, в сокращенном виде – я хотел бы представить читателю, ибо тема утраченного и заново (через две тысячи лет) обретенного государства, безусловно, требует специального осмысления.

Только государство могло обеспечить евреям защиту от вооруженных банд или народного гнева, от религиозной ненависти или профессиональной зависти, пусть даже оно и брало за это чрезмерно высокую плату. С другой стороны, только государство способно было систематически изгонять их с насиженных мест, и именно таким образом, начиная с XIII века, усилиями английских, французских, испанских, португальских и германских монархов (а затем их республиканских «престолонаследников»), территория Европы постепенно очищалась от иудеев, чтобы стать, в конце концов, почти judenrein («чистой от евреев»). Проводившаяся Третьим рейхом политика неограниченного террора снова чуть ли не вплотную подвела континент к достижению той же цели, но прибегая уже не к изгнанию евреев, а к их физическому уничтожению.

Сионистскую идею собственного еврейского государства, которое только и способно обеспечить выживание евреев, сразу же стали интерпретировать в противоположных смыслах. Идет ли речь о «Еврейском государстве» (Теодор Герцль), идентичном таким, как структурированное французское или прусское и попросту перемещенном на Ближний Восток, или о государстве, как его понимал Макс Вебер, – наделенном функциональной бюрократической структурой, надежность которой гарантируется лояльностью всех граждан?

Чего хотят сами евреи? Государства, общественное пространство которого открыто для всех? Или именно еврейского государства, структуры и ценности которого будут нести на себе отпечаток еврейской традиции, а политическое пространство останется «резервированным» только для евреев?

Роль государства имеет решающее значение и для будущего Израиля, и для евреев диаспоры, так или иначе связанных с его судьбой, поскольку Израиль – единственное и первое в истории суверенное государство, способное при необходимости предоставить им реальную помощь и защиту. Однако рассмотрение роли государства в истории евреев не может сводиться только к Израилю и связям, какие существуют между диаспорой и Иерусалимом.

В основном евреи мира – лояльные граждане разных государств: от Франции до России, от Венгрии до США, от Аргентины до Австралии. Это миллионы людей.

Со времен Франко-прусской войны верность евреев государствам, в которых они жили, доходила до такой степени, что они, сражаясь в армиях этих государств, оказывались по разные стороны фронта и стреляли друг в друга. Хотя они молились одному и тому же Богу и одинаково отмечали религиозные праздники. В Европе конца XIX – начала XX века триумф крайнего национализма в национальных государствах усиливал привязанность евреев к их собственной национальной «воображаемой общине» и побуждал к участию в бесконечных бойнях, где они приносили себя в жертву во имя «своего» кайзера, «своей» конституционной монархии или «своей» республики.

К сожалению, история противостояния евреев на полях сражений XX века еще не написана, хотя она, безусловно, весьма поучительна.

В час рождения Государства Израиль, на средиземноморских пляжах, когда приверженцы Эцеля сражались за собственное виденье еврейского государства, – пролилась еврейская кровь. И пролита она была евреями. Но мы сейчас говорим о войнах, в которых евреи участвовали во имя их беззаветной преданности нееврейским государствам. И это чувство преданности в начале XX века было столь живо, что даже евреи, уже эмигрировавшие в Палестину, с началом военных действий 1914 г. спешно возвращались в Германию, чтобы сражаться в рядах кайзеровской армии.

Несколько десятилетий спустя французские евреи воочию увидели, что правительство Виши выкинуло их из общественной жизни. Они пытались протестовать, ссылаясь на свою верность отечеству и на медали, заслуженные ими в 1914–1918 гг. Когда французское государство осуществляло их депортацию, евреи были не в силах в это поверить: они были так преданы Петену, под чьим началом многим из них пришлось служить…

Подозрение в двоедушии евреев, которые в равной степени лояльны по отношению к государству, в котором живут, и к другим евреям диаспоры (а с 1948 г. – к Израилю) существовало всегда. Но особенно оно обострилось после издания огромными тиражами «Протоколов Сионских мудрецов». Это подозрение распространилось во многих странах и сделало положение евреев более чем дискомфортным.

Это стойкое, укоренившееся, подозрительное отношение к евреям только усилилось с образованием Государства Израиль, из-за чего положение евреев диаспоры в их родных странах становилось все более двусмысленным.

Повторяемые на все лады, во все времена и повсеместно – от Веймарской республики до сталинского Советского Союза или мусульманского Ирана – обвинения евреев в двойной лояльности показывают почти полную невозможность для них нормального участия в политической жизни, свободного выбора своих друзей и врагов. А если евреи диаспоры, вопреки всему, и приходят в политическую жизнь стран своего проживания (искренне и преданно полагая эти страны своими), то все равно несут на себе печать особого положения национального меньшинства, рассеянного по миру, а потому не вызывающего не только симпатии, но и доверия.

Впрочем, на протяжении истории евреи отлично умели налаживать отношения с политической властью.

Модель «придворного» еврея представляется в этом смысле весьма показательной. И при багдадском дворе эпохи Аббасидов, и в Испании (мусульманской и христианской) некоторые евреи попадали в число придворных, тем самым приобретая решающее влияние среди своих единоверцев. Однако триумф модели «придворного еврея» был связан с возникновением абсолютистского государства, с политикой меркантилизма, которая в XVII и XVIII веках заложила фундамент современного государства. Финансовые нужды государств были тогда настолько велики, что государи часто обращались за помощью к евреям. Самсон Вертхеймер, Ротшильды, Оппенгеймеры в Пруссии, Австрии и Франции стали олицетворениями могущества «придворных евреев», умевших быть незаменимыми. Оказывая финансовую поддержку власти, они играли важную роль в модернизации государства и, в частности, армии. Их близость к придворным кругам меняла и их самих – как в социальном, так и в культурном плане. И все-таки их положение оставалось шатким: например, в результате тайных интриг Йосеф Оппенгеймер, знаменитый прототип фейхтвангеровского еврея Зюсса, был казнен (1737).

Ханна Арендт подчеркивает уникальность отношений между «придворными евреями» и государством, которое опиралось на их богатства. Она полагает, что апогей политического могущества евреев был связан с триумфом абсолютистского государства. По ее мнению, «государство, вовлеченное в новые виды экономической деятельности, было заинтересовано в том, чтобы предоставить евреям определенные привилегии и рассматривать их как особую группу. Государство не могло позволить им ассимилироваться, слившись с остальным населением, которое отказывалось давать ему, государству, кредиты… Национальное государство нуждалось в том, чтобы евреи оставались обособленной группой и не входили в классовую структуру общества, сами же евреи нуждались в сохранении своей идентичности и в выживании именно в качестве группы».

Согласно Арендт, в XX веке торжество империализма поставило под вопрос главенствующую роль государства, которое в этот момент внезапно порвало свою особую связь с евреями. Они, не имевшие своего государства, теперь оказались в положении более чем неустойчивом.

Условия для превращения традиционного антисемитизма в специализированную и налаженную машину уничтожения созрели уже тогда: евреи могли жить обособленной группой, вне общества, до тех пор, пока почти гомогенный государственный аппарат нуждался в них и был заинтересован в том, чтобы их защищать. Упадок государственного аппарата привел к дезинтеграции еврейского общества, которое так долго было с ним связано… Стремительная модернизация общества подорвала прежний политический статус евреев – верных слуг государственной власти, лишенных собственного государства.