Сначала жизнь. История некроманта (СИ) - Кондаурова Елена
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неожиданно справа послышался какой-то шум, и громко треснула ветка. Тось вскочил, оглядываясь. Святая семерка, кого еще нелегкая принесла?
Несколько мгновений спустя раздались приглушенные мужские голоса, и Тось, как испуганный заяц, метнулся в сторону, в тень от деревьев.
Тут же раздался грубый вопль:
— Вон он, лови, а то уйдет!
Тось мчался к выходу из кладбища, не разбирая дороги. Хельфов мамрюк, надо же было так глупо вляпаться!!! Он пролетел сквозь живую изгородь, весь исцарапавшись, но совершенно этого не заметив. Ани-Милосердная, спаси и сохрани, только бы не догнали, только бы не догнали…. Тось весь дрожал и, наверное, разревелся бы от страха, если бы у него было на это время. Наверное, Ани в этот момент спала и не слышала молитву, потому что преследователи и не думали отставать. Наоборот, матерясь, тяжело дышали в затылок и грузно топали за спиной у Тося, который несся прямиком к деревне. Почему к деревне? А боги его знают, почему. Куда еще может побежать насмерть перепуганный ребенок, если не домой? И пусть Тось уже вышел из детского возраста и умом прекрасно понимал, что дома ему никто не поможет, тело все равно несло к родному двору, истово веря, что там для него единственное безопасное место на свете.
До дома оставалось несколько десятков шагов, когда его сбили с ног и окружили посреди улицы. Толпа разъяренных, разгоряченных погоней мужиков с вилами наперевес против тощего, валяющегося в пыли подростка.
Он сел, с ужасом озираясь и пытаясь отползти в сторону, но уперся в чьи-то вилы. Шарахнулся в сторону, снова напоролся на вилы, больно уколовшись.
— Так вот кто у нас, оказывается, пакостил! Тосев щенок! Я всегда знал, что добра с него не будет!
Тось узнал голос старосты и замер, втянув голову в плечи. От дядьки Снасия он не ждал ничего хорошего.
Мужики зашумели, целиком и полностью поддерживая злорадное удивление старосты.
— А ну, признавайся, сопляк, какого ляда делал на кладбище среди ночи?
— Никакого! Ничего я там не делал!
— Врешь, гаденыш!
Снова тычок вилами, от которого Тось сжался в нервный, трясущийся комок.
Со стороны кладбища послышался шум и голоса. Несколько мужиков, либо немолодых, либо слишком тяжелых, чтобы принимать участие в погоне, дружно тащили связанного дядьку Вахара.
— Гляди, Снасий, кого мы еще нашли! — сказал один из них, давая знак остальным.
Те дружно швырнули принесенного к Тосю, так что голова кузнеца больно стукнула босую ступню мальчишки.
— Ну и чего ты добился, дурак? — не сдержавшись, одними губами спросил Тось своего поднятого. Хельф его дернул связаться с этим кузнецом!
Тосев вопрос будто разрушил плотину, и дядька Вахар, дернувшись, вдруг завыл, заскулил, как собака.
— Братцы, святой семеркой прошу, братцы! Вбейте в меня осиновый кол! Не хочу быть упырем проклятым, не хочу! Святой семеркой прошу, братцы! — он начал извиваться и ползать по земле, пытаясь подняться на колени. — Ани Милостивой клянусь, не виноват я, что так вышло! Это все он, колдун проклятый, это он меня поднял! Это все он!!!
— Заткнись, придурок! — не выдержал Тось, и излияния кузнеца плавно перешли в неразборчивое мычание, перемежаемое рыданиями.
— Вот значит как! — обрадованный голос старосты ударил Тося по ушам. — Кому еще нужны доказательства?
Судя по недоброжелательному гулу, доказательств всем было достаточно. Тось поднял голову, затравленно озираясь. Он все еще не верил, что они решаться прямо здесь его убить. А как же суд? А жрецы? А храм Веса-Правдолюбивого?
Но, похоже, вопросы законности ночного судилища никого не волновали. Деревенские мужики сдвинулись в круг поплотнее и выставили вперед вилы. Было ясно, что они не отступят. Тося охватило отчаяние. Он молча озирался, впиваясь взглядом в знакомые с детства лица. Они медлили, никто не решался ударить первым, мальчишка все-таки. Вдруг староста выхватил у кого-то вилы и сделал выпад в сторону Тося.
— Эх, благословите, боги!
Тось дернулся в сторону и мгновенно, не раздумывая, перехватил контроль над жирным телом дядьки Снасия. Как в дерьмо окунулся, честное слово. Тут же отпустил его, и староста, выпустив вилы, грузно повалился на землю.
Причины того, что случилось со старостой, мужики осознали не сразу. Кто-то сообразил быстрее, кто-то медленнее, кто-то вообще ничего не понял. И это дало Тосю шанс. Те, кто понял быстрее, набросились на него с вилами, пытаясь пригвоздить к земле, но им мешали те, кто соображал медленнее, началась давка и неразбериха. Тось уворачивался, как мог, и одновременно убивал каждого, кто пытался ткнуть в него вилами. Ему почти не было страшно, он даже искренне не понимал, как не додумался до этого раньше, только внутри скрутился ледяной комок, из-за которого била крупная дрожь и накатывала тошнота.
То, что любого напавшего ждет смерть, наконец, дошло и до самых недалеких. Вилы постепенно опустились, потом раздались вопли ужаса, и здоровые взрослые мужики попятились, а потом и побежали прочь от неподвижно сидящего на земле мальчишки.
Проводив их глазами, Тось еще немного посидел, а потом встал и пошел домой.
Дома он наскоро собрался, побросав еду и какие-то вещи в сумку и ссыпав туда же оставшееся серебро. Перед глазами все плыло, как в тумане. Поматывая головой, чтобы избавиться от мути перед глазами, Тось запряг недовольно фыркающего, что разбудили среди ночи, Орлика. Конь уже почти не шарахался от него после того, как он кого-нибудь убивал. Привык, как и вся остальная скотина. Во дворе было тихо, даже собаки спали. У Тося сжалось сердце. Бросать их всех вот так. Сколько лет они были его единственными, кто был рядом? Не выдержав, Тось вернулся в хлев. Гуси, утки, козы, что они понимают? Но вот Милка с его любимицей Ночкой…. они же его, считай, выкормили.
Он нашел их в темноте, обнял, прижался к теплому Ночкиному боку щекой, несколько раз похлопал по спине. Кому-то они теперь достанутся? Тось сильно надеялся, что деревенские поторопятся с дележом и не оставят коров недоенными. Ладно голодными, потерпят, но недоенными — это плохо. Тось не хотел, чтобы они мучились. Проглотив вставший в горле ком, он вышел из хлева. Надо было торопиться, скоро рассвет. Взгляд последний раз пробежал по знакомому до последней щепки подворью, было что-то невероятно тоскливое в том, чтобы уезжать вот так, среди ночи…
Потом забрался на Орлика, и поехал со двора.
Краишевка располагалась в низине, и дорога из деревни шла по холму. Когда рассвело, Тось еще раз оглянулся, пытаясь разглядеть свой двор. За ночь он успел отъехать довольно далеко, и домики показались ему маленькими, как игрушки. Он замер, увидев, что вокруг его двора толпятся люди, а из его дома и всех построек валит дым и прорываются сполохи огня. И никто не ведет домой его скотину, не растаскивает припасы, не сует в мешки кур и поросят…
Губы Тося невольно запрыгали, потом сложились в жалобную гримасу. По щекам побежали горькие, как полынь, и обжигающие обветренную кожу слезы.
Ночка, Милка….
Тось ничего не сказал, даже не закричал. Все звуки замерзли в горле, как вода в колодце в лютый мороз.
Но если бы он видел себя со стороны, то заметил, как от его груди отделилось небольшое темное облачко и полетело к Краишевке. Однако он смотрел только туда, где горел его дом, и потому ничего не увидел.
Глава 7.
«…. Тирту, куда я приехал с Мирой и ее тетей, оказался совсем не похожим на Барн и другие виденные мною человеческие поселения. Разумеется, как представитель другой расы, да еще и так мало знакомый с людьми и их обычаями, я не вправе высказывать столь категоричное мнение, но сердце подсказывает мне, что нигде в человеческих землях более не существует такого города, как Тирту. Богатейшая история (Тирту, по преданию, был построен еще до пришествия богов) накладывает на его жителей довольно заметный отпечаток. Особенно впечатляющим их качеством следует считать непомерную гордыню — каждый мнит себя потомком правителя, героя или какой-либо иной выдающейся личности (что, разумеется, нельзя проверить, ибо правителей, героев, равно как и выдающихся личностей, за долгую историю города существовало немало и почти каждому из них потомками приписывается высокая плодовитость, почитающаяся здесь отличительным признаком выдающейся личности).