Великая война. 1914–1918 - Джон Киган
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
5 августа, на следующий день после того, как Британия объявила войну Германии, сцены ликования можно было увидеть в Лондоне. В Париже люди собирались на вокзалах, чтобы проводить мобилизованных резервистов. Вот как об этом вспоминал французский пехотный офицер:
В шесть часов утра, даже не подав сигнала, поезд медленно тронулся с места. В этот момент совершенно неожиданно, словно взметнувшееся от тлеющих углей пламя, из тысяч глоток вырвалась «Марсельеза». Все мужчины стояли у окон вагонов и махали фуражками. Люди на перронах и в соседних поездах махали в ответ… Толпы народа собирались на каждой станции, у каждого шлагбаума, у каждого окна. Отовсюду слышались крики: «Да здравствует Франция! Да здравствует армия!» Люди махали платками и шляпами. Женщины посылали воздушные поцелуи и осыпали наш состав цветами. Молодые люди кричали в ответ: «До свидания! До скорой встречи!»[104]
Большинству резервистов повестка присоединиться к тем, кто был уже в пути, придёт совсем скоро. Те, кого ещё не призвали, приводили свои дела в порядок. Во многих армиях день перед назначенным сроком призыва считался свободным — можно было попрощаться с родными, друзьями и товарищами по работе.
На сборных пунктах было очень оживлённо. Вот как описывает это знаменитый британский историк Ричард Кобб:
Совершенно незнакомые люди перебрасывались фразами, которые на первый взгляд могли бы показаться странными, но собеседники прекрасно понимали друг друга. Все они словно стали вдруг персонажами «Алисы в Стране чудес» — игральными картами, днями недели или датами какого-то особого календаря. «Ты в какой день? — спрашивал кто-нибудь и, не дожидаясь ответа, словно утверждая своё превосходство, гордо ронял: — Я сегодня». Тот, к кому он обращался, явно был обескуражен: «Я на девятый». (Не повезло бедняге — пропустит самое интересное, ведь к тому времени всё закончится.) Стоявший рядом с ним спешил сообщить: «Мне не придётся ждать слишком долго — я на третий». — «А я на одиннадцатый…» (Этот точно до Берлина не доберётся)[105].
Немецкий офицер запаса, оказавшийся в это время по делам в Антверпене, описывал процедуру призыва более прозаично. Согласно мобилизационному предписанию ему надлежало явиться в ближайшую артиллерийскую часть на второй день после объявления мобилизации.
Когда 3 августа я добрался до Бремена, семья меня уже оплакивала. Они думали, что я расстрелян бельгийцами. <…> 4 августа я был призван в армию и приписан к 18-му резервному полку полевой артиллерии, формировавшемуся в Беренфельде близ Гамбурга, приблизительно в 120 километрах от моего родного дома. Никого из родственников к зданию, где нас собрали, не подпустили. Как только представилась возможность, я передал семье записку. На перроне штатских тоже не было, только представители Красного Креста — они раздавали всем желающим сигареты и сласти. В военном эшелоне я встретил друзей по гребному и теннисному клубу, чему очень обрадовался. <…> 6 августа нам выдали полевую форму. Я такую никогда не носил — серо-зелёная, с тусклыми пуговицами. Выдали и каски, обтянутые серой тканью, чтобы не блестели на солнце, а также высокие сапоги для верховой езды, коричневые и очень тяжёлые… Все солдаты и большинство офицеров, как и я, оказались резервистами, но командир был из кадровых. <…> Почти все унтер-офицеры тоже кадровые. А лошади, как и мы, резервисты. Как выяснилось, большинство лошадей в стране стояло на учёте, и их владельцы — спортсмены, фермеры и т.д. — обязывались регулярно сообщать о них, чтобы армия в случае необходимости могла быстро пополнить кавалерию и хозяйственные службы[106].
В первую неделю августа по всей Европе действительно были мобилизованы сотни тысяч лошадей. Даже в Британии их рекрутировали 165.000 — для кавалерии и в качестве тягловой силы для артиллерии и обозов. Австрийская армия мобилизовала 600.000 лошадей, немецкая 750.000, а русская — в её состав входили 24 кавалерийские дивизии — больше 1.000.000[107]. В том, что касалось лошадей, армии 1914 года мало чем отличались от наполеоновской. По расчётам штабных офицеров, на каждых трёх солдат должна была приходиться одна лошадь. Вальтер Блюм, резервист 12-го Бранденбургского гренадерского полка, писал, что при мобилизации из Штутгарта взял для своих двух лошадей не меньше багажа, чем для себя: «…мой чемодан, мой коричневый вещмешок и два ящика упряжи… со специальными красными отметками «Военный груз. Срочно»». Всё это было заранее отправлено поездом в Мец, на границу с Францией.
Поезда запомнились всем, кто отправлялся в это время на войну. Железнодорожный отдел немецкого Генерального штаба составил на период мобилизации расписание движения 11.000 поездов, и со 2 по 18 августа по мосту «Гогенцоллерн» через Рейн прошли 2150 составов, по 54 вагона в каждом[108]. Главные железнодорожные компании Франции — Nord, Est, Ouest, PLM, РОМ — с мая 1912 года имели мобилизационный план на 7000 составов. Многие из них ещё до начала войны переместили к узлам погрузки.
Пассажиры, прибывавшие [в Париж] из Мелёна, видели необычную картину — скопление пустых составов без локомотивов, зачастую смешанных, составленных из вагонов разных компаний, вперемешку пассажирских и товарных. На многих были надписи мелом… Они стояли на запасных путях всю дорогу от столицы департамента Сена и Марна практически до Лионского вокзала. Не менее удивительная картина открывалась взору пассажиров, подъезжающих к Северному вокзалу, — на запасных путях скопилось несколько сотен неподвижных локомотивов[109].
Без дела поезда стояли недолго. Вскоре они тронулись с места, заполненные сотнями тысяч молодых людей. Составы шли к границе со скоростью от 15 до 30 километров в час, нередко надолго останавливаясь. Многие подготовленные к их приёму приграничные станции представляли собой сонные деревни, где в мирное время платформы были слишком велики для тоненького ручейка пассажиров. Фотографии, сделанные в начале августа 1914 года, — одно из самых сильных из дошедших до нас свидетельств тех событий: надписи мелом на вагонах — Ausflug nach Paris и À Berlin, в окнах — восторженные молодые лица над расстёгнутыми воротниками мундиров. Снимки чёрно-белые, а мундиры были цвета хаки, серые, грязно-зелёные и тёмно-синие.
Это был месяц сбора урожая, и лица сияли на ярком солнце — улыбки, гримасы безмолвных криков, неуловимо хорошее настроение, освобождение от рутины. Отъезд в действующую армию везде воспринимался