Наемник: Грань возможного - Андрей Ливадный

Благодаря уникальным научным и биопроизводственным комплексам станции «Эдем» многие планеты получат второй шанс, постепенно обретут новые биосферы, жизнь на них воспрянет из пепла в буквальном смысле.

Единственное, что омрачало радость Айлы, были мысли о Глебе.

Почему я выбрала его? Влюбилась без надежды на взаимность. Он сейчас где-то далеко, и я для него, наверное, лишь эпизод прошлой жизни, взбалмошная девчонка, которую он однажды спас на далеком Роуге.

Айла любила Глеба, но он даже не пытался ответить ей взаимностью. Их встречи происходили нечасто, урывками, он постоянно куда-то спешил, был сумрачен, словно специально возводил вокруг себя стену отчужденности.

«Ладно, только не впадай в депрессию», – шепнул внутренний голос.

«А годы идут». – Она грустно посмотрела в глаза своему отражению.

Псевдожизнь.

Фантомные чувства, нереальные ощущения боли, мысли о вселенской несправедливости, терзающие разум.

Пытка.

Представьте, что ваше сознание лишили тела, заточили внутри огромной станции, сделав ядром ее системы.

Ника испытывала боль, но не могла даже вскрикнуть от нее. Что толку в звуке, исторгнутом из сотен скрытых динамиков бортовой аудиосистемы? Крик станции боевого терраформирования. Кто его поймет и услышит? Разве что Айла напугается до смерти.

Глеб. Зачем ты сделал со мной такое?

Теперь Ника понимала смысл древней человеческой поговорки о том, что благими намерениями выстлана дорога в ад. Личный ад ее души.

Третье перерождение боевого искусственного интеллекта оказалось столь болезненным, что она, собирая осколки сознания, складывая одно воспоминание к другому, восстанавливая исходную архитектуру искусственной нейросети, испытывала всепоглощающее отчаяние.

Она снова шла, босая, по раскаленным углям воспоминаний, перед ней вновь открывались дороги войны: усеянные изуродованными остовами машин поля сражений; крики сгорающих заживо пилотов стыли в возрождающемся рассудке, ломая, деформируя его.

Этот долгий, отчаянный, сумеречный отрезок памяти, повествующий о трудном взрослении искусственного интеллекта тяжелой серв-машины класса «Фалангер», теперь казался Нике едва ли не самым простым и понятным периодом ее осознанного существования.

Шла война. Цели были ясны. Мир делился на черное и белое, врагов и союзников, лишь чтение глубинных, подсознательных слоев личности пилота – капитана Глеба Дымова – вносило смятение, заставляло переосмысливать будни войны, медленно взрослеть в периоды вынужденного одиночества во время редких затиший между боями.

Ритм ударов его сердца, глухой ток крови, всплески метаболических реакций, спровоцированные эмоциональным восприятием событий, глубины его разума, омуты чувств – все это было доступно «Одиночке», прочитано, а затем и прожито.

Боль то отступала, то вновь накатывала неодолимым желанием надрывного крика.

Айла, конечно, делала все возможное, она действительно старалась стать для искусственного интеллекта лучшей подругой, но Ника постепенно замыкалась в себе, погружаясь в омут безысходного существования.

«Я всегда одна», – думала она, провожая взглядом Айлу, машинально подключая видеодатчики по пути ее следования, от секций лабораторий до каюты, затем перевела «мысленный взор», сосредоточившись на восприятии космического пространства и планеты.

Она была станцией.

Ее новым телом стал корпус «Эдема», органами восприятия – датчики и сканирующие комплексы.

Возродившаяся личность билась в агонии, не находя выхода из тупика. Память об утраченном чувственном восприятии мира медленно сводила с ума. «Хорошо Айле, – думала Ника. – Она свободна в желаниях и поступках, я же вынуждена довольствоваться той оболочкой, куда меня инсталлировали».

Как ни парадоксально, но, следуя воспоминаниям, настоящая жизнь началась после того, как ее личность поместили в тело киборга, поработив искусственный разум, – с Никой играли, как с марионеткой, а она жила, захлебываясь чувствами.

Тусклое рациональное восприятие мира взорвалось, открылся доступ к настоящим эмоциям, глубоким, ранящим, трепещущим, не заимствованным, а своим…

Она сумела порвать тенета лжи, сбросить оковы, бежать от пленивших ее андроидов – Ника погрузилась в бурлящую послевоенную жизнь Периферии, как в омут, былые чувства воспрянули, она искала Глеба – половинку своей души, человека, который пробудил ее от холодной созерцательности, провел узкими тропами войны, дал толчок для саморазвития ее собственной личности.

«Что же ты сделал со мной?» – вновь и вновь горько думала она, глядя в звездную бездну.

Она бы отдала гарантированную вечность существования за один вдох, за удар сердца, за возможность снова жить и чувствовать, а не созерцать окружающее.

Она видела, как грустит Айла, но не открывала ей причину, по которой Глеб не появляется на станции.

Ника балансировала на грани, но выхода из создавшейся ситуации попросту не было. Она понимала – память об эмоциональном восприятии мира постепенно угаснет, она снова станет полноценной киберсистемой, спокойной, уравновешенной, рациональной.

Я не хочу такого исхода!

Замкнутый круг.

«Зачем же ты вновь собрал меня? – мысленно обращалась она к Глебу. – Зачем запер в неживой оболочке, наедине с памятью о тех настоящих, неподдельных чувствах, подаренных недолгим биологическим существованием?

Глеб… Я же просила тебя: запомни меня живой. Не больше».

Ника хотела сгореть. Сгореть в щемящих, противоречивых чувствах, в своей неразделенной, обреченной любви. Она вдоволь отпила яда человеческих чувств и ощущать себя запертой внутри системы огромной космической станции, осознавать, что ее вновь инсталлировали, собрали, не спросив, хочет ли она такого существования, было попросту невыносимо.

Она старалась как могла, но чем больше нейромодулей включалось в общую сеть ее рассудка, чем полнее и глубже становилась память о прожитом, тем тяжелее было Нике справляться с собой.

Так проходили глухие, полные отчаянных мыслей ночи. Утром просыпалась Айла, и общение с ней слегка притупляло чувство безвыходности. Девушка умела заразить своим энтузиазмом кого угодно, и Ника, помогая ей воссоздавать оазисы жизни на поверхности сожженной дотла планеты, делала это не по принуждению.

Она хотела бы трепетно любить воссоздаваемую природу, но даже здесь таилась нечеловеческая боль: созерцая островки зелени глазами работающих на планете машин, Ника с особой остротой понимала – ей уже никогда не пройти босиком по мокрому от росы лугу, не ощутить пряного запаха травы, не прикоснуться к ней, не…

Хорошо, что Айла не знает о нашем разговоре с Глебом.

Дымов собирался прилететь. Однажды он связался с Никой через канал гиперсферной частоты, вошел в виртуальное пространство «Эдема».

Они встретились… и вдруг поняли, что не знают, о чем говорить.

Мир эфемерных образов клубился вокруг, цифровое пространство вскипало, Ника, ощутив присутствие Глеба, внезапно утратила самоконтроль.

– Зачем? – спросила она.

Хрупкая льдинка сорвавшегося с губ слова разлетелась тысячью осколков, сверкнула гранями непрожитого.

– Зачем ты это сделал, Глеб?! – яростный смерч из чистого пламени растопил лед, испепелил реальность.

– Ника, я не мог поступить иначе!

– Ты не понимаешь, что сотворил со мной?!

– Я вернул тебе жизнь!

– Не лги себе, Глеб! Ты обрек меня на медленную смерть! Ты хуже, чем тот свихнувшийся андроид, что дал мне биологическое тело!

– Ника, ты должна успокоиться! Я не желал тебе зла!

– Благими намерениями, Глеб, вымощена дорога в АД! Хочешь, чтобы я управляла «Эдемом»? Наблюдала, как появятся у вас с Айлой дети?! Растила жизнь, не чувствуя ее дыхания?! Я прожила отпущенное мне, а ты… Ты возродил меня мертвой! Уходи… – лед ее слов снова рассыпался искрящимся крошевом. – Я справлюсь сама. Будь счастлив…

В отчаянии она оборвала канал связи.

Это было невыносимо. Больше Ника не отвечала на вызовы.

Она ничего не сказала Айле, постаралась унять бушующие в виртуальной душе вихри пламени.

Время застыло. Шли дни, месяцы, а Глеб не появлялся. Ника понимала: после состоявшегося разговора он опасается спровоцировать еще один взрыв, который вполне способен погубить Айлу и даже разрушить «Эдем».

Ника чувствовала себя виноватой во внезапном срыве, но уже ничего не могла изменить.

Глеб вел себя разумно. Он всегда был таким. Возможно, он даже не замечал, какие сильные чувства испытывает к нему Айла, она же вела себя как ребенок. Любила Глеба, страдала, не понимая, что его опустевшую душу нужно согреть, наполнить новым смыслом, вдохнуть в него жизнь, иначе он так и уйдет по кривой тропке мщения, в бездну, откуда уже нет возврата.

Иногда ей хотелось откровенно поговорить с Айлой, может быть, даже подтолкнуть ее к безумному поступку, – ну что ей стоит на время оставить «Эдем», приостановить исследования, отыскать Глеба?