Итоги № 44 (2013) - Итоги Итоги

Пришлось соглашаться. Прооперировал он меня с эстетической точки зрения безобразно. Ободрал и спину, и ребра. Потом началось тяжелейшее облучение, «химию» назначать он мне не стал. Сделали четырнадцать сеансов, потом еще семь. Уровень лейкоцитов ушел почти в ноль, из больницы я вышла совершенно никакая. И тут решающую роль сыграла моя немецкая кровь. Включилось рациональное сознание, я скомандовала себе: «Давай поднимайся, хватит этих слюней и соплей!» Встала с кровати, пошла и тремя месяцами позже вместе с Владимиром Котиным уехала на короткий срок работать в Америку. Ставила там танцы, было очень тяжело. Как только вернулась домой, сразу свалилась. Но потом потихоньку-полегоньку оклемалась. Нагружала себя, заставляла работать и пришла в форму.

— Какие чувства охватывают человека, когда он узнает столь страшный диагноз?

— Сначала я просто не поверила: казалось, все это происходит не со мной. Но когда смирилась с ситуацией, паники все равно не было. Я просто поменяла образ жизни. Как только возникала какая-то нервная ситуация, уходила в сторону. Если случалась физическая перегрузка, старалась компенсировать ее дополнительным отдыхом. Приходила днем домой и сразу ложилась спать. Болезнь расчертила мою жизнь на две части: сейчас я очень четко понимаю, что мне нужно, а что нет. Страх являлся только ночью. Но поскольку я и до этого испытывала ночные кошмары по поводу чемпионатов мира и Олимпийских игр, то уже умела их изгонять. Ко всему прочему, у меня с инсультом лежала мама… Из Театра Моссовета позвонили домой и спросили: «Таня, Лена еще жива?» Мама сразу хлопнулась в обморок. Я же ей, естественно, ничего не сказала. Соврала, что надолго уезжаю в Америку, а сама в это время находилась в больнице.

На второй день после операции ко мне приехал Шура Ширвиндт, мой близкий друг. А у меня, поскольку тело кромсали по кусочку, все туловище заковано в гипсовый панцирь. В том числе и рука, она тоже была поражена метастазами. Я просила никого в палату не пускать, чтобы меня не видели в таком состоянии. Но Ширвиндту дать от ворот поворот не могли. Он заходит, я сижу ем. Шура говорит: «Вот баба, даже рак не берет». (Смеется.)

— Давайте сменим тему на что-нибудь более духоподъемное. Скажем, вы всегда очень элегантно одевались. Тяжело было поддерживать марку в эпоху тотального дефицита?

— Из всех своих заграничных поездок я старалась привезти хотя бы одну красивую вещь. Помогала и дружба с Леной Брежневой — дочерью Якова Брежнева, родного брата Леонида Ильича. Они всегда заказывали меха в магазине на Кутузовском проспекте. С помощью Лены я купила все свои лучшие шубы. Кроме того, моя мама фантастически шила. Первое мое пальто она сшила из китайских одеял. Потом нашла где-то в театре кусок кожи и пустила ее на кант. У нас была швейная машинка «Зингер», оставшаяся от бабушки. Она и сейчас стоит в квартире как предмет антиквариата. Потрясающий приборчик, прошивал как толстые одеяла, так и тончайший шелк. В сундуке у мамы хранились старые корсеты на китовом усе, они тоже периодически шли на пальто.

Иностранные тренеры на моду особого внимания не обращали. Они, как правило, приходили на каток в спортивных костюмах и куртках. Зато мы, приезжая за границу, первым делом мчались по магазинам одежды. Западные коллеги все время удивлялись: «Зачем вам это, вы ведь и так прекрасно одеты?!» Знали бы они, какой ценой все это собиралось… Существовало даже негласное указание поменьше показывать нас с Тарасовой по телевизору, поскольку мы постоянно меняли шубы. Говорили, что простой народ это раздражает.

— Вы что же, получали недовольные письма?

— Письма приходили разные. Помню, пришло письмо из маленького сибирского городка от родственницы князя Голицына. Та писала, что у нее хранятся фамильные драгоценности, которые она хочет продать только мне. Я заинтересовалась, договорилась о встрече. У корреспондентки не хватало на билет, пришлось отправить перевод. Она приехала, открыла привезенный мешок — и от неописуемой красоты у меня перехватило дыхание. Естественно, я купила. Пришлось даже денег занять, потому что у меня нужной суммы не набралось. Представляете, вот вам дворянская судьба! Это был 1987 год или что-то около того. Получается, она семьдесят лет ждала, прежде чем вытащить семейные драгоценности из чулка.

Но были и другие почтовые отправления. Однажды я получила послание из тюрьмы. Его передали из «Динамо» после того, как оно прошло все этапы досмотра. «Ты, лахудра, — обращался ко мне неизвестный автор. — Если в следующий раз появишься без своей шапки, я приду и тебя распишу». Дело в том, что у меня была шапка из рыси, которую я надевала на все соревнования. Отправитель письма поспорил с кем-то, что во время телетрансляции я появлюсь на экране именно в ней, а я как назло сняла шапку.

— Знаю, с появлением рысьей шапки связана отдельная история.

— Я вернулась из очередных гастролей по Америке и привезла себе оттуда джинсы Levi's. По окончании сезона мы обычно совершали турне по Советскому Союзу. И вот представьте себе: Барнаул, мартовский вечер. Все мои ученики выступают во втором отделении, я в темноте иду из гостиницы во Дворец спорта. Преодолеть нужно было всего метров пятьсот. Вдруг вижу, меня преследует какой-то парень. Ускоряю шаг, он за мной. Почти бегу к служебному входу, он не отстает. У самых дверей настигает, я оборачиваюсь, уже готовая к драке, и вдруг слышу: «Чайковская, снимай штаны!» В полной барнаульской тьме я понимаю, что пришла моя смерть. А он вдруг говорит: «Вот!» — и достает шкуру рыси, цельную, с лапами и мордой. Я совсем немею от страха. И вдруг слышу: «Давай меняться. Ты мне джинсы, а я тебе — это». Несмотря на весь ужас положения, я быстро смекнула, какое сокровище он мне предлагает. «Ну не здесь же. Приходи завтра ко мне в номер, там и поменяемся», — отвечаю. На следующий день этот парень пришел и шкуру принес. Отдал мне ее, а я ему — свои джинсы, предварительно отпаренные. Из этой рыси мне и сшили шапку, которую я потом носила много лет. Сейчас она стоит в витрине спортивного магазина, расположенного на первом этаже нашей школы, — можете посмотреть!

— Вы упомянули имя бывшего министра внутренних дел СССР Николая Щелокова, курировавшего спортобщество «Динамо». Правда, что он был большим поклонником фигурного катания?

— Николай Анисимович действительно очень любил наш вид спорта, регулярно принимал меня и моих ребят — Пахомову с Горшковым, Линичук с Карпоносовым, Зуеву. С Мариной однажды произошел смешной случай. Она только начала кататься с Андреем Витманом, как Щелоков пригласил нас к себе. И вот представьте: идет официальный прием, на котором присутствует в числе прочих и союзный генералитет. Министр в торжественной обстановке раздает погоны, говорит Зуевой: «Ты будешь прапорщиком!» А та в ответ вдруг заявляет: «Прапорщиком быть не хочу». Представляете, самому министру! Генералы аж охнули. Но Щелоков только посмеялся: он вообще был достаточно демократичный человек. Очень хорошо относился к нам и Юрий Андропов, который возглавлял КГБ и тоже курировал «Динамо». Я знала всех его заместителей — Пирожкова, Агеева... Имела личный выход на министра, хотя пользовалась им нечасто. Однажды пошла просить за Володю Ковалева, которого не хотели выпускать за границу. После моего обращения вопрос решили моментально: Ковалев выехал и с ходу выиграл чемпионат мира.

А вот Брежнева я видела лишь пару раз. Помню, однажды он присутствовал на каких-то показательных выступлениях. Шел парад-алле: фигуристы выстроились на льду, тренеры — вдоль бортика. Вдруг мы видим, что генсек из правительственной ложи делает какие-то жесты, как будто мух гоняет. Вокруг паника, никто ничего не понимает. Через несколько минут из ложи спускается адъютант Брежнева, объясняет причину суматохи: «Флаг Роднину загораживает!» Ирка-то у него любимицей была, а тут ее вдруг не видно. Она же маленькая...

— Многие из ваших бывших подопечных стали тренерами.

— Не все желали становиться наставниками, но потом все-таки вступали на эту стезю. И честно говоря, я горда, что не отбила у учеников охоты быть тренерами. Те же Линичук с Карпоносовым превратились в классных специалистов, хотя в конце у нас были сложные отношения. В 1990 году они даже накатали на меня телегу руководству «Динамо». У меня тогда только прошел 50-летний юбилей, потом случилась операция — в общем, полный компот. Вот ребята и выступили: мол, Чайковская старая, нужна свежая кровь. Сейчас-то им самим около шестидесяти, и оба работают как ни в чем не бывало. Я им иногда напоминаю об этом случае. (Смеется.)

— Линичук с Карпоносовым, слышал, по-прежнему на вас обижены.

— Просто я своими руками поменяла их на Воложинскую со Свининым. Видела, что Карпоносов уже идет вниз, хотя они с Наташей говорили, что хотят продолжить карьеру. Но затягивать решение вопроса было опасно: сзади поджимали Бестемьянова с Букиным, которых тренировала Татьяна Тарасова. На чемпионате Европы в 1981 году мы еле-еле унесли от них ноги, а с мирового первенства я ребят сама сняла. Заявила вместо них новую пару, и та с ходу стала пятой. Такие вещи тренер должен видеть и реагировать моментально: подняться на вершину очень трудно, а скатываешься в момент. И жалости тут никакой быть не может.