Судьба - Николай Гаврилович Золотарёв-Якутский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Схватили мы — все тут видели —
Дух-оборотень девицы,
Девицы-самоубийцы,
И вдохнули в деревянного идола.
И вот возносим его в гостинцы
За тридевять небес, откуда нет
Никому возврата на белый свет.
Шаманы выкрикивали заклинания, мотали головами, подпрыгивали, плевали на идола. Сыгыньях распахнул настежь двери — клубы холодного пара заполнили комнату. Шаманы, с которых пот катился градом, подошли к распахнутой двери и, приплясывая, опять запели:
Взмыли мы втроем стремительно ввысь,
Где парят лишь двуглавые орлы,
И все дальше и все выше понеслись,
Туда, где царство стужи и мглы.
Растрепанные волосы шаманов, пляшущих около двери, заиндевели, и можно было подумать, что шаманы в самом деле побывали «в царстве стужи и мглы».
Так был изгнан злой дух Майи.
Гроб с идолом поспешно вынесли из дома и закопали в лесу. Шкуру жертвенной кобылицы подняли на дерево, а кости собрали в берестяную посудину и подвесили под шкурой.
По возвращении из леса все сели за столы, как на поминках. Проголодавшиеся шаманы набросились на вино и закуску.
— Теперь можете жить спокойно, — сказал хозяевам Сыгыньях. — злой дух больше не будет вас тревожить: его мы спровадили навеки.
Шаманы остались у Харатаевых еще на день, чтобы отдохнуть после изнурительной борьбы со злым духом. За труды шаманы получили по одной стельной корове, по двадцать аршин ситца и семьдесят пять рублей бумажными деньгами. С тех пор разговоры о злом духе Майи прекратились, и Семен Иванович с Ульяной зажили спокойнее.
V
Шел уже третий год с тех пор как исчезла Майя. Сердечные раны осиротевших родителей постепенно зарубцовывались, боль их притупилась житейскими заботами. Место, где похоронили идола, обнесли железной оградой; над могилкой поставили амбарчик с обелиском из камня и написали: «Здесь погребена инородка Майя Семеновна Харатаева, девица. Родилась в 1876 г., скончалась в 1900 г. Прими, господь бог, душу рабы твоей».
Ульяна часто приходила на могилу оплакивать свою дочь. Могила заросла травой и полевыми цветами. Ульяна, нюхала цвете и приговаривала:
— Родная земля, ты сама украшаешь могилу моей несчастной дочери. — Она гладила нежные лепестки, орошай их слезами. «Умру — пусть похоронят меня рядом с Майей», — думала мать.
Старик Харатаев тоже побывал на могиле дочери, чтобы проверить, как сделана ограда и обелиск, и заплатил мастеру за работу. Первое время, бывая в Вилюйске, голова пытался навести справки о своем зяте, а потом перестал о нем и думать.
Спустя год после того как был изгнан злой дух Майи, от вилюйского исправника на имя головы Харатаева пришел пакет. Улусный письмоводитель взломал печать и по просьбе Семена Ивановича прочитал вслух казенную бумагу. Содержание ее страшно удивило Харатаева. Мировой судья Якутского округа просил Семена Ивановича засвидетельствовать, что батрачка Мария Семеновна Владимирова, работающая по найму в деревне Кильдемцы у купца Спиридонова Иннокентия, приходится Харатаеву родной дочерью и что она обманным путем была высватана головой Намской инородной управы Яковлевым за батрака Федора Владимирова…
Харатаеву показалось, что руки у письмоводителя вдруг запрыгали, голос стал глухим, незнакомым.
— Остановись… — Харатаев тоже не узнал своего голоса. — Дай прийти в себя. — Старик потянулся рукой к бумаге, точно хотел показать, какое место нужно еще раз прочитать. — Так где она батрачит?.. У кого?
Письмоводитель еще раз прочитал.
Харатаев долго сидел, опустив голову, сгорбленный, безмолвный. Наконец, подал голос:
— Моя дочь… батрачкой? Не может этого быть… Яковлев? При чем здесь Яковлев, при чем какой-то батрак Федор Владимиров? Она вышла за молодого купца Гаврильева. Тут какое-то недоразумение… Федор, но не Владимиров, а Гаврильев, купец!
«Какая-то шлюха прослышала об исчезновении моей дочери и решила воспользоваться этим, — с ожесточением подумал он. — Но какой ей резон называться именем моей дочери? Ведь достаточно нам — свидеться — и все откроется. А не козни ли это злого духа? — По спине Харатаева пробежал озноб. — Может быть, старцы так, для успокоения сказали, что прогнали злого духа за тридевять небес, а он как был…»
— Что прикажете ответить? — осторожно спросил письмоводитель.
Харатаев пожал плечами и посмотрел на письмоводителя. «Дай совет, помоги…» — как бы говорили его глаза. Письмоводитель молча положил на стол бумагу и громко высморкался в клетчатый платок.
— Завтра составим ответ, — сказал Семен Иванович и вышел из канцелярии.
В этот день Харатаев уехал домой раньше времени. Не заходя даже в дом, он пошел в лес, к тому месту, где похоронен идол. «А вдруг я живой дочери поставил надмогильный памятник?» — подумал он и заплакал громко, навзрыд. Он поздно заметил приближающуюся к могиле Ульяну, и та увидела его плачущим.
— Ты здесь, — сказала Ульяна, делая вид, что ничего не заметила. — А я ждала, ждала на обед.
Домой они возвращались вместе. Старик решил не говорить Ульяне о письме исправника. «Это известие окончательно ее доконает, — думал он, — все бросит и пешком пойдет в Кильдемцы искать дочь. А вдруг там нет ее и не было. Только разбередит рану. Я как-нибудь сам незаметно съезжу туда».
На следующий день письмоводитель напомнил голове о письме исправника.
— Напиши, что у меня была единственная дочь Майя, которая три года назад скончалась.
Письмоводитель старательно заскрипел пером. Он тщательно выводил каждую букву, явно любуясь своим почерком.
Ответ, сочиненный письмоводителем, Харатаев выслушал молча. Из ответа явствовало, что он, голова Средневилюйской инородной управы Семен Харатаев, никак не может признать какую-то батрачку Марию, по мужу — Владимирову, своей дочерью, поскольку дочь его скончалась три года назад, вскоре после брака с единственным сыном купца Гаврильева — Федором.
Семен Иванович утвердительно кивнул головой и полез в карман за печатью.
«Надо бы сперва съездить и посмотреть, — подумал он. — А вдруг это действительно Майя? А я хороню ее заживо».
Письмоводитель взял из рук Харатаева мешочек с печатью, зажег кусок бересты, закоптил печать и приложил ее к смоченной языком бумаге. На белом листке остался черный оттиск. Посередине белели две буквы «С. X.». Из груди Харатаева вырвался тяжелый вздох. Голова принял из рук письмоводителя печать и старческой походкой вышел из канцелярии.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
I
Читатель, наверное, догадался, что все, о чем поведали на камлании шаманы, якобы прогнавшие злого духа Майи, — чистейшей воды вздор.
