Монумент - Йан Грэхем

Баллас не знал, сколько времени это продолжалось. Наконец лективин опустил кинжал. Призрачное тело потеряло очертания, голубой свет втянулся в шею Герака. Голова вздрогнула, точно пытаясь соскочить с ветки, и затихла. Мышцы на лице расслабились, глаза помутнели. Герак был мертв.

– Что ты с ним сделал? – выдохнул Баллас. Лективин не ответил.

– Что ты с ним сделал?! – Он знал Герака всего лишь несколько часов, но тот был товарищем по несчастью, и Баллас ощутил неожиданную жалость к нему. Жалость – и родство душ. Он знал, что это эгоистичное чувство. Говорят, что каждый человек умирает в одиночестве, а Баллас – уж коль скоро ему предстояла смерть – не желал встречать ее один…

– Он пытал душу грешника, – сказал Благой Магистр. Баллас резко обернулся к нему.

– Это умение, присущее некоторым лективинам, – невозмутимо объяснил Магистр. – Они могут подвергать душу невероятным мучениям. Эта боль так сильна, что физическое тело не способно должным образом выразить страданий. Мы не можем кричать так громко и так сильно корчиться, потому что наши мышцы для этого не приспособлены. Подобную муку нельзя описать словами, нельзя представить. Можно только почувствовать на себе. Запредельная боль. – Он смерил Балласа спокойным взглядом и чуть улыбнулся. – Я не преувеличиваю. Впрочем, ты сейчас поймешь…

Отвернувшись от Балласа, Магистр кивнул лективину. Стражник ткнул Балласа кулаком в живот. Тот согнулся и повалился на колени. Лективин приблизился. Бледная рука легла на голову Балласа. Он дернулся, пытаясь вырваться, но страж обхватил рукой его шею, а двое других еще сильнее заломили руки за спину.

– Гэвас, коверис, эктин, – начал лективин. – Элыпрев, суван моварин, колеран эдрисуверте…

Баллас почувствовал, как немеют ступни. Он попытался пошевелить ногой. Тщетно. Оцепенение поднялось до колен. Баллас боролся – и это было больно. Мускулы словно пытались разорвать сковывающие их путы, а те врезались все глубже. И все же Баллас сопротивлялся – даже когда осознал бесполезность своих усилий.

Вскоре он понял, что не может пошевелиться. Стражники отпустили его и отошли. Ударила боль. Тугая судорога скрутила мышцы, тело выгнулось дугой. Плоть горела, точно охваченная невидимым огнем. Песнопение лективина продолжалось. С каждым новым словом боль возрастала. Баллас пытался завыть, закричать – умоляя о помощи или о милосердии…

Внезапно лективин вздрогнул. Речитатив прервался. Тварь отступила назад – словно в смятении. Баллас не знал, что обеспокоило лективина, – да и не заботился об этом. Он понял лишь, что оцепенение прошло. Заорав, он вскочил на ноги. С разворота впечатал кулак в челюсть стражника. Второго стукнул по горлу ребром ладони. Оба отшатнулись. Развернувшись на каблуках, Баллас ударил лективина в лицо. Он почувствовал под костяшками пергаментно-тонкую кожу. И кость. Тварь отлетела назад, выронив изогнутый клинок.

Подбежал третий страж. Изловчившись, Баллас пнул его сапогом в пах. Стражник согнулся и повалился на колени. Баллас тут же позабыл о нем, обратив всю свою ярость и страх на пытавшую его тварь. Он ударил лективина еще раз. Тот упал. Баллас изо всех сил ударил его сапогом по лицу. Безволосая голова откинулась назад; лективин скорчился на земле, не подавая признаков жизни.

Краем глаза Баллас уловил движение сбоку. Благой Магистр приближался к нему, вынимая кинжал с серебристой рукоятью. Нагнувшись, Баллас подхватил оружие лективина. Оно оказалось на удивление легким, почти невесомым. Магистр остановился словно бы в нерешительности. Баллас прыгнул на него, замахнулся кинжалом. Магистр поднял руку, защищая лицо. Белое лезвие ударило его по пальцам. На мостовую посыпались окровавленные обрубки. Не замедлившись ни на миг, клинок продолжил движение. Он вскользь прошелся по правой стороне лица, смахивая кожу и мясо. Влажный шмат окровавленной плоти шлепнулся к ногам священника. Обнаженное глазное яблоко затрепетало во вскрытой глазнице. На секунду взгляду Балласа предстал слой мышц – а потом его скрыл неудержимый поток хлынувшей крови. Благой Магистр хрипло вскрикнул и повалился на землю.

Баллас выронил кривой нож и побежал через площадь к темной аллее. Двое стражей выросли перед ним, заступая дорогу. Одного Баллас свалил ударом кулака в грудь, на лету выхватив из ножен его кинжал. Второму всадил обретенное оружие под ребра. Не издав ни звука, стражник рухнул на булыжники.

Баллас остервенело оглядел Храмовую площадь, но больше противников не было.

И тогда он кинулся в ночь.

Глава шестая

Четверо Пилигримов не знали о пятом, явившемся из-за моря. Тот не служил никому, кроме лишь себя самого.

Баллас проснулся.

Он лежал в развалинах старого дома на северной окраине Соритерата. На старых кирпичах поблескивала изморозь. Над стропилами, лишенными крыши, виднелось бледное предрассветное небо.

Первым было удивление. Сколько же надо выпить, чтобы уснуть в таком холодном, неуютном месте. Сколько галлонов он в себя влил – и какой дряни? Определенно, ночка выдалась тяжелая…

Потом память начала возвращаться. Вереница картин поплыла перед глазами. Дуб Кары. Лективин. Голова, прибитая к ветвям. Благой Магистр с изуродованным, окровавленным лицом… Баллас подскочил. Рубаха прилипла к мгновенно вспотевшему телу. Он задрожал.

– Кровь Пилигримов! Ну ничего себе дела! Баллас ударил кулаком по стене. Потом запустил пальцы в волосы и охватил руками голову. Он был приговорен к Дубу Кары – и сбежал. Не просто сбежал, а серьезно ранил – возможно, убил, – Благого Магистра. Ему потребовалось немало времени, чтобы осознать масштаб собственных злодеяний. Несколько минут Баллас сидел неподвижно, обдумывая ситуацию.

Нужно бежать из Соритерата! Человеку, за которым охотятся все силы Церкви – а это не подлежит сомнению, – не место в городе, заполненном священными стражами. И сейчас все они до последнего человека разыскивают его.

Баллас поднялся на ноги и осторожно выглянул из-за полуразвалившейся стены. Улица была пуста. Нервно облизнув губы, Баллас продвинулся немного дальше. На противоположной стороне стояло еще одно брошенное здание. В оконной раме сохранился осколок стекла. Баллас подошел ближе и обозрел себя.

Длинные волосы перепутаны, борода всклочена. Нос скособочился после очередного перелома. Под глазами темнели круги синяков. Губы распухли, на щеке виднелся розоватый ожог от факела стража. Посередине лба – уродливая, едва начинающая подживать рана в форме полумесяца. След подковы, прощальный подарок Карранда Блэка.

Даже в таком жестоком городе, как Соритерат, подобные раны бросятся в глаза. Куда бы Баллас ни пошел, он немедленно привлечет к себе внимание. А меж тем, если он хочет выжить, следует оставаться незаметным. Баллас потер челюсть и глубоко задумался.