Покойник с площади Бедфорд - Энн Перри

Он был очень рад увидеть их, хотя и не мог встать со своего кресла, за что несколько раз попросил прощения – старые раны и ревматизм лишили бывшего военного возможности ходить самому. Но когда гости стали задавать свои вопросы, Сэмюэль сразу же твердо сказал, что принимал участие в Абиссинской экспедиции и очень хорошо все помнит. Чем же он может им помочь?

Шарлотта и Балантайн сели в предложенные кресла.

– Вы помните штурм багажного вагона на равнине недалеко от Ароги? – нетерпеливо спросил генерал, даже не пытаясь скрыть свою надежду.

– От Ароги? Ну конечно, – Холт кивнул. – Ужасный был бой.

– А помните вы небольшую группу военных, которые ударились в панику, когда раздались выстрелы? – подался вперед Балантайн.

Хозяин дома надолго задумался. Его голубые глаза подернулись дымкой, как будто перед его взором вновь встали равнины Абиссинии: голубые небеса, сухая земля и разноцветные мундиры воюющих солдат.

– Ужасный был бой, – снова повторил ветеран. – Там много людей полегло. Никогда не надо паниковать. Это худшее, что можно себе представить.

– А меня вы помните?

– Вы – Балантайн, – произнес Холт с видимым удовольствием, слегка прищурившись.

– Вы помните, как я вернулся к раненым? – с надеждой спросил генерал. – Моя лошадь пала. Меня выбросило из седла, и я очухался только минуты через две. Помог встать Мандерсу. У него была пуля в ноге. А вы в это время занялись Смитом…

– Ах, ну да… Смит. Конечно, я помню, – Сэмюэль посмотрел на Брэндона с широкой обезоруживающей улыбкой. – Так чем я могу помочь вам, сэр?

– Вы все это помните?

– Ну, конечно. Жуткая переделка. – Ветеран покачал головой, в его седых волосах светилось яркое солнце. – Храбрецы. Ужасно…

– Абиссинцы? – уточнил Балантайн, и по его лицу прошла тень.

– Да нет, наши парни. Помню, как шакалы жрали мертвых, – Холт насупился. – Ужасно! А почему вы сейчас вспомнили об этом, сэр? – Он несколько раз моргнул. – Много друзей там потеряли?

Лицо его гостя изменилось. По нему прошла тень, как будто в этот момент умерла его последняя надежда.

– Вы помните ту атаку и то, как я вернулся за Мандерсом? Вы помните, как это произошло? – настойчиво спросил он еще раз.

– Конечно, помню, – подтвердил его собеседник. – Я же уже вам сказал, правда? Но почему это так важно сейчас?

– Да просто воспоминания, – ответил Балантайн и откинулся на спинку кресла. – Разошлись кое с кем во взглядах…

– Да вы спросите самого Мандерса, сэр. Он вам все и расскажет. Ведь вы же спасли беднягу! Он бы точно помер, если б не вы! Это ведь долг каждого настоящего офицера. Кто тут может что-то возразить? – Холт не понимал, куда клонит его бывший командир, и это его расстраивало. – Кошмарная мясорубка была. Помню вонь от этих трупов… – Его лицо сжалось от страданий.

Шарлотта взглянула на генерала. Было видно, что он тоже находится под влиянием воспоминаний.

– Отличные парни, – печально пробормотал Сэмюэль. – Мандерс был одним из лучших, правда?

– Через пару лет его убили в Индии, – тихо произнес Балантайн.

– Неужели? Мне очень жаль. Я уже давно потерял им счет. Так много мертвых… – Ветеран остановился и уставился на генерала.

– Ну, что ж, спасибо вам, Холт. Благодарю за то, что уделили нам время, – сказал тот с невеселой улыбкой.

Хозяин дома продолжал сидеть в своем кресле. На его лице было написано истинное удовольствие, и он долго тряс руку Балантайна, прежде чем отпустил ее. Глаза его горели.

– Спасибо вам, генерал, – произнес он с глубоким чувством. – Здорово, что вы навестили меня.

Выйдя на улицу, Шарлотта повернулась к Брэндону в надежде увидеть на его лице облегчение.

– Ну, вот и доказательство! – сказала она ликующим голосом. – Мистер Холт был там. Он может разнести любое обвинение на куски.

– Нет, не может, моя дорогая, – тихо ответил Балантайн. Ему было так трудно справиться со своими эмоциями, что он предпочел не смотреть на идущую рядом женщину. – В Магдале мы не потеряли ни одного человека. За всю кампанию наши потери составили два человека убитыми. Было не так уж мало раненых, но только двое убитых.

– Но вонь! Он ведь запомнил ее! – Шарлотта была сконфужена, но все-таки пыталась спорить с генералом.

– Абиссинцы… Семьсот под Ароги, и Бог знает сколько под Магдалой. Эти дикари брали своих раненых за руки и за ноги, раскачивали и перебрасывали их через стены. Страшнее я в своей жизни ничего не видел.

– Но Холт же с-сказал… – От волнения Шарлотта даже стала заикаться.

– Бедняга сошел с ума. – Генерал шел очень быстро и был еще более напряженным, чем обычно. – Иногда он что-то понимает. Я думаю, что когда я ушел, он действительно меня вспомнил. Просто он почти все время очень одинок… и ему хотелось сделать нам приятное. – Балантайн смотрел прямо перед собой, и на его лице опять была боль. Говорить ему было трудно, и Шарлотта понимала, что больно этому человеку не за себя. Ужас неудачи он почувствует позже.

Миссис Питт никак не могла решить, примет ли ее друг за вторжение в его личное пространство, если она до него дотронется. Генерал пошел еще быстрее, и ей пришлось приподнять юбки и почти бежать, чтобы не отстать от своего спутника. Однако он, казалось, не замечал этого. Так Шарлотта и шла бок о бок со старым солдатом, молча и иногда переходя на бег. Она ничего не могла предложить ему, кроме своей преданности.

Изучение жизни Альберта Коула занимало все время Телмана. Начал он с покупки на Линкольнз-Инн-филдз пары шнурков: нашел угол, на котором обычно стоял Коул, и обнаружил, что его место уже занято худощавым человеком с очень длинным носом и веселой улыбкой.

– Интересуетесь шнурками, сэр? – Он протянул Сэмюэлю пару. Руки у него были на удивление чистыми.

Полицейский взял шнурки и стал внимательно их рассматривать.

– Лучше не сыщете, – заверил его продавец.

– А ты берешь их в том же месте, где брал парень, который торговал здесь до тебя? – небрежно задал вопрос инспектор.

Мужчина заколебался, пытаясь угадать, какого ответа от него ждут: догадаться об этом по лицу Телмана было невозможно.

– Ну да, – ответил наконец продавец.

– А у кого именно?

– А вы покупайте их у меня, начальник. Лучших не сыщете во всем Лондоне.

– И все-таки я хочу знать, где ты их берешь, – повторил полицейский, протягивая деньги. – Государственное дело.

– Я их не крал! – побледнел его собеседник.

– Я это знаю. Просто хочу знать все про Альберта Коула, который торговал на этом углу до тебя.

– Это о том, которого прибили?

– Да. Ты его знал?

– Немного, поэтому и получил эту делянку, сэр. Бедняга… Был неплохим парнем. Как и любой солдат. Подстрелили его где-то в Африке или что-то в этом роде. Не знаю, кой черт понес его на Бедфорд-сквер.

– Может быть, он хотел что-нибудь стянуть? – серьезно предположил инспектор.

– Просим прощения, сэр, но вам бы не надо так говорить, ежели доказать не можете. Альберт Коул был честняга, который воевал за Родину и Королеву. Надеюсь, что вы найдете гада, который раскроил ему черепушку.

– Обязательно, – пообещал Телман. – Так где же ты берешь шнурки?..

Следующим его собеседником стал оптовый продавец этого нехитрого товара.

– Хороший парень, – сказал он, когда инспектор разыскал его, и печально покачал головой. – В Лондоне неспокойно. Когда правильного парня, который никому ничего не делает, мочат просто так на улице, значит, полиция совсем мышей не ловит.

– У него когда-нибудь были денежные затруднения? – Сэмюэль предпочел пропустить критику мимо ушей.

– Еще бы! У любого, кто торгует шнурками на углах, есть денежные затруднения, – сухо прокомментировал торговец. – Вы же за зарплату пашете, ну? Или просто жизни радуетесь, а, мистер?

Полицейский с трудом сдержался. Он подумал о своем отце, который уходил из их двух комнат в Биллингсгейте в пять утра и весь день работал грузчиком, ворочая бочки и коробки на рыбном рынке. А вечером он подменял своего приятеля и становился кучером двуколки, очень часто до самой полуночи в любую погоду и в любое время года: и летом, когда улицы были забиты экипажами и повозками всех видов, а воздух был пропитан запахом конского навоза, и осенью, когда дожди переполняли сточные канавы так, что мусор и нечистоты выплескивались на мостовую, а мокрые булыжники блестели в свете фонарей, и зимой, когда ветер резал кожу, а копыта лошадей становились скользкими от льда. Даже лондонские туманы не могли заставить его пропустить хотя бы день.

– У меня нет ничего, кроме того, что я зарабатываю, – звенящим голосом ответил Телман. – А мой па мог бы поучить тебя, что значит «работать».

Оптовик отступил, испугавшись не слов инспектора, а той ярости, с которой он опрометчиво произнес их. Телман расслабился. Наверное, он никогда не сможет этого забыть. Полицейский все еще видел мысленным взором лицо своего отца: изможденное, замерзшее, загнанное… Телман-старший слишком уставал, чтобы что-нибудь съесть перед сном, да и сразу заснуть ему удавалось не всегда. В семье было 14 детей, 8 из которых выжили. Мать Сэмюэля целыми днями мыла и готовила, стирала и убирала, скребла и таскала ведра с водой, делала мыло из щелочи и поташа, а ночи проводила у постели больных детей или больных соседей. Она подготавливала мертвых к похоронам, и, к сожалению, ей часто приходилось делать это и со своими близкими.