Ветер перемен - Корделия Биддл

– По крайней мере, с ними Бекман, – бросил отцу от дверей Карл. Это был прощальный залп, ему хотелось уязвить старика. – На случай, если этот твой тщательно отработанный план даст непредвиденную течь.

Реакция последовала немедленно.

– Ты лучше не мог ничего придумать?! – воскликнул Турок. – Бекман! Мне не нужны советы Бекмана!

Голос старика поднялся до крика, лицо сделалось смертельно-бледным, покрылось пятнами, потом. Несмотря на темноту, Карл видел, как по щекам и горлу отца поползли багровые кольца.

– Ты не забывай, откуда мы пришли, Карл! – выходил из себя Турок. – И никогда не забывай, почему мы здесь!

Турок был взбешен, его голос гремел от ярости. Карл не мог припомнить, когда он в последний раз видел отца в таком неистовстве. Неожиданный взрыв поразил его. Он отпустил дверную ручку и стоял, глядя на отца.

«Нет, отец, я не забывал, почему я здесь», – готов он был бы ответить, но Турок не дал ему раскрыть рта.

– Думаешь, модное образование делает тебя умнее, чем я, да? – не унимался старик. – Хитрым? Жестким? Ты так думаешь, правда? Ты… Тони… Мартин. Вы думаете, что вы лучше меня.

Карл не сдавался. Он не сказал ни слова. Затем почти незаметным движением сунул руки в карманы брюк, отчего стал казаться стройнее и выше.

Вызывающий жест не ускользнул от внимания Турка. Именно это он ненавидел больше всего – университетские, аристократические замашки. От них у него закипала кровь в жилах! «Черт бы их всех побрал, – подумал он, – к черту их кланы с их снобизмом, к черту их ограниченные пустенькие души!» В своем гневе Турок забыл, что сам же приказывал сыновьям подражать элите.

– Все твои прекрасные книги не идут в счет, Карл, и твоя изысканная речь не поможет, когда ты окажешься у пропасти. Чтобы подняться наверх, нужно испачкать руки. Вот это я и сделал. Вот почему я не немец-крестьянин, который трясется над каждым грошем и кланяется фону такому и фону другому, чтобы получить работу хоть на один день, и до смертного часа остается рабом.

От ярости Турок вскочил с кресла, оттолкнувшись руками от подлокотников, чтобы встать на ноги. Карл, не произнося ни звука, наблюдал за происходящим.

– Как ты думаешь, мальчик, зачем я приехал в эту страну? Почему у тебя большой дом, твой джентльменский клуб, костюмы от лучших портных и автомобили? Потому что ты их заслужил? Из-за того, что старик хочет, чтобы у его детей все было только самое лучшее? Из-за того, что на это у тебя есть право, так как ты наследник? Все это треп, который так любят те, кто называют себя голубой кровью, вот что это такое!

Здесь Турок сделал паузу, но только на мгновение: ему хотелось убедиться, что его слова попадают в цель.

– Нет, у вас все это есть потому, что это лучшее. Ничто другое не производит впечатления. Мы здесь не кучка социалистов, которые готовы болтать, но ничего конкретного за душой не имеют. Это бред – утверждать, что люди созданы равными, вот и все.

Карл готов был ответить, но воздержался. Он прислушивался к тому, как за окнами набирает силу ветер. На этот раз в стекла принялся хлестать дождь.

– …Но я горжусь тем, кто я, – продолжал отец. Он все еще говорил с жаром, но без прежней уверенности, словно в нем происходила какая-то внутренняя борьба, будто он преодолевал какой-то страх. – И знаешь, мальчик, почему? Потому что это дает мне власть. Когда я вхожу в комнату, люди начинают мне кланяться. Я бываю у президентов. Даю им советы. И скажу тебе, к ним прислушиваются, потому что бизнес есть бизнес, он правит этим чертовым миром.

Турок стал расхаживать по комнате, прошел от стола к книжному шкафу, от окна к экрану перед камином, и с каждым поворотом ускорял шаги. От письменного стола к креслу, от двери к письменному столу. Поскрипывали подошвы, прогибался пол. Карл был почти забыт.

– Как ты думаешь, где бы мы сейчас были, если бы не эти жиды Ротшильды или этот интриган мерзавец Морган, или этот кретин в Нью-Йорке, твой знаменитый мистер Гульд? – Турок никак не мог остановиться и продолжал кричать: – Доверять им? Ни единого гроша. Но в том-то и смак. Это же игра. Мы играем и делаем самые высокие ставки, не моргнув глазом, мы всаживаем друг другу нож в спину. Но потому-то мы и правим миром. Власть непобедима. Смотри, не забывай этого. – Турок рассмеялся, глухо, как будто ударили в расколотый колокол. Звук собственного смеха, по-видимому, удивил его, и он огляделся вокруг, словно не мог понять, где находится. «Это моя комната, – читалось на его лице, – мой кабинет в моем доме по Бельвью-авеню в Ньюпорте, в одна тысяча девятьсот третьем году.

Затем он взглянул в сторону двери, увидел там Карла и попытался возвратиться к тому, с чего начали разговор:

– …Ты, Тони, Мартин… Трое братьев… Сидите сложа руки, наблюдаете. Ждете…

Постепенно его голос крепнул, становился нравоучительным и спокойным.

– Ты ждешь, Карл. Не отрицай. Высматриваешь свой шанс. Так и надо. Так и надо!

«Вот это уже лучше. Старик вернулся на проторенную дорогу и знал это».

– Если ты и научился чему-нибудь, наблюдая за мной, то это действовать по принципу «бери то, что тебе нужно». Забудь маленького человека. Он мал, потому что боится. Он никто и заслуживает этого. Но я кто-то. Я самый большой кто-то, какой только есть в нашей стране. И если ты вор, то уж будь добр стать лучшим, потому что тот, кто стал почти лучшим, погибает…

Карл не стал больше слушать и вышел. Он стоял в темном холле и раздумывал, не слишком ли далеко он зашел.

Но теперь наступил рассвет двадцать шестого июля, вчера самая большая в мире яхта пронесла свой надменный корпус через гавань и вышла в открытое море. Для городских тружеников она была не больше, чем мимолетное воспоминание, статейка, которую кто-то из них еще заметил, другим миром, к которому они не имели отношения, вроде обещанной священником земли обетованной. У тружеников свои заботы. Их угрюмый торопливый путь начинается в боковых улочках и переулках Ньюпорта – мужчины, женщины и дети молча проходили мимо друг друга, привычным шагом двигаясь к установленному для них месту. То там, то сям позвякивала металлическая коробочка с ленчем, но чаще не раздавалось никаких звуков. Засунув кулаки в карманы, пряча руки под платки, обхватив пальцами костлявые предплечья и еще более худые животы, шли люди, для которых главная забота – поесть.

Высокие слова, красивые планы создать лучшую или даже иную жизнь, совсем другое будущее занимали их головы не больше, чем мечты поднять парус на белой яхте в солнечный день. «Смехотворная мысль. Сумасшедшая. Это занятие для богатых. Пусть играют в свои игры, – думали трудяги, – они вредят только друг другу. Пусть играют в принцев, это нас не касается». Медленное вращение социального колеса и махинации, приводящие его в движение, не занимали рабочих или истолковывались неправильно.