Черное знамя - Dmitrii Kazakov

— Хм, но какой в этом смысл?

— Война будет победоносной, но вне всякого сомнения — долгой, — сказал Кириченко очень серьезно. — Нам придется напрячь все силы, чтобы сокрушить романо-германский мир, считающий себя мерилом культуры и прогресса, возымевший претензию на то, что он есть концептуальное целое, высшая категория, вершина земной цивилизации, и объявивший всех, на него непохожих, в том числе и нас — варварами.

Ничего себе, выходит, что в «опричнине» держат не только тупых фанатиков, верящих в то, что враг окажется быстро сокрушен, что через полгода сапоги евразийских воинов будут топтать улицы Парижа и Лондона, Дели и Токио.

Вновь появился проводник, и на этот раз его поднос оказался заполнен от края до края — блюдце с нарезанным лимоном, тарелки, ножи, вилки, и даже графин с багровой жидкостью.

— Морс, — объяснил усач. — На здоровьице, ваши превосходительства.

— Сброшенное нами романо-германское иго, длившееся с Петра до революции шестнадцатого года, что несло лишь отчуждение, карикатуру, вырождение, неуклюжую имитацию западных социальных и религиозных институтов… — продолжал вещать Кириченко, когда проводник, получив свой рубль, с довольной ухмылкой удалился.

А это уже цитата.

Из «Наследия Чингисхана» Николая Трубецкого, если брать юбилейное, посвященное сорокапятилетию автора роскошное издание в переплете из натуральной кожи, то тридцать третья страница, первый абзац сверху…

Мало кто знает, что над текстом слегка потрудились «редакторы» из министерства мировоззрения, и что заслуженный основатель евразийства был в ярости, когда все вскрылось. Только вот слушать его никто особенно не стал, книга разошлась по библиотекам, а Штилер сказал пробившемуся к нему на прием юбиляру — «ну вы же понимаете, дорогой наставник, что это исключительно для пользы нашего народа и нашей идеи?».

«Но почему, почему у всех мозги забиты этим хламом? — подумал Олег, не вникая в трескотню собеседника. — Гарантийное государство… западный шовинизм… священная миссия Евразии… историческая парадигма… идеократия… народ как личность… наследие Чингисхана…».

Единицы понимают, что стоит за этими мантрами-заклинаниями, миллионы повторяют их бездумно… да, вот ключевое слово — бездумно, ведь использование готовых клише, подходящих на все случаи жизни освобождает от необходимости шевелить мозгами, самостоятельно приходить к каким-то выводам.

А это и трудно, и… и порой опасно.

— Давайте еще по одной! — предложил Кириченко. — За вождя и премьер-министра!

От такого тоста откажется только безумец.

Олег проглотил коньяк, взял ломтик лимона, а его спутник тем временем принялся выкладывать на стол еду. Да уж, «любезная Юлия Николаевна» и в самом деле не пожадничала — тут был и балык, и ветчина, и сыр с плесенью, если и попадавшийся в магазинах, то лишь в столице и по большим праздникам.

— Угощайся, товарищ, — предложил Кириченко, проводя рукой над этим изобилием. — Один я не справлюсь.

Олег кивнул.

Пьяным он себя не чувствовал, лишь осоловевшим и каким-то тяжелым, из тела словно ушли последние силы. «Опричник» и вовсе казался трезвым, даже не побагровел, лишь глаза его пылали и вовсе безумным светом.

— Так что в этой войне мы обязательно победим, — заявил Кириченко, нарезая балык. — Эгрегоры европейских стран ослаблены, наш же, вдохновленный мощью новой идеи, растет и наливается силой.

— Что, простите? — спросил Олег. — Прости… не привык еще.

— Ничего, не беспокойся, оно того не стоит. Вот что такое, по-твоему, государство? — «опричник» прищурился, и стало ясно, что он все-таки пьян, хотя проявляется это только в излишней болтливости. — Это трансцедентальная сущность, нематериальный, духовный организм, настолько многомерный, что мы не в силах его воспринимать, и называется он «эгрегором». Каждый из нас связан с этим эгрегором, поскольку искренне, от глубины души считает себя его частью, и до тех пор, пока считает, вынужден будет повиноваться эгрегору, ведь тот управляет нами с помощью незримых нитей, которые мы называем патриотизмом, долгом перед страной…

— Э… ну, — Олег почувствовал, что голова у него слегка пошла кругом, и чтобы «заземлиться», взял бутерброд с сыром.

— Понимаю, что звучит это странно и осознается не сразу, не в первый же момент, — Кириченко вдохновенно размахивал руками. — Но ведь мир невидимый существует, это факт! Взять хотя бы то дело, расследовать которое мы с тобой призваны — ведь очевидно, что наш противник, розенкрейцеры, оккультный орден, следующий чуждой евразийскому духу европейской эзотерической традиции, обладает могучими духовными силами, подготовленными магами, способными отводить глаза и творить более сложные вещи…

Нет, к числу слабоумных убийц из кодлы Хана этот тысячник не принадлежал, но и к обладателям стандартного ума он никак не мог быть причислен, он находился где-то по другую сторону здравого рассудка, там, где верят в заклинания и амулеты, духов и шабаши ведьм.

Или, может быть, просто выпил лишнего?

Хотя нет, не особенно похоже.

И есть вероятность, что сочетание «Борис Кириченко» встречается в каких-либо документах из архива «Наследия»… ну, или этот тип ничего не боится, считает свое положение достаточно прочным, чтобы вести такие разговоры, или, может быть, «опричнику» в лице Олега нужен союзник в стенах специального сектора, некто способный втихую уничтожить спрятанный там компромат, недоступный, если использовать обычные жандармские методы?

Отсюда и французский коньяк, и душевный разговор, за которым прячется трезвый расчет.

— Ну ты же читал материалы, видел все? — продолжал убеждать собеседника Кириченко. — Никто ничего не заметил, никто ничего не знает, а террористы меж тем проникли внутрь тщательно охраняемых помещений, сумели разместить бомбы и скрыться. И выбор объектов! Бессмысленный с точки зрения обычного человека! Давай еще по одной, и поедим чуток.

Они воплотили этот нехитрый план в жизнь, и «опричник» принялся рассказывать о неких «особенных точках пространства», занятых как раз теми зданиями, что стали объектами атаки. Олег, откровенно говоря, совершенно запутался и даже потерял нить разговора, но его спутник этого не заметил.

— Да, ты, наверное, хочешь курить, так кури, не стесняйся, — неожиданно предложил Кириченко.

— Нет, спасибо…

Много лет Олег курил, не особенно много, но более-менее регулярно — где-то по пачке в неделю. Сигареты уходили в тех ситуациях, когда приходилось успокаивать разошедшиеся нервы или сосредоточиться как следует.

Но после того, как оказался в «Родине», завязал с этим делом, и вовсе не по настоянию врачей. Просто расхотелось, привычка ушла, словно ее и не было никогда, и совершенно не тянуло ощутить вкус табачного дыма.

— Как знаешь, — «опричник» мгновение смотрел на собеседника прозрачными, точно вода глазами, — …и это показывает, что розенкрейцеры пытаются сражаться с нами на самом опасном уровне, на символическом!

— На символическом? — переспросил Олег, изображая интерес к разговору.

— Конечно, ведь новая реальность, реальность нового государства и даже мира создается прежде всего на уровне слов. Тебе ли не знать, что правильно оформленные идеи — куда более эффективное орудие управления, чем грубая сила, главное — разместить их в нужном порядке, окружить человека со всех сторон, чтобы он не имел возможности вырваться, даже не хотел вырваться!

Кириченко говорил интересные вещи, мало похожие на ортодоксальную доктрину НД, да и с общими идеологическими установками партии если и сочетавшиеся, то не самым прямым образом.

— Как сказал один запрещенный в империи философ — «бытие определяет сознание». Совершенно верно, а что такое бытие для простого гражданина? Это пространство и время. Поэтому если ты хочешь изменить сознание, трансформируй пространство и время, если не реально, а это невозможно и оно того не стоит, то хотя бы символически. Думаешь, что просто так были произведены все эти переименования, из тщеславия наших руководителей и пустой бравады?

Эпидемия смены имен поразила страну зимой тридцатого — тридцать первого годов. Винница, родина вождя, стала Огневском, новые обозначения получили тысячи объектов — площади Чингисхана… улицы Евразии… проспекты Единения… переулки, станции и поселки, каналы и железные дороги, названные в честь лидеров ПНР или древних степных правителей, создателей кочевых империй…

Но Олег никогда не думал, что это может иметь какой-то практический смысл.

— Кто еще десять лет назад знал, что такое копчур? — продолжал витийствовать Кириченко. — Разве что специалисты-историки. А сейчас все его платят и даже не задумываются, почему. Пайцзы, нойоны, тумены, Яса… многодетные матери теперь получают нагрудный знак Оэлун и гордятся им, хотя раньше никогда не вспоминали, как звали матушку Чингисхана… произошла настоящая лингвистическая революция, тихая, почти незаметная. Новые земли, вошедшие в состав империи, тоже меняют свои имена, иногда не очень сильно, порой радикально… нет теперь больше Ирана, и Стамбул скоро уступит место Царьграду, слово «Украина» вообще запрещено употреблять, и многие тысячи названий были трансформированы, чтобы звучать якобы более по-евразийски, а на самом деле просто иначе… Стать элементами новой реальности, а не старой!