Типичный Петров - Владимир Новиков

А там я не один оказываюсь. Молодой человек с белокурой бородкой и в синем джинсовом костюмчике спокойно так стоит между колоннами. Сразу догадываюсь, что Вику он ждет. Помоложе, чем она, будет: явно до тридцати. Пока раздумываю, кем ей юноша приходится, выходит наша прима. Знакомит своих кавалеров, причем меня именует по имени-отчеству, и тут же поясняет, что они с Валерой едут в гости к маминым знакомым. Расплывчатая формулировка. Хоть бы сказала, с какого боку этот Валера появился. Может, это всего-навсего дальний родственник, юный представитель волгоградского клана… Никогда я этого и не узнаю.

Попрощались со мной. Выходить вместе с ними? Так меня никто не пригласил. Выйти, нервно зашагать вперед и обогнать парочку? Как-то нелепо. Присаживаюсь на обитую красным плюшем банкетку и растерянно смотрю в пол…

Все-таки хочется ясности, и дня через три я опять Вику вызваниваю.

Она как ни в чем не бывало соглашается на совместную прогулку.

Встречает меня с улыбкой, но улыбка эта как будто надета поверх лица. И лицо, и руки, и ноги – все дальше от меня, чем было при первом знакомстве в бане.

Заходим – уж не помню куда, пьем безвкусное, разбавленное пиво.

Я долго продумываю формулировку вопроса, который хочу задать.

Наверное, у нее кто-то появился. Но ведь и я, встречаясь с Викой, был, мягко выражаясь, не одинок как мужчина. Как бы все-таки выявить ее сексуальное кредо? Отпив из кружки, вопрошаю:

– А бывало у тебя два мужчины одновременно?

Ответ превосходит все ожидания. Глядя на меня невинными, как у той маминой козы, болотными глазками, Вика совершенно спокойно изрекает:

– И три, и четыре бывало. Но это все не важно…

Следующий автоматический вопрос: “А что же важно?” Но я его не задаю. Пора уже замолчать…

Принял я такое волевое решение: считаю, что ход теперь за Викой.

Если она соблаговолит включить меня в круг “трех-четырех” своих поклонников, пусть звонит первая. А я еще посмотрю, стоит ли…

Но что тут приключается со мной! Подолгу заснуть не могу, а наутро просыпаюсь разбитым. Все из рук валится – в буквальном смысле.

Например, выпрыгнула из моих ладоней и разбилась вдребезги большая пластиковая чашка, в которую у нас горячий кофе из машины стекает.

Замену долго придется искать – проще, пожалуй, купить новый агрегат, но у меня уже стариковская привязанность возникла к привычным нашим вещам.

Работы сейчас немного, а у меня налицо полное СХУ. Синдром хронической усталости. Причем что характерно: болезнь эта в основном развивается у тех, кто зашибает сотни тысяч баксов, а я, такой изнуренный и осунувшийся, оказываюсь как бы самозванцем в их рядах.

Того и гляди, рэкетиры ко мне по ошибке пристанут или киллер пристрелит, приняв за заказанного бизнесмена.

Да, все, что я из небольшой и коварной Вики выпил, – все это приходится теперь возвращать. Наверное, Чубайс насчитал, что слишком много энергии от женских тел и душ я получил, и включил меня в число должников своей естественной монополии.

И еще. Не учел я, не подумал заранее, что с Беатрисой мы – сообщающиеся сосуды, своего рода единая энергетическая система. И когда у меня топливо на нуле, автоматически начинается перекачка из

Бетиного бака в мой. И это уж такое свинство получается: оплачивать за счет самой дорогой женщины свою случайную и легкомысленную интрижку!

Сижу вечером за осточертевшим, ставшим совсем чужим компьютером, прорисовывая очередную “эффективную модель”. Но смотрю в совсем другие “Windows” – в те, что у нас выходят на Фонтанку и глядят через нее на шестиколонный портик так называемого дома с ротондой.

И вдруг мне начинает мерещиться, что мимо колонн этих Вика прохаживается и в наши окна глядит с того берега. Одежда на ней цветов непривычных, но рост, прямая осанка, размеренная походка – те самые. И главное, ведь я однажды, идя с ней по Гороховой, разговорился, расслабился и показал зачем-то такую интимную деталь, как наши окна.

Так она там или не она? И вообще: есть там кто-нибудь – или у меня уже крыша плавно поехала?

Тут Бета подходит ко мне сзади. Кладет руки на плечи и чуть-чуть касается моей спины грудью – только она умеет выстраивать близость всякий раз с нуля, как будто никаких прав на меня не имеет.

– Юркевич мой, это я, наверное, виновата во всем. Весь наш с тобой общий ум вложила в свое любомудрие. Давай теперь что-нибудь именно для тебя вместе придумаем. Вот, например, перспективное направление

– проблема занятости женщин в России. Меня все время зовут в эту сторону, но я же в экономике полный нуль, а ты как раз вполне можешь исследовать женский ресурс.

Нет уж, дорогая, на этом скользком пути я и свои ресурсы до дна исчерпаю, и твои. Я же вижу, что глазки твои уже не так ярко светятся. Ни вопросов от тебя о моем досуге я не слышу, ни тем более допросов ты мне не учиняешь, но подсознание-то твое реагирует, страдает… Все, завязываю!

Но от высоконравственного моего решения толку пока немного, точнее, совсем никакого толку нет. По-человечески поговорить не с кем.

Работа все больше концентрируется в он-лайне: скромные свои дивиденды я зарабатываю, по сути, сидя за дисплеем. Раньше, бывало, говоришь с человеком годами по телефону, а потом познакомишься и удивляешься: совсем не таким его по голосу представлял. А теперь у меня уже сформировался целый круг исключительно виртуальных партнеров, чьей живой речи я не слышал, с которыми я только по имейлу и знаком. Раньше от делового разговора можно было как-то соскользнуть в неформальную сферу. Как, мол, здоровье, как дела семейные, а что это вы так грустны – и так далее. А теперь не припишешь же к официальному электронному посланию: ох, Яндекс ты мой, как же у меня муторно на душе!

У Беатрисы вслед за взятием каждого духовного Эвереста следует неминуемое погружение в холодную океанскую впадину. В стране нашей теперь даже физико-математические открытия никому не нужны, а что уж говорить об открытиях философских! Написала Бета новую книгу, лучилась вся от вдохновенной радости, а институт ее труд ни поддерживать, ни издавать не собирается. Один бородатый и даже интеллигентный авторитет на обсуждении сказал: “Ваша ошибка в том, что вы что-то утверждаете. А главный наш принцип в том, чтобы никогда ничего не утверждать”. И ему самому вполне удается следовать этому доблестному правилу.

Теперь Бетина непозволительная “отсебятина” спрятана дома в ящике письменного стола. Как-нибудь это сочинение оттуда выберется, напечатается, и даже найдутся те, кто его прочитает с увлечением, но совет мудрецов Бетины идеи по-прежнему будет игнорировать, делая вид, что нет в России собственных Платонов, равных по смелости мысли всяким там зарубежным Дерридам.

Может быть, не надо нам было по Лондонам разъезжать, а те деньги стоило вложить в книгоиздание? Ну, ничего, еще заработаем, потом, есть у меня, в принципе, некоторые знакомые со спонсорскими возможностями. Давай посчитаем…

Но Бета категорически отказывается от счетов-расчетов:

– Я не городская сумасшедшая. Я – профессионал. Не желаю печатать свою монографию частным образом, как любители и графоманы. Хочу, чтобы моя книга вышла там, где положено, и распространялась как надо. Я верю, что она нужна обществу и культуре.

Все верно, но где это общество находится, по какому адресу?

Глажу философскую головку, полную мудрости и печали:

– Ну что я могу сделать, чтобы хоть как-то муки твои облегчить?

– Убей меня, пожалуйста. И мне сразу легче станет.

И ведь что ужасно, она это всерьез говорит, без игры, без рисовки.

Разгуливает по границе жизни и смерти и строит там, на границе этой, свои концепции. Да, человек более или менее проясняется только после сорокалетнего возраста. Беатриса – из тех, для кого профессия на первом месте. Условно говоря, философия имеет контрольный пакет акций ее души, не менее пятидесяти одного процента. А для меня, стыдно признаться, работа никогда выше сорока девяти процентов не поднималась. Жизнь важнее. Хотя, по идее, у мужчины как раз должно быть – “первым делом самолеты”. Но теперь уже нам не поменяться ролями.

Помню, ты меня обозвала “помощником” Беты. Унизить, наверное, этим хотела. Но не получилось у тебя: ничего постыдного в том, чтобы быть помощником любимой женщины, я не вижу. Худо то, что я со своими функциями не справляюсь. Хреновый я помощник. Не хватает у меня чего-то важного внутри: смелости, цепкости… А у тебя как раз это самое имеется – и смелость, и цепкость… Хотя что это я вдруг? Совсем заблудился в треугольничке нашем…

29. “МНЕ ЛУЧШЕ БУДЕТ ОДНОЙ”…

Никогда не думал, что могу услышать такие слова от Беты. Причем не от вечерней и усталой, а от утренней, спокойной и ясной. И ночь ведь была нежна…

– Я не знаю, что со мной происходит, но, когда мы вдвоем, мне еще больнее от моих неразрешимых проблем. А оттого, что ты меня жалеешь, боль во мне только усиливается, такой резонанс возникает, что хоть в петлю лезь. Может быть, я неправильная женщина и хочу чего-то лишнего и невозможного. Кругом столько неустроенных, одиноких… С их точки зрения я, наверное, с жиру бешусь. Но нет во мне жира, никакого защитного слоя нет. И я такая не по выбору, а от природы.