Политическая биография Сталина. Том 2 - Николай Капченко

Во всяком случае, видимо, в целях большей объективности стоит привести версию Троцкого, изложенную им в начале 30-х годов, когда он уже находился в изгнании. Троцкий писал: «К этому времени партийный аппарат был полуофициально в руках тройки (Зиновьев, Каменев, Сталин), фактически же в руках Сталина. Тройка решительно высказалась против оглашения Завещания на съезде, мотивы понять нетрудно. Крупская (в эти дни она передала документы, продиктованные Лениным во время его болезни в ЦК партии — Н.К.) настаивала на своем. В этой стадии спор происходил за кулисами. Вопрос был перенесен на собрание старейшин съезда, т. е. руководителей провинциальных делегаций. Здесь о Завещании впервые узнали оппозиционные члены Центрального Комитета, в том числе и я. После того, как было постановлено, чтобы никто не делал записей, Каменев приступил к оглашению текста. Настроение аудитории действительно было в высшей степени напряженным. Но, насколько можно восстановить картину по памяти, я сказал бы, что несравненно больше волновались те, которым содержание документа уже было известно. Тройка внесла через одного из подставных лиц предложение, заранее согласованное с провинциальными главарями: документ будет оглашен по отдельным делегациям, в закрытых заседаниях; никто не смеет при этом делать записи: на пленуме съезда на Завещание нельзя ссылаться. Со свойственной ей мягкой настойчивостью Крупская доказывала, что это есть прямое нарушение воли Ленина, которому нельзя отказать в праве довести свой последний совет до сведения партии. Но связанные фракционной дисциплиной члены Совета старейшин оставались непреклонны, подавляющим большинством прошло предложение тройки»[90].

Что можно сказать в связи с представленной версией Троцкого? Она оставляет впечатление правдоподобия, хотя некоторые моменты и вызывают сомнение. Едва ли сам Троцкий или его сторонники оставались в полном неведении относительно ленинских пожеланий. Как-то с трудом в это верится, учитывая тогдашнюю обстановку в партийных верхах. Ссылка Троцкого на фракционную дисциплину в данном случае звучит не вполне убедительно. Скорее всего, представители делегаций исходили из более глубоких соображений, поскольку понимали, что предание гласности в тот период (через несколько месяцев после смерти вождя) резких критических замечаний в адрес практически всех ведущих членов партийного руководства способно взорвать атмосферу мнимого партийного единства и сплоченности, о чем трубила вся пропаганда. Иными словами, соображения политической целесообразности, а не какой-то фракционной дисциплины сыграли здесь решающую роль. Хотя, конечно, и фракционная дисциплина, к которой пытается все свести Троцкий, не была фактором второстепенного значения.

Во-вторых, фабула развития событий вокруг данной проблемы примерна такова. Те, кто поддерживал Сталина, решили, что в результате обсуждения писем Ленина на делегациях ситуация станет более определенной, поскольку они рассчитывали (и не без оснований) на то, что большинство (если не все) делегаций выскажется в пользу оставления Сталина на его посту. А затем, уже на пленуме вновь избранного состава ЦК, которому предстояло рассмотреть этот вопрос, будет принято формальное и окончательное решение в пользу Сталина. Так, собственно, и произошло. Сценарий, как говорится, был заранее отработан и потому сработал безотказно. Имеющиеся в распоряжении историков документы свидетельствуют о широкой и безусловной поддержке всеми делегациями идеи оставления Сталина на прежнем посту. Протоколы некоторых из этих заседаний имеются в распоряжении историков. Некоторые из них цитируются в книге В. Сахарова. Так что, учитывая данное обстоятельство, едва ли стоит сильно преувеличивать роль Зиновьева и Каменева в определении политического будущего Сталина на том поистине историческом для его судеб разломе эпох. Хотя, конечно, вообще отрицать их активную роль в решении вопроса в пользу Сталина было бы неверно. Это противоречило бы истинному ходу событий. Зиновьеву и Каменеву Сталин был нужен не меньше, чем они Сталину. В нем они видели свою главную опору в борьбе против Троцкого, борьбе, к тому времени немного затухшей, но неминуемо грозившей принять масштабы грандиозного политического сражения.

Примерно такого же мнения придерживается и биограф Сталина А. Улам. В написанной им биографии генсека, выдержанной в сравнительно объективных тонах, он писал: «Для Зиновьева и Каменева он был необходимым союзником. Кто же будет контролировать Троцкого и оппозицию? Троцкий не хотел ухода Сталина, поскольку власть тогда перейдет в руки сторонников Зиновьева — Каменева. Другие члены (ЦК — Н.К.) желали сохранения спокойствия в партии. И в итоге Сталин был оставлен генсеком»[91].

Короче говоря, временное совпадение интересов личной борьбы за власть и явилось общей платформой для объединения Сталина, Зиновьева и Каменева на съезде партии. Однако, если не скользить по поверхности событий и не сводить все исключительно к личным расчетам и взаимоотношениям в рамках пресловутого «руководящего ядра», то напрашивается более основательный вывод. И он состоит в том, что Сталин оказался наиболее подходящей политической фигурой, чтобы осуществлять тот стратегический курс, который не завел бы страну в лабиринт без выхода, т. е. в тупик. В его лице партийный аппарат (не только в центре, но и на местах) видел деятеля, способного осуществлять твердое руководство, исходя из коренных интересов страны и ориентируясь не только на требования момента, но и долгосрочную историческую перспективу.

В свете сказанного вполне убедительной мне представляется следующая оценка, сделанная В. Сахаровым в его книге о Завещании Ленина: «Победу Сталина на XIII съезде РКП(б) обеспечило осознание поляризации политических сил в преддверии обострения внутрипартийной борьбы по принципиальным вопросам политики, от которых будет зависеть судьба социалистической революции. Делегаты продемонстрировали ясное понимание того, что в лице Сталина партия имеет лидера, который выказал способность решать сложнейшие политические проблемы. Все это обесценивало упреки в излишней грубости, недостаточной вежливости и т. д. На открыто поставленный вопрос был дан вполне определенный ответ, подтвердивший политическое доверие Сталину как преемнику Ленина»[92].

И чтобы поставить точку (а, возможно, только запятую, поскольку данная тема, как непотопляемый предмет, еще не раз будет всплывать в ходе нашего повествования о политической жизни Сталина), напомню, что на первом же пленуме ЦК Сталин подал прошение об отставке, но оно было отклонено[93]. Обозревая в более широком плане судьбу ленинского завещания в сталинскую эпоху, надо констатировать следующее: ни в одной биографии Сталина и в литературе, посвященной ему, вопрос о ленинском завещании никогда не фигурировал. Это завещание существовало как некий фантом — о нем кое-кто кое-чего слышал, но не видел его, как будто его в природе и не существовало. Вполне понятно и объяснимо, что официальные биографы Сталина вообще никогда не касались столь щекотливой проблемы. И этому есть объяснение: фигура вождя всегда должна была выглядеть безупречной со всех точек зрения. Ореол самого верного и самого близкого соратника Ленина никак не совмещался с существованием какого-то критического по отношению к Сталину ленинского завещания. Это, так сказать, официальный облик вождя, который, конечно, же утрачивал весь свой непогрешимый ореол, если бы ему в строку ставилось завещание Ленина.

Здесь, как говорится, все стоит на своих местах и все поддается логическому объяснению. Но историю, как свидетельствует она сама, обмануть невозможно, и в этом любая, даже всесильная власть оказывается бессильной. Имелись многочисленные публикации сталинских статей и документов, в которых тема завещания затрагивалась в различных аспектах. Их-то невозможно было изъять из оборота. И вполне естественно, что они вошли (хотя бы в несколько препарированном виде) в официальное издание собрания сочинений Сталина. Каждый мог, обратившись к ним, удовлетворить свою любознательность или свой интерес к жгучей, полузакрытой проблеме. В библиотеках имелись и стенографические отчеты и протоколы съездов партии, в которых в той или иной форме рассматривалась эта проблематика. Сошлюсь в данном случае на свой собственный опыт.

В 1950 или в 1951 году (не позднее!) сам я лично с огромным интересом читал в республиканской библиотеке города Владикавказа (тогда он назывался Дзауджикау) стенографический отчет XIV съезда партии, а также выходившие в то время тома сочинений Сталина, где, как уже показано выше, тема смещения Сталина с поста генсека нашла свое довольно полное освещение.